— А вы правда будете тут жить? — спросила меня девочка, имени которой я не вспомнил.

— Некоторое время, — подтвердил я.

— Здорово! — сказала она с таким энтузиазмом, как будто я Дед Мороз.

— Да, класс! Супер! Отлично! — подержали ее голоса с разных сторон.

Мне аж неловко стало.

— Ты что предпочитаешь на завтрак? — спросила меня Антонина.

— Анто…

— Тоня! — категорически перебила она. — И на «ты».

— Что всем, то и мне, ради бога! Еще не хватало мне отдельно готовить! И так чувствую себя нахлебником.

— Антон, я тебя уверяю, нахлебником точно не будешь. Оладушки?

— Ан… Тоня! Я обожаю оладушки, но, если меня кормить ими регулярно, то я скоро в дверь не пройду! Давайте… То есть, давай не усложнять. Что всем — то и мне. Ну, может, еще кофе. Но я и сам могу его сварить.

— Хорошо, что вы с Настей у нас побудете, — вздохнула она. — Дети так рады!

И чему это они, интересно, рады?

— Они боятся, — сказала Клюся, бесцеремонно завалившись ко мне в комнату и плюхнувшись на кровать прямо в кедах.

Я укоризненно на нее посмотрел, она вздохнула и свесила ноги в сторону.

— Чего боятся?

— Всего. Местных, приезжих. Сумерлу, азовку. Покляпых, жеребьёвки. Дня, ночи. Сидят как кролики в загоне и ждут, пока их подадут к столу.

— К какому столу?

— К праздничному. Неважно. Фигура речи. А в тебе они хотят видеть защитника. Вдруг ты их спасешь?

— От чего?

— От ночных страхов. От дневной тоски. От утренней беспомощности. От вечерней депрессии.

— Я?

— А кто? Я пыталась, честно, но не тяну. У меня своих проблем полно.

— У меня тоже.

— Я знаю, — вздохнула Клюся, — но они все равно надеются. Когда ты решишь свои проблемы и свалишь, будет одним разочарованием больше. Но ты не парься, они привычные. От них и так все отказались, так что…

— Не надо разводить меня на жалость, — строго сказал я.

— И не думала. Кстати, представляешь — у меня вирп пропал!

— И у тебя? — удивился я. — Мне тут сказали, что, скорее всего, они где-то в игре застряли.

— А так бывает?

— Оказывается — да.

— Так пошли за ними! — подскочила на кровати Клюся. — Сейчас за очками сбегаю…

— Эй, время к ночи.

— И что? Ты как не геймер… Сварим кофе покрепче — и вперед.

— Ночные визиты к мужчинам вредят репутации юных барышень.

— Я тебя умоляю! Детишки и так думают, что мы с тобой вовсю блудим, и ночами дружно воображают себе, как именно. Я не подтверждаю, но и не опровергаю.

— Почему? — удивился я.

— Во-первых, все равно не поверят. Во-вторых, какая мне разница? Пусть думают, если им от этого легче. Типа тебе есть что защищать. После того как я перехватила у своего басиста жребий…

— Не перехватила, — покачал головой я, — я считал строки. Последняя все равно была бы твоя.

— Заметил, да? — засмеялась Клюся. — А вот они — нет. Теперь я как камикадзе перед полетом — мне можно всё!

— Что вообще значит эта странная игра?

— Не бери в голову. Детские страшилки и суеверия.

Она вдруг поскучнела, перестала улыбаться и добавила тихо:

— Но, если что, помни — ты обещал прийти ко мне!

Я кивнул, подтверждая, что договоренность в силе.

— Точно не хочешь зарубиться в игру до утра? Если опасаешься за свою нравственность, пусть Настя тебя охраняет. Настюх, алло, ты не спишь? — крикнула она в сторону двери во вторую комнату.

— Сплю! — злобно откликнулась дочь.

— Не хочешь проследить, чтобы я не соблазнила твоего отца?

— Нет, если вы не будете громко скрипеть кроватью. Я спать хочу!

— Вот видишь! — засмеялась снова развеселившаяся Клюся.

— Нет уж, давай все-таки утром. Я не настоящий геймер.

— Ладно, пойду тогда. Сама сбегаю на разведку, а утром в игре обсудим. Спокойной ночи, скучный старикашка!

Она потянулась, неохотно встала с кровати и пошла к двери.

— Клюсь, — спросил я ей в спину, — а как мне найти Сумерлу?

Клюся остановилась, как будто в стену уперлась.

— И ты тоже?

— Что я тоже?

— Зачем тебе эта тварь?

— Мне сказали, что у нее моя жена. Или она знает, где моя жена. Или она знает, кто знает, где моя жена.

Увы, это все, что пожелала сказать мне моя галлюцинация — бабуля Архелия Тиуновна. Немного, да, но с чего-то надо начинать.

— Ее никто не ищет, — покачала головой девушка, — она сама приходит.

— Все когда-то случается впервые. Ты знаешь, как ее найти?

— Знаю. Все знают, да дураков нет.

— Вот, один нашелся. Расскажешь?

— Отведу. На мне все едино жребий висит. Завтра ночью.

— Не сегодня?

— Нет, сегодня я ищу Аркуду. Утром жду в игре, противный старпёр!

— Договорились, прелестное дитя.

Клюся фыркнула и наконец-то покинула мое новое временное жилище. «Cool kids never sleep», — гласила сделанная через трафарет краской надпись на стене коридора.

Ну и зря. От этого цвет лица портится.

Я посетил места гигиенического предназначения и, вернувшись в комнату, собрался отойти уже ко сну, но не тут-то было. В большом, от пола почти до потолка, старом мутноватом зеркале отражалась Катя. Девочка выглядела не такой изможденной, какой я ее видел в гробу, похоже на том свете неплохо кормят. Несколько синеватый цвет лица можно отнести на плохую цветопередачу облезлой амальгамы. В общем, ничего особо ужасного для человека, привыкшего делать вид, что у него нет галлюцинаций. И, тем не менее, я не обрадовался. Не вижу ничего хорошего в таскающихся ко мне, как к себе домой, разнообразных покойниках.

— Тебе-то что от меня нужно, несчастный ребенок? — спросил я тихо, чтобы не разбудить Настю. Еще не хватало, чтобы дочь увидела, как я разговариваю с воображаемыми мертвецами в зеркалах.

Звук у зеркала, видимо, за давностью лет не работает. «Кто на свете всех милее» можно не спрашивать, тем более что все равно не я. Во всяком случае, девочка в зеркале проартикулировала «спасибо» совершенно беззвучно.

— Не за что, — ответил я. — Это все, что ты мне хотела сказать? Прости, но мертвые дети в зеркалах меня немного нервируют.

Девочка упрямо помотала головой и сказала что-то снова. Вроде снова «спасибо», но я уже не уверен.

— Прости, не умею читать по губам.

Катя протянула тонкую бледную руку и написала пальцем на обратной стороне стекла, зеркально: «хи исапС».

— Кого?

«йетеД», — написала она быстротающими туманными буквами. — «атарБ».

— Ага. Спасти брата и детей.

Катя кивнула.

— А от кого или чего, можно уточнить?

Ну конечно, раскатал губу. «Спаси», — снова проартикулировала девочка и исчезла. Черта с два мне кто-то что-то объяснит, будь то живой или мертвый. Это местный фирменный стиль — делать загадочные намеки и потом предъявлять, что я ничего не понимаю. Эй, я бывший боксер, у меня череп толстый!

Подумав, завесил зеркало запасной простыней. Не хочу, чтобы во сне на меня пялились несовершеннолетние мертвые девочки. Это непедагогично.

Утро встретило меня умопомрачительным запахом оладий из столовой. Интересно, здесь есть какой-то спортзал? Как бы не потерять форму.

— Доброе утро, Антон! — поприветствовала меня Тоня. — Присаживайтесь!

— Вы меня балуете!

— Мы на «ты», забыл?

— Ох, извини.

— Со сметаной или с медом? Или того, и другого?

— Эх, гулять так гулять — и того, и другого! А кстати, нет ли тут какого-то места для спорта? С такой диетой боюсь превратиться в колобка.

— Есть, конечно, — даже немного удивилась Антонина, — у детей же физкультура. Я покажу потом.