Метров через сто я понял, что решение было неверным. Переулок не собирался заканчиваться или выводить в цивилизованные места. Он шел, загибаясь, куда-то с уклоном вниз, и свернуть из него было некуда. Сзади сопели и топали, я трусил вперед небыстрой рысью бегуна от инфаркта, берег силы и дыхание, на случай… Да, вот на этот самый случай, да.

Две таких же косых и приземистых, пахнущих разрытой могилой фигуры отделились от стены впереди, и я резко ускорился, набирая инерцию. Этому трюку меня научил один бывший рестлер. Боевая применимость его ничтожна, но публике страшно нравится. Рестлинг вообще ближе к цирку, чем к ММА, если кто не знал. Я сделал вид, что хочу проскочить у левой стены, и, когда покляпые качнулись туда, резко сменил направление, кинувшись с разбегу вправо. Со стороны кажется, что боец сейчас со всего маху убьется об стену, публика замирает, но…

Я эффектно, используя инерцию своих девяноста кило, невысоко взбежал по стене в стиле ниндзя и, описав дугу, оказался за спиной нападающих. Балет, я же говорю. Но, если противник к такому не готов, то работает. А теперь ходу. Где-то же кончится эта узкая кишка между глухих темных домов?

Переулок вывел меня на пустую темную площадь, освещенную только безумной багровой луной. У них тут что, везде свет отключили? Полный городской локаут? Казалось бы, небольшой городишко, но этого места я раньше не видел. Уж такую здоровенную фактурную площадь я бы точно запомнил. И памятник. Особенно памятник. Не знаю, что хотел сказать своим творением скульптор, но я бы для начала связал ему руки. Длинными рукавами за спиной. Ему, и тому, кто разрешил такое поставить на городской площади. Больше всего это похоже на изуродованный череп размером с микролитражку, прободенный в произвольных ракурсах разнообразными острыми предметами причудливых очертаний. Торчащие вверху загнутые гофрированные шланги придавали ему еще и неприятное анатомическое сходство с неаккуратно выдранным из грудной клетки сердцем. В красноватом свете луны казалось, что с него стекает кровь, хотя это на самом деле нечто вроде фонтана. Уродливое сооружение стоит в центре круглой чаши бассейна, и вода, пульсирующими толчками текущая по поверхности, с тихим шелестом стекает туда. Пьяный кошмар патологоанатома, а не скульптурное сооружение.

Я растерялся, не зная, куда податься — с площади расходятся лучами улицы, а я понятия не имею, в какую сторону мне надо. Совершенно потерял направление. Смарт по-прежнему не ловит сеть, не видит спутники, не грузит карту. Нетта не отзывается. Вот вам и все эти современные технологии. Полный карман вычислительных мощностей, а направление хоть по звездам определяй.

Не дожидаясь, пока за мной притопают отставшие преследователи, рванул по улице налево, в надежде, что улица выведет меня назад, к электрическому свету и сотовой связи. Черта с два. Не знаю, где все эти пустые темные кварталы прячутся днем, но в свете луны они выглядят бесконечными. В конце концов я оказался в узком переулке между каких-то каменных склепов. Свернул направо, потом еще направо, что, по идее должно было вывести меня назад — но не вывело. Скорее завело.

Окраина болота под багровой луной смотрится совершенно безумно, как марсианский какой-то пейзаж, буро-красный, цвета запекшейся крови. Фрр-шшурх! — Над головой, так низко, что едва не коснулись крыльями волос, пронеслись большие черные птицы. Не удивлюсь, найдя поутру в башке седину. На болотах в свете луны что-то двигалось, суетливо и хаотично, и я решил не выяснять, что именно. Развернулся и пошел прочь. Ведь, если я жопой к болотам, то лицом к центру города, верно?

А вот хрен там. И вроде шел прямо, никуда не сворачивая, и улица не такая уж кривая, а все равно вышел опять на край болота. Такое ощущение, что я брожу не первый час и уже должно светать — но нет, на часах по-прежнему полночь с копейками. То ли электроника окончательно зависла, то ли у меня что-то с чувством времени случилось.

С болот ко мне, быстро и хаотично двигаясь, приближались темные верткие фигуры. За ними, как будто преследуя, наползал плотный, розовый от луны туман. Эх, надо было у Клюси бейсбольную биту попросить. У нее, наверное, еще есть. Как-то вдруг ощутил в себе внезапную страсть к бейсболу, с чего бы это?

Я отошел к темному углу, образованному двумя зданиями, но пробежавшие мимо дети не обратили на меня никакого внимания. Они неслись как безумные, в свете луны казалось, что их глаза светятся, а лица, наоборот, темны. Не раздумывая, рванул за ними — хотя бы кто-то здесь знает, куда надо двигаться, а не стоит, тупо пялясь вдаль.

Бежали они так быстро и целеустремленно, что я, к стыду своему, вскоре отстал. Откуда в них столько энергии? Мчались так, как будто от этого зависит их жизнь, но при этом не по прямой, а шарахаясь вправо-влево и подпрыгивая на бегу. Нелепое, странное зрелище. Но, когда я выбежал за ними обратно на площадь с краниокардиальным фонтаном, они уже окружили парочку, стоящую возле его невысокой ограды.

Ничего не делали, просто стояли и смотрели. На Ивана, с лицом немного безумным, но очень решительным, и на мою дочь Настю, которую он удерживает профессиональным захватом, одной рукой. В другой руке у него кривой неприятный нож, приставленный к тонкой шее.

— Я выпущу туда ее кровь! — с вызовом говорит Иван стоящей перед ним Сумерле и наклоняет Настю над бассейном фонтана, запрокидывая ее голову назад. Лицо дочери в лунном свете бледное и совершенное, как у мраморной статуи. На нем нет испуга. — Отгони своих щенков!

— Они не тронут тебя, странь, — говорит Сумерла, пока я, стараясь держаться у Ивана за спиной, тихо шаг за шагом приближаюсь. — Ты правильно боишься, да не тех.

— Без тебя разберусь, нейка! Мне нужен твой хозяин!

— Не дорос ты, странь, до балия нашего. Кто он — и кто ты?

— Плевать. Не на меня смотри, нейка, а на тех, кто меня послал. Вы с кем связались? Вам разве для них детей отдали?

Я не слушал их разговор и не вникал, я изо всех сил старался правильно, перекатом с пятки на носок, ставить ноги. Так, если верить знакомому разведчику из ССО, шаги не слышны. Я видел только натянувшуюся кожу на шее дочери и кривой нож возле нее. И еще затылок своего бывшего приятеля. Если ударить сильно и точно, то мозги в его башке взболтнутся, как в блендере, и он вырубится раньше, чем сможет двинуть ножом. У меня только один шанс, но я не промахнусь. А потом он очень сильно пожалеет, что посмел коснуться моей дочери. И плевать на последствия.

— Меньшая кровь, — отвечала меж тем Сумерла, — лучше эти, чем другие.

— Спорить еще с тобой…

— Не побоишься грех на душу взять? — спросила карлица. — Дитя невинное зарезать?

— Ты не хуже меня знаешь, что это за дитя.

— Ой ли?

— Не играй со мной, нейка! У меня рука не дрогнет!

— Не выйдет к тебе балий. Хоть ты всех их тут зарежь.

Сумерла прекрасно меня видела, но даже глазом не моргнула, когда я подошел на расстояние удара.

Под ботинком хрупнул камешек, он начал поворачивать голову, и я ударил. Всем весом, «на пробой», начисто отбив незащищенную перчаткой руку об затылочную кость. Удар вышел неидеальным, чуть смазанным, но Иван «поплыл», заваливаясь на землю и выпуская Настю. Дочка молча, почти без всплеска, обрушилась в темную воду, а я добавил ему в голову с ноги. Не, сука, теперь ты больницей не отделаешься!

— Утопнет твоя! — вороном каркнула Сумерла.

Я обернулся — по воде расходились круги. Я был уверен, что, упав в мелкую чашу фонтана, Настя придет в себя и встанет, но она осталась под водой.

Мелкую? Прыгнув за дочкой в круглый водоем, я обнаружил, что не достаю до дна. Кто же делает фонтаны такой глубины? А если в него дети упадут? Я набрал воздуха в грудь и нырнул, изо всех сил запихивая себя сильными гребками под воду. Луна неплохо подсвечивает прозрачную зеленоватую бездну, и я вижу внизу под собой уходящий вниз силуэт с белым пятном лица. Да какая же тут глубина? И чем дальше я погружался, тем отчетливее просматривался какой-то нижний подводный свет, идущий откуда-то со дна. В нем я видел безмятежно тонущую дочь.