И все же, интересно: Нетта в игре и Нетта в смарте — это одна и та же Нетта? Если та напилась, будет ли похмелье у этой?
О боже… Что я несу… Какое похмелье? Она же нарисованная! Чего-то у меня уже крыша от всего этого едет. Надо быстренько найти жену и сваливать из этого мокрого странного города.
Однако футляр со скрипкой продолжал пребывать в подвальном магазинчике «ИП Е. Денница». Конечно, глупо рассчитывать, что его владелица все бросит и немедленно побежит доставлять инструмент в тайное убежище моей блудной супруги.
Подождем.
Настя до сих пор на меня обижалась. Это выражалось в том, что приготовленный обед она съела, уйдя с тарелкой в свою комнату, не сказав «спасибо» и не вернув грязную посуду на кухню. Я молча сходил и забрал, встреченный демонстрацией осуждающей спины. Спина выражала категорическое несогласие с моими деспотизмом и нечуткостью, ногти быстро-быстро клацали по экрану смарта.
— Как там Виталик? — спросил я, складывая скопившиеся чашки на тарелку. Если не предпринимать специальных усилий, то все чашки в доме постепенно окажутся у дочки в комнате.
— Можно подумать, тебе не все равно! — осудила меня дочь.
— Было бы все равно, я бы не спрашивал.
— А как ты думаешь? У него сестра погибла! Конечно, ему плохо! — подразумевается, что жестокий я не даю ей пойти и утешить друга.
Наверное, я не прав. Да точно не прав. Это ведь мне до такой степени не хочется туда идти, что аж колотит. Потому что это я чувствую себя виноватым, и это мне будет тяжело смотреть им в глаза. Но это категорически непедагогично. Наверное.
— Ладно. Пошли, если считаешь это необходимым.
И вышел, оставив ее судорожно собираться.
Свое представление о трауре дочь реализовала черной футболкой и черными кедами. Впрочем, вряд ли кому-то есть до этого дело. Мы шли по улице, вдвоем под одним зонтом, и она задавала мне вопросы, на которые нет, не было и никогда не будет ответов. Потому что как это ни формулируй, а суть одна — почему мы неизбежно смертны? И какого черта иногда так рано?
У меня есть что сказать на эту тему, но ничего подходящего к ситуации. Уподобляться Бабаю и пафосно разводить муде по воде я не хочу, а голая суть: «Дерьмо случается». Это чистая, но ни разу не позитивная правда.
Потеряв большую часть детства, Настя пропустила период осознания смертности окружающих, который обычно наступает лет в пять. «Мама, папа, вы же никогда-никогда не умрете?» — спрашивают вдруг осознавшие конечность бытия дети, обмирая от внутреннего понимания правильного ответа. Насте на этот вопрос уже ответила мама, и сейчас она на следующей стадии — осознании смертности себя. И все ее вопросы про Катю: «Почему, за что, как такое возможно?» — это вопросы о ней самой. Если умерла Катя — такая юная, еще недавно совсем живая, с такими же страданиями, радостями и планами на жизнь — неужели и я, Настя, тоже могу вот так, внезапно?
Можешь, дочь моя. Можешь. И ты, и я, и кто угодно. Но это нельзя говорить и об этом нельзя думать. Несть жизни в мыслях о смерти.
«Найди то, что любишь, и пусть оно тебя убьет», — написано на стене.
В «Макаре» как всегда тихо и на первый взгляд ничего не изменилось. Все так же сидят по темным углам, лица подсвечены снизу экранами смартов, тонкий цокот ногтей по экранам. Но в воздухе висит незримое осознание того, о чем мы по дороге говорили с Настей. Что смерть — это не только то, что случается с другими.
Я выразил дежурные соболезнования Антонине. Женщина выглядела не столько убитой горем, сколько какой-то… замерзшей, что ли? Она покивала, глядя на меня чуть рассеянно, и, как будто забыв о поводе, пригласила поужинать со всеми. Мне показалось неловко отказываться. Столы составили вместе, дети уселись рядом, локоть к локтю. Справа от меня уселась печальная Клюся — ее мрачная роспись стен сегодня казалась особенно неуместной. Или, наоборот — слишком уместной. Как посмотреть.
— Надо поговорить, — тихо сказала она.
— Поговорим, — согласился я. — Потом.
Это не было поминками — никто не говорил слов о покойной, не произносил траурных речей. И все равно — за длинным столом справляли тризну по Кате, которая как будто присутствовала здесь, между нами. Все ели молча, не глядя друг на друга, в тяжелой тишине. Виталик сидел рядом с Настей и тоже жевал, уставившись в тарелку. Дочь косилась на него и вздыхала сочувственно, но не лезла. Не находила слов, надо думать. А что тут скажешь, кроме ритуального «соболезную твоей потере?».
— Когда похороны? — спросил я Антонину, помогая ей собирать посуду. Дети уже разошлись — кто в свои комнаты, кто в гостиную, подпирать стены по углам.
— Какие похороны? — спросила она с таким искренним удивлением, что я немедля заткнулся и больше ни слова не сказал.
Каждый переживает горе по-своему.
— Спасибо, что вытащил меня, — сказала Клюся, когда мы встретились в ее комнате. — Буду должна.
— Прекрати, дитя. Это не та услуга, которая создает долги.
— Я не дитя, — сказала она очень серьезно, — и сама решаю, какие у меня долги.
— Дело хозяйское, — не стал спорить я.
— Скажи, моя мама… Она умерла или нет?
Я ждал этого вопроса и успел обдумать ответ.
— Я бы поставил на то, что она не утонула. Скорее, она чуть не утопила нас.
— Я не об этом, — помотала головой Клюся. — Когда мы ее видели — она была жива?
— Я видел много покойников, но ни один из них не играл на скрипке. Я не знаю, что случилось с твоей мамой. Скорее всего — что-то ужасное. Но это была не смерть.
О том, что есть вещи похуже смерти, я говорить не стал.
— Мне надо ее найти.
— Полиция сейчас перевернет каждую кочку в этом болоте. Отставь это профессионалам.
— Спорим, они ничего не найдут? Ничего и никого?
— Ты так уверена?
— Я тут родилась и прожила восемнадцать лет. Хочешь поспорить? На услугу?
— И что тебе от меня нужно?
— Чтобы ты помог мне найти мать. И оторвать яйца тому, кто это с ней сделал. Это я сделаю сама, ты его просто подержишь.
«…Совершенное группой лиц по предварительному сговору…» — всплыло у меня в голове. Но я не стал отказываться:
— И даже пассатижи тебе подам. Но только если полиция действительно сольется.
— Договорились.
— Еще нет. Есть встречное предложение. Я помогу тебе — ты мне. И никто никому не должен.
— Жену найти? А ты уверен, что ее стоит искать?
— Да вы что, сговорились все, что ли?
— Сговорились? Ах, ну да, Лайса… Но она вроде уже переключилась на новый вариант?
— Все всё знают… — покачал головой я.
— Город маленький.
— Повторю тебе то же, что говорил Лайсе: пока я не найду Марту и она сама мне в лицо не скажет, что она приняла окончательное решение, что она в безопасности и не нуждается в моей помощи, — я не считаю себя свободным от наших отношений.
— А если скажет, что нуждается? Все бросишь и побежишь спасать? А потом она опять умчится, хвост трубой, с очередным музыкантом?
— А тебе что за дело? Это мое решение и моя ответственность. И снять ее с себя могу только я сам.
— Просто такая завидная партия пропадает… — Клюся положила руку мне на плечо и заглянула в глаза. Близко-близко, почти коснувшись своим носом моего. Три сантиметра до поцелуя.
— Я еще недостаточно стар, чтобы заводить отношения с девушкой в возрасте дочери — отстранился я.
— В том-то и дело… — непонятно сказала Клюся и отодвинулась.
Забавненько.
— Так ты мне поможешь? — спросил я снова.
— Да. Чем?
— Вот, смотри… Я достал смарт и потряс, пробуждая Нетту. Она вылезла на экран с явной неохотой, глянула на Клюсю, потом на меня и покрутила пальцем у виска.
