В нашу сторону, к счастью, никто не смотрел, и мы потихоньку пошли вдоль темной стены — помещение освещалось одной сиротливой керосинкой возле завала, а стук ломов перекрывал все звуки, так что это было несложно. Чуть не спалились уже на самом выходе — в коридоре, куда мы уже почти вошли, замерцал свет и послышались шаги. Мы отскочили назад и спрятались за колонной, пропуская странную процессию — двое «покляпых» несут тело. Женское, очень мокрое и очень мертвое. С бледно-рыжих, длинных, свисающих к полу волос капает вода, водой же пропитан темный плащ, смотрит в потолок белое, совершенно безжизненное лицо. Первый тащит ее, подхватив подмышки, второй — за ноги, повисшие руки болтаются, за ними остается мокрый след. Рядом с ними идет третий, но он несет только лампу. В ее свете лицо того, который держит тело за ноги, кажется мне странно знакомым, хотя могу поклясться, что мы не встречались. Память на лица у меня абсолютная, а вот соотнесение картинки с базой данных не всегда идеальное, что полностью обесценивает первый факт.

Несуны прошли мимо нас и с плеском бросили тело в канаву с водой. Развернулись и потопали обратно. Я, несмотря на страшные глаза, которые делала мне Клюся, прикрываясь колоннами, дошел до канавы и заглянул туда. В медленно текущей черной воде, как снулые рыбы в ведре рыболова, плавают плечом к плечу мертвые люди. Рыжие волосы, белые лица, белесые открытые глаза. Я многое повидал на прошлой работе, включая выковыривание из атакованного роем дронов танка того, что осталось от его экипажа, но, кажется мне никогда не было так жутко. Наверное потому, что они выглядели почти как живые. Казалось, сейчас эти обесцвеченные глаза моргнут и посмотрят на меня, а руки с неестественно длинными тонкими ногтями потянутся к моему лицу… Бр-р-р. Не, ну его нафиг. Я вернулся к девушкам, и мы тихо ушли из зала, оставив копачей продолжать их бессмысленный труд.

— Что они там копают? — спросил я Клюсю, когда мы отошли подальше.

— Балия балагтового ищут, — ответила она зло, но непонятно.

— Все еще ищут? — скептически спросила Лайса. — Не утомились?

— Говорят, Сумерла его чует. И он ждет.

— Не обращай внимания, — сказала Лайса, глядя на мою непонимающую физиономию, — местный фольклор. Наш собственный «гроб на колесиках».

Ну, не знаю… Я бы с удовольствием не обращал внимания на фольклор, если бы он не обращал внимания на меня.

Коридор пошел вверх и вскоре окончился каменной лестницей. Мы выбрались на поверхность — в стороне от Могильников, за пеленой неизменного дождя видны вдали очертания покосившихся плит. Никакой тропы в их сторону нет, нас отделяет от суши сотня метров бурой топи.

— Значит, поверху сюда не попасть? — спросила Лайса, оглядываясь.

— Никак, — ответила Клюся.

— И что же это за место? — спросил я.

Мы оказались на низком острове подозрительно правильных очертаний.

— Храм Сердца Болот, — сказала девушка.

— Не вижу храма.

— Мы на крыше стоим. Он под нами.

— Не слушай ее, — скривилась Лайса. — «Сердце-шмерце»… Это все выдумки. Никто не знает, что это за сооружение. Когда болото взялись осушать, то археологи начали исследовать показавшуюся над водой часть, но ни про какой храм они не говорили. Просто каменный уходящий под воду лабиринт. Там ничего нет, только стены с барельефами. В краеведческом музее есть старые снимки.

— Так это здесь археологи утонули? — спросил я.

— Да, вода неожиданно поднялась. С тех пор так и стоит. Все заполнено водой, я не знала, что есть сухой ход сюда.

— Не все, — сказала тихо Клюся.

— Что?

— Не все заполнено. Я сама не была, но рассказывают, что внутри есть сухие камеры. Если знать направление, то до них можно пронырнуть. И там… Всякое. А ниже лежит в золотой керсте Великий Балий. Керста та полна водой черной, и лежит он, ни жив, ни мертв, но слышит и ждет. И если заснуть на болоте, то можно увидеть его сны, и никто из увидевших не останется прежним. А снятся ему черная вода, пустота и голод. И накормивший его будет возвеличен безмерно… — девушка говорила как будто в трансе, глаза ее уставились вдаль, лицо стало пустым и странным.

— И восстанет Он из черной воды и обретет Мир…

— …Труд и Май, — перебил я ее.

Потряс за плечо, чтобы пришла в себя. Клюся смотрела на меня растерянно, не понимая, что произошло.

— Интересно у вас тут в регионе работа с молодежью поставлена, — сказал я Лайсе. — Вижу, воспитательно-патриотические мероприятия эффективны, как нигде.

— Клюся, где ты все это слышала? — спросила полисвумен.

— Что слышала?

— То, что ты сейчас говорила. Про черную воду, и «восстанет он»…

— Ничего такого я не говорила! — возмутилась девушка. — Я во всем этом не участвую!

— В чем?

— Ни в чем, — буркнула она и замолчала с видом окончательного отрицания.

Забавненько.

— Ты сказала, что знаешь, где искать девочку, — напомнила Лайса.

— Догадываюсь, — ответила Клюся мрачно, — пошли.

Прямоугольный остров-крыша закончился, дальше пошла притопленная жердевая гать. Если не знать точно, что она есть — ни за что не найдешь. Она привела нас к островку поменьше. О форме его оставалось догадываться, потому что он был невидим, находясь чуть ниже уровня воды. Мы шли по нему, полоща сапоги по щиколотку, но, судя по ровной поверхности, это тоже фрагмент крыши, только поменьше и пониже главной.

— Стоп. Вы тоже это слышите? — остановилась вдруг Клюся.

Я прислушался. Сквозь монотонный, привычный, выключаемый слухом из акустической картины мира шелест дождя доносились звуки скрипки. Кто-то играл простую, но странно навязчивую мелодию, полную нелогичных, но абсурдно завораживающих тоновых переходов.

Клюся тихо, с замиранием голоса сказала:

— Мама?

— Клюсь, — начала Лайса, — твоя мама…

— Вы не понимаете, — взволнованно сказала девушка, — пойдемте, пойдемте быстрее, она там!

Клюся рванула вперед так, что поскользнулась и грохнулась в воду с очередной гати. Я еле успел поймать ее за руку и был поражен — ожидая легко, одним движением выдернуть легкую девчонку обратно на гать, едва не оторвал ей конечность. Она успела погрузиться всего по пояс, но трясина не хотела отдавать случайную добычу обратно. Я перехватил ее подмышки, и потянул изо всех сил, но гать под ногами стала разъезжаться, и я грохнулся на колени, проиграв болоту сразу сантиметров тридцать девушки. Бурая болотная вода поднялась до ее груди, с излишней определенностью обозначившейся под мокрой майкой. Теперь мы были нос к носу, и испуганные глаза Клюси смотрели прямо в мои.

— Хватайся за шею, — сказал я, напряженно сопя, — давай, изо всех сил…

Она вцепилась в меня, с перепугу сжав, как тисками, я обнял ее, скрестив руки замком за спиной и начал подниматься, выжимая наш общий вес ногами. Сбоку, больше мешаясь, чем помогая, пыталась тащить ее за плечо Лайса. Казалось, что девушка весит тонну, или ее ноги замуровали в бетон, но постепенно мои колени разгибались. Я боялся, что жерди гати проломятся от такой нагрузки, но тут трясина, всхлипнув от разочарования, выпустила добычу, я повалился на спину, а Клюся — на меня сверху.

— Теперь я весь мокрый, — констатировал я укоризненно, помогая девушке встать.

— А я осталась без сапог, — она показала босую ногу. — Блин, чуть не утонула.

— Обращайся, — сказал я, отфыркиваясь от противной болотной воды.

— А ты сильный… — сказала Клюся таким странным задумчивым тоном, что Лайса раздраженно перебила:

— Он женат. А ты малолетняя девчонка.

— Я совершеннолетняя девчонка, — поправила девушка ее небрежно, демонстративно оглядывая мой облепленный мокрой футболкой торс.

Торс у меня еще ничего, кстати, без лишней скромности скажу. И живот пока втягивать не требуется. Тридцать три — еще не старость. Тьфу, куда это меня понесло? Это адреналин так работает. И обтянутая почти прозрачной от воды майкой девичья грудь перед носом.