— Я с вами! Это моя сестра! — рвался Виталик. Дочь молчала, но смотрела решительно, так что можно было не сомневаться — если Виталик, то и она.

— И думать забудь! — отбрила его Лайса. — За несовершеннолетних мне погоны оторвут вместе с головой. Этой бейсболистке хотя бы восемнадцать есть.

Я строго посмотрел на дочь. Поджала губы, но не стала спорить. Она упрямая, но совсем не дура.

В памятном подвале «Макара» Клюся уверенно толкнула какую-то облезлую дверь и шагнула в пахнущую плесенью темноту. Чиркнула спичкой, зажгла стоящую на пыльном столе керосинку. Здесь было нечто вроде «детского штаба» — укрытия-схрона, которые организовывали себе дворовые компании в моем детстве, натащив в какой-нибудь укромный уголок ломаной мебели с помоек. Место, где можно укрыться от взрослых, почувствовав себя хоть ненадолго без присмотра.

— Здесь давно никого не было, — сказала Лайса, оглядевшись.

— «Макарские» сюда не ходят. Тут интернет не берет, да и боятся они подземелий.

— А ты, значит, не боишься?

— Я местная, — сказала Клюся так, как будто это все объясняло.

— Погаси, — сказала она Лайсе, включившей яркий электрический фонарь.

— Это еще почему?

— Нельзя тут с электрическим светом. Заблудишься сразу.

— Что за глупости! — возмутилась полисвуман.

— В нем видишь то, что есть, а не то, что нужно, — туманно объяснила девушка. — Просто поверь мне, я знаю.

— А такую можно? — спросил я, доставая из сумки врученную торговкой «блендочку с пипицей». Это оказался каталитический бензиновый фонарь, исполненный в стимпанк-эстетике из стекла и латуни. Потертый и слегка помятый, явно не новый, но на удивление яркий. Я нацедил в его резервуар бензина из машины, просто из любопытства — работает ли. Работает.

— Такую — нужно, — с уважением сказала Клюся. — Басая блендочка! Азовка дала?

— Она самая.

— Азовка хупавая.

— Не то слово…

Мы двинулись в темноту коридоров, светя ее керосинкой и моей «блендочкой». Лайса шла за нами, тихо ворча что-то про дикие пещерные предрассудки и невдалых мужиков, которые ведутся на детские страшилки. Я делал вид, что это не про меня.

Вскоре я потерял направление в поворачивающих под неожиданными углами коридорах и понял, что сам отсюда буду выбираться долго. Однако Клюся шла уверенно. Под землей оказалось на удивление сухо, я думал, что идущие под болотом ходы должно подтапливать. По большей части они выложены старым темным кирпичом, но местами просто прорублены в известняковых породах.

— Кто и зачем это копал? — спросил я.

— Никто не знает, — ответила Клюся. — Говорят, они ровесники могильникам, а тем чуть не тысяча лет.

— Особенно вот эта стальная труба выглядит на все десять веков, — язвительно сказала Лайса, показывая на здоровенный круглый зев, куда можно затолкать упитанного бегемота. — При Ярославе Мудром катали.

— Мы под дамбой, — пояснила Клюся, — это мелиораторы воткнули.

— Стоп, — сказала вдруг Лайса. — Тихо. Там кто-то есть.

Мы прислушались — из трубы слышна какая-то возня и сопение. Как будто кто-то ползет и сейчас выползет… Мне даже жутковато стало — черт его знает, что за трубные выползни тут водятся и чем питаются. Или кем.

— Отойдите, — прошептала Лайса.

В руках у нее оказался пистолет. Звуки приближались.

— Выходите, полиция, — сказала она строго.

— Кто-кто? — донеслось из трубы, искаженное металлическим резонансом. — Вы серьезно?

— Еще как серьезно. Выходите. Руки держите на виду.

— Да-да, конечно…

Несмотря на требование держать руки на виду, из трубы первым делом показались ботинки и обтянутая штанами задница.

— Только не надо стрельбы! — сказал Петрович. — Я заранее сдаюсь такой прекрасной даме!

— Что ты здесь делаешь? — поразился я.

— Изучаю матчасть, — ответил он, вытирая об куртку испачканные ржавчиной руки.

— И как ты сюда добрался? — никакой «блендочки» у Петровича не было, обычный светодиодный фонарик.

— Так сверху спустился. Над нами насосный зал дамбы. Я в прошлый раз заметил кое-что интересное. Вот и решил проверить.

— Проникновение со взломом, — нейтральным тоном намекнула Лайса.

— А на чью территорию я проник, мадам, не подскажете? Чьей собственности нанесен ущерб? Кто предъявит претензии? А то я все архивы перерыл — не нашел этого имущества в кадастре. И владельца не нашел. А мне ну очень любопытно, по чьему ведомству это числится. И почему делает то, что оно делает.

— А что оно делает? — заинтересовался я.

— Потом поболтаете, — оборвала нас Лайса, — времени нет. Вы… как вас там…

— Сергей Петрович или просто Петрович, — с готовностью представился он.

— Возвращайтесь туда, откуда вылезли и покиньте помещение. Оно не зря заперто. Было. А я сделаю вид, что вас не видела. Но только потому, что есть более срочные задачи.

— Опять ребенок пропал?

— Откуда вы знаете? — насторожилась Лайса.

— А чего ради вы бы еще потащились… Знаете, если нормально поговорить со здешними детьми, то многое выглядит совсем иначе… А можно я с вами?

— Нельзя, — отрезала полисвумен.

— Как скажете, мадам. Удаляюсь… — и он, вздохнув, полез обратно в трубу.

— Не забудьте закрыть за собой насосную! — прокричала Лайса вслед его удаляющемуся заду.

Петрович не ответил.

— Не доверяю я ему, — сказала полисвумен.

— А как по мне, нормальный дед, — возразила Клюся. — В играх шарит, по компам спец, и вообще такой, внятный.

Надо же, «дед». А ведь Петровичу всего-то слегка за пятьдесят. Ох уж эти подростки.

— Мы совсем близко, — сказала Клюся — видите, стены каменные? Мы под Могильниками. Точнее, прямо в них. Нам надо пройти насквозь. Поэтому, пожалуйста, идите очень тихо, и что бы вы ни увидели — не сворачивайте.

— А что мы увидим? — спросила Лайса.

— Всякие… странные вещи.

— А почему тихо? — спросил я. На мой взгляд, это куда более актуальный вопрос.

— Покляпые грабают.

— А, археология?

— Типа того, — ответила Клюся уклончиво, — но на глаза им лучше не попадаться.

— Что за чушь! — возмутилась Лайса.

— Давай сделаем, как она просит, — вмешался я, припомнив серые странные лица этих «копачей». — Недосуг нам сейчас с ними разбираться. Ну арестуешь ты их, допустим — и что? В город поведешь? А Катя?

— Ладно, — неохотно согласилась полисвуман. — Пусть так.

Клюся посмотрела на меня с благодарностью.

Мы шли через анфиладу темных низких залов, спускаясь по наклонному коридору все ниже и ниже. Я забеспокоился, но Клюся шепотом заверила, что все правильно, потом начнется повышение, и мы выйдем на поверхность за Могильниками. В каждом втором зале стояло странное сооружение — нечто вроде большого беличьего колеса из старого, потемневшего дерева, от которого через систему примитивных шестерен приводилось устройство со штангой и коромыслом. Эти механизмы были в разной степени сохранности, от почти целых до груды гнилых обломков, но видно, что они выполняли когда-то одинаковую функцию. Больше всего это походило на примитивные водоподъемные насосы, на что намекали открытые керамические водоводы, сейчас, разумеется, сухие. Какие-то древние мелиораторы уже пытались осушить болота? Но почему тогда они поднимали воду снизу вверх, а не спускали ее сверху вниз?

Забавненько…

— Тихо! — прошептала Клюся. — Они там!

За поворотом коридора слышалась возня, шорохи и стуки, тихий шум воды. Клюся погасила свою керосинку, я прикрыл заслонкой стекло блендочки. Стало видно, что впереди мерцает тусклый свет.

— Идем по стеночке, осторожно. Покляпые плохо слышат и не чувствуют запахов, зато хорошо видят в темноте.

— Да что за «покляпые»? — прошипела Лайса.

— Тсс! Пошли!

И мы пошли. Осторожно завернули за угол, увидев широкий неровный зал со стенами из известняка. Скорее всего — естественная пещера, расширенная и обустроенная позже людьми. В полу вырублены глубокие каналы, по которым течет вода, часть зала завалена обломками камня, и там возятся сосредоточенные копачи. Ими никто не командует, нет бригадира или руководителя, но они не отлынивают, добросовестно вгрызаясь в завал как черви в яблоко. Молча орудуют ломами и лопатами, тащат куда-то глыбы камня, и все это в полной тишине, даже не выругался никто. Вот где ужас-то!