Бобровский думал в своих произведениях «вслух» — вместе с читателем он размышлял о том, как повести ему рассказ, чтобы максимально приблизиться к жизни, поймать ее наиправдивейший фокус. В «Литовских клавирах» парафразой литературы становится воображаемая тригонометрическая вышка, позволяющая видеть далеко окрест и соединять загадочную «связь времен». В «Мельнице Левина» нам предложена своеобразная партитура — «пунктир», где отдельные пункты образованы узлами творческой памяти, напрягающейся для постижения реальности.

Может быть, этим приемом стоит воспользоваться, чтобы приблизиться к реальности, именуемой поэтическим миром Иоганнеса Бобровского. Попытаться построить с этой целью некую пунктирную лестницу, отдельными ступенями которой должны стать: биография писателя и основные вехи творческого пути, ведущая тема творчества, раскрытая в стихах и прозе, художественное своеобразие писательской манеры и место Бобровского в социалистической культуре ГДР.

Иоганнес Бобровский родился 9 апреля 1917 года в семье чиновника железнодорожного ведомства в городе Тильзите. Годы учения в старинной кенигсбергской гимназии, в которой когда-то директорствовал сын Иоганна Георга Гамана, любимого мыслителя Бобровского, да каникулы, проведенные в литовских деревнях, дали пищу самым ярким впечатлениям детства писателя.

С ранних лет увлекавшийся музыкой и живописью, Бобровский после переезда семьи в Берлин в 1938 году стал изучать искусствоведение в университете имени Гумбольдта. Однако в том же году он был привлечен к несению так называемой «трудовой повинности», а в следующем году призван на военную службу. Проходя ее в Кенигсберге, Бобровский сблизился с группами христианского сопротивления фашизму.

Первые писательские опыты Бобровского относятся к 1941 году, когда он находился в составе одной из частей вермахта, оккупировавшей Новгородскую область. В 1943 году Бобровский женился на своей землячке Иоганне Будрус. В том же году благодаря посредничеству известной католической писательницы Инны Зайдель в небольшом мюнхенском журнале «Царство духа» впервые были напечатаны его стихотворения. В самом конце войны Бобровский был взят в плен и четыре года работал шахтером в Донбассе, посещая школы для военнопленных.

По возвращении в Берлин Бобровский работал редактором в издательстве Люси Грошер и с 1959 года в «Унион ферлаг», в котором и вышли все его стихотворные и прозаические книги. Первый же поэтический сборник Бобровского, «Время сарматов», был удостоен в 1962 году австрийской премии имени Анны Иоганны Кениг и премии западногерманской «Группы-47». После выхода в свет второго сборника стихов, «Земля теней и рек», Бобровский напряженно работал над рассказами и романом «Мельница Левина», законченным в 1964 году и тогда же удостоенным премии имени Генриха Манна Немецкой академии искусств в Берлине (ГДР) и международной швейцарской премии имени Шарля Вейона. Сборник рассказов «Белендорф и мышиный праздник» — последняя книга, вышедшая при жизни писателя. 2 сентября 1965 года после неудачной операции Бобровский умер. В его архиве нашли вполне законченный роман «Литовские клавиры», стихи, составившие два посмертных сборника — «Признаки погоды» и «В зарослях ветра», рассказы, вошедшие в книгу «Пророк», наброски, эпиграммы, письма, автобиографические заметки, частично уже опубликованные в разных изданиях.

Все творчество Бобровского, поэта и прозаика, отмечено удивительным единством темы.

«…Вина моею народа перед народами Восточной Европы от возникновения ордена германских рыцарей и до событий недавнего прошлого» — сформулировал свою тему сам писатель.

Эта тема возникла уже в первом поэтическом сборнике Бобровского «Время сарматов», сразу принесшем ему громкую славу во всех странах немецкого языка и выдвинувшем его в ряды ведущих поэтов Европы.

Сарматией античные «хронисты» называли край между Вислой и Неманом, заселенный в те стародавние времена пруссами. Впоследствии это племя было истреблено немецким орденом, а пруссаками стали именовать победителей. Территория бывшей Сарматии на долгие века стала пограничным краем, «форпостом рвущейся на восток германской нации», ареной кровопролитных битв народов. Здесь «на три стороны света» замышляли в старину свои походы литвины, здесь русские дружины давали отпор Тевтонскому ордену, здесь поляки отстаивали свою независимость от наседавших германских соседей. Здешние равнины, по словам Гердера, наиболее густо политы кровью.

Выходец из этого края, Бобровский, по его собственному выражению, «постоянно всматривался в прошлое», вникая в «кровавые скрижали» и сопоставляя их с деяниями современных фашистских «псов-рыцарей». «Вина» в устах Бобровского не пустое слово, не заученный риторический ход — как глубоко личное и в то же время общенациональное уязвление совести она определяет моральный пафос всех его художественных созданий.

Обжигающее чувство вины возникло в немецком солдате Бобровском при первой же встрече с Древней Русью — у стен Новгорода в 1941 году. Свое первое стихотворение Бобровский написал на берегу Ильменя. Чувство вины сразу же и навсегда связалось с поэтическим настроением, навеянным неброской, но чарующей красотой русских просторов, седых озер, в медленной глади которых отражаются вечные облака и журавли, «белого лика» златоглавого Софийского собора. Все это до боли напоминало детство, проведенное среди родственных ландшафтов Сарматии, и усиливало ощущение чудовищной нелепости войны («зачем я здесь?»), чувство раскаяния и стыда. Как поэт Бобровский родился с этим чувством и пронес его до конца своей жизни.

В интересной книге о Бобровском литературовед Герхард Вольф (ГДР) устанавливает в его стихах четыре уровня сознания, четыре смысловые плоскости, сращенные единым поэтическим видением. Первое — это память о детстве с его нерасчлененно-наивным восприятием мира, поэтическим одушевлением природы, переданным обилием «пантеистических» метафор («в тяжелое дыхание лесов река вплетает песню»). Углубиться в меланхолическое любование прошлым не дают властно и грубо вторгающиеся в пастораль картины войны — вторая смысловая плоскость стихов. Признание вины — личной и национальной — и обвинение войны, данное ретроспективно, с точки зрения сегодняшнего дня, — третья плоскость. Философское осмысление истории, проведение смысловых нитей от последней войны к войнам давно отгремевшим — четвертая плоскость, замыкающая целое.

Один из разделов «Времени сарматов» составляют стихи на культурно-исторические темы, в которых Бобровский рисует портреты любимых писателей прошлого и современников — Вийона, Гонгоры, Ганса Генни Янна, Дилана Томаса.

Такова же идейная и стилистическая направленность двух других поэтических книг Бобровского. В них также преобладают с любовью выполненные пленеры, в которых господствуют прибалтийские ветры — то тяжелые и неистовые, то умиротворенно-нежные, шелковые. Это одушевленные ветры, которые бьются в ознобе и «города заметают дурманом». Красота природы сливается с красотой, созданной духовной деятельностью человека: «в старинных песнях струится ночь и ветер». В мир красоты врывается смерч войны: от радостного любования переход к обвинению и раскаянию, подстегивающему мысль в неустанных поисках скрытых пружин истории. Рядом — стихи о Бахе, Моцарте, Клопштоке, Чаттертоне, Мицкевиче, Барлахе… «Небожители духа» возникают не сами по себе, а как символы несовместимости духовной культуры и фашистского насилия.