— Его величество нажил много врагов. Коли то письмо при вас, я не отказался бы прочесть его. А касаемо перстня… Я не большой дока в магии, но верно, нелегко запереть демона в кольцо. Такое было под силу Альхагу или Мантикору. Мантикор своего демона отдал, что до лейб-мага… Не помню, чтобы он делал подарки кому-то помимо короля да воспитанницы. В таких кольцах частенько скрывают яд. Откуда оно у вас?

— Маркиз Орли обронил.

— Позволите?

Несмотря на сомнения Драко, я колебался, не решаясь подвергать друга опасности. С другой стороны, ни у Лукреция Орли, ни в моих руках демон не проявлял себя. Хотя кто мог знать природу этих существ? Но любопытство снедало меня, и я протянул перстень воину:

— Будь осторожен!

Драко долго крутил кольцо в ладонях. Сжимал, оглаживал, то приближал к самому лицу — и тогда я мог видеть, как ложились морщины между его бровей, то напротив, отодвигал подальше, щурился, цокал языком. Наконец, удовлетворенный осмотром, он решительно обхватил перстень большим и указательным пальцем и надавил. Верхняя часть кольца с щелчком отошла в сторону, обнажая сердцевину. В глубине белели крупинки какого-то порошка. От них исходил едва уловимый, но довольно навязчивый аромат. Мускус и амбра! Им пропитались одежды Лукреция Орли. Им пахли розы в покоях принцессы Нинедетт.

"Капля по капле: в питье и в еду, в постель и на одежды, и на уста женщин, которых он целовал", — услышал я точно въяве.

Я сорвался с места и устремился в западное крыло дворца: вверх по ступеням, через Зал приемов, сквозь позолоту Парадной анфилады. Драко едва поспевал за мной. Я не был уверен в том, что делаю — меня вело чутье, и, наверное, попробуй я объяснить свой порыв, то понял бы всю его несуразность и тотчас остановился. К счастью, Драко не ждал объяснений.

Принцессу я застал за вечерним туалетом. Облаченная в тонкую сорочку, Нинедетт сидела перед камином, горничная расчесывала ее длинные золотые локоны. Завидев меня, принцесса поднялась. Ни единым жестом не выдала она изумления моим поздним визитом.

— Простите, что потревожил вас. Я зашел справиться о вашем здоровье. Не холодно ли вам во дворце? Быть может, нужны дрова, или свечи, или подогретое вино?

— Нет-нет, не извиняйтесь, мне приятна ваша забота. Что до самочувствия, подле вас мне хорошо всегда.

Прозвучавшие слова разрушили владевшее мною наваждение. Я понял вдруг, что ворвался в покои юной благородной девушки, застиг ее в неподобающем виде и стою, уставившись на нее.

— Разрешите пожелать вам доброй ночи.

Я повернулся было уйти, однако тихий вскрик и звук падения заставили меня обернуться. Нинедетт лежала на полу без движения. Белая сорочка разметалась, точно крылья ангела, сорвавшегося с небес. Сердце мое сжала ледяная ладонь. Это я во всем виноват. Мне следовало молчать, а я захотел уколоть маркиза. Я полагал, будто лишившись демона, Лукреций перестанет быть опасен, и надеясь уязвить его, наболтал о грядущей свадьбе. Каким я был дураком! Привычный отвечать за свои поступки, я упустил из виду, что предназначенный мне удар может быть нацелен на кого-то другого.

Несколько дней принцесса находилась в забытьи. Бледная, утопала она в пуховых перинах. Обычно оживленное лицо ее не выражало никаких чувств, черты закаменели в мертвенном покое. Потемневшее золото волос нимбом разметалось по подушкам, тонкие руки безвольно лежали поверх кружев и вышивки, дыхание было столь слабым, что лейб-медику то и дело приходилось прикладывать к губам Нинедетт маленькое зеркальце.

— Вот вам великая загадка бытия: стоит человек рядом, грустит ли, смеется, протягивает руку в пору невзгод. В чем его тайна? Слепы наши глаза: покуда человек близко, тайны в нем не разглядишь, да и разгадать не потрудишься. Но стоит ему уйти, как тоска берет за сердце и сосет, сосет ненасытная! Да только человека-то нет уже. Тайна осталась, а разгадки вовек не сыскать, — поймав мой взгляд, лейб-медик поперхнулся. — Вашей суженой повезло. Замешкайся я хоть на минуточку, отравитель достиг бы цели.

— Она проснется? — спросил я. Этот сон на грани летаргии вызывал у меня оторопь.

— Ваш покорный слуга применил все свои знанья и уменья. Остается уповать на волю Создателя.

Вмешался Браго:

— Ты, старый хрыч, не витийствуй, говори, как на духу. Да запомни накрепко: коли ее высочество умрет, сам Создатель не спасет твою шею от моего клинка.

Едва прознав о покушении, воин занял караул возле покоев Нинедетт и выпроводить его было невозможно ни под каким предлогом. Он охранял принцессу ревностно, как прежде — меня во дворце ее брата. "За этим шарлатаном глаз да глаз нужен" — хмурясь, кивал Браго на лейб-медика. Видно было, что воин не забыл чудодейственных грибочков.

Я рад был вверить покой принцессы другу. Хотя смерть ее и освободила бы меня от обещания, о котором я сокрушался непрестанно, ни на минуту не пожелал я гибели этой невинной душе. Далеко не безгрешный, я не скорбел ни о ком из убитых мною; тени их не смущали мой ночной покой — отменные подлецы и душегубы, все они заслужили свою участь. Нинедетт была совсем иная. Она походила на солнечный блик на глади ручья — такой ясный, такой зыбкий! Я винил себя в покушении на принцессу и мучился своею виною. Я надавал Госпоже Удаче кучу немыслимых обетов, надеясь их ценой вымолить исцеление для Нинедетт. Пусть, пусть хохочет насмешница, только бы эта светлая девочка осталась жива!

Злой на обоих Орли, я спросил у воинов:

— Могу я повесить маркиза?

— Можете, — незамедлительно ответствовал Браго.

— Ничуть не можете, — охладил пыл приятеля Драко. — Подтверждения его вины нет.

— А цветы? Они пахнут как порошок в перстне Лукреция Орли. До сих пор мутит от запаха!

— Цветов и перстня недостаточно, чтобы предать смерти сына самого влиятельного в королевстве человека после вас.

— И письма, где упоминается демон в кольце маркиза Орли, тоже мало?

— Потерпите до коронации, ваше высочество. Коли вы начнете ворошить прошлое, откроются тайны, которым никто не будет рад.

Можете считать меня кровожадным, но мысль избавиться от Орли прочно засела в моей голове, и я не готов был так легко отринуть ее.

— А если маркиза убьют къертаны?

Я не сомневался, что стоит шепнуть къертанским рыцарям, чьих рук дело отравление их госпожи, и дни красавчика Орли будут сочтены.

Драко был неумолим:

— Убийц придется предать публичной казни. Прежде всего вы должны защищать своих подданных. Или полагаете, будто вассальная присяга пустая болтовня? За клятву верности король платит защитой.

— Ну тогда пусть Орли проваливают с глаз долой! — не выдержал я. Пока отравитель остается во дворце, кто знает, какие каверзы он способен учинить.

— Высылать их, не оглашая причины немилости, будет опрометчиво.

Драко говорил о том самом символизме, который я заметил еще в Къертанкъярне, где любое слово, любой жест владыки толковался придворными подобно сновидениям. За право дать совет или вызвать улыбку арла велись сражения не на жизнь, а на смерть. Превыше прочих благ ценилась близость к королю. Напротив, отдаляя от себя придворного, король тем самым выказывал ему недоверие. И право, лучше было заболеть проказой — будучи живым, такой человек переставал существовать: мимо него проходили, опуская глаза, с ним не заговаривали. Только арл Годерикт был признанным владыкой, мое же положение предстояло упрочить.

— Не забывайте, в столице войска герцога. Коли он не пожелает уехать, вам придется либо расписаться в собственном бессилии, либо ввязываться в вооруженное противостояние. Воля покойного короля на вашей стороне, но за герцогом стоят влиятельные семьи, за ним молчаливая поддержка церкви. Не известно, как перебранка завершится. Такие дела не оружием решают.

Я окинул взглядом мощную фигуру Драко, висящий у него на поясе меч, бритую голову, которую вопреки придворному обыкновению он не торопился прятать под париком.