Конечно, теперь я не вспомню подробностей поединка. Во-первых, было темно, а во-вторых, чтобы по-настоящему понимать бой, следует быть мастером клинка, я же тогда едва мог претендовать на роль подмастерье. Я не увидел, где просчитался Данко, да, как мне кажется, никакого просчета быть не могло. Просто в промежутке между двумя соседними мгновениями меч Альхага вошел ему грудь, рыцарь упал и остался недвижим.

Мы похоронили Данко в расселине между камней. Кем бы он ни был при жизни, смерть сравняла счета. Моя сабля вернулась ко мне. Тогда же я понял, почему воины неохотно расстаются с оружием. После того, как клинок побывал в чужих руках, мне пришлось заново привыкать к нему, словно он был живым существом, покидавшим меня, а после вернувшимся из неизведанных далей. Блеск стали замутился, патиной осели на ней чужие мысли, в мелодию звона вплелись отзвуки чужих голосов.

Вернулся и Ирга. Утром, как ни в чем не бывало, проводник вышел из тумана, разулыбался и приветствовал нас.

— Где ты был? — спросил его Альхаг.

— Так тут ночь скоротал, недалече. Доблестный господин рыцарь приказали: мол, надо дела обсудить скрытые да тайные, а глупому Ирге следует держаться подальше, не то придется Иргу убить, да и вся недолга.

— Вот как. Что ж, дела оговорены. В путь!

Возвращение Ирги убедило меня в одном: не бывает такого, чтобы человеческую душу заполнял беспросветный мрак. Иначе не стоило бы ставить церквей, и не нашлось бы в мире места прощению. Многие из тех отбросов общества, с которыми я общался, были куда худшей компанией, нежели уличенный в предательстве воин. Пусть остальные и не отличались подобной снисходительностью, в моей памяти Данко навсегда останется королевским рыцарем, улыбчивым и изысканным.

— Поведай мне свои сны!

Всему, знаете ли, положен предел. На этот раз колдун требовал слишком многого. Да и потом, памятуя об отношении его к Сагитте, я был уверен, что мои ночные видения придутся ему не по вкусу. Насчет сопротивления расспросам я не обольщался. Уж если Данко не смог молчать, когда от этого зависела его жизнь, то я не смогу и подавно. Однако попробовать стоило. Главное — понять, что ищет колдун в моих снах. В том, что цель была, сомневаться не приходилось, ибо Альхаг никогда не действовал наугад. У меня имелись на этот счет некоторые предположения.

— После легенды, ну той, которую Ирга рассказал про древнего воина, сон не шел ко мне. Я лежал и глядел на звезды. Глядел и глядел, пока не сморило. А потом мне привиделся поединок — не иначе, рассказом навеяло.

— Подробнее!

— Охоч и другой воин, чернобородый, сражались на холме. Я следил за ними, как вдруг будто расщепился надвое, став одновременно тем и другим. Я знал, что они будут делать, то есть, что будет делать каждый из них. Это то же самое, как если спрятать кости под перевернутыми чашками, а потом самому угадывать, где именно они оказались. Непривычно, но зато при любом раскладе остаешься в выигрыше. Когда на нас напали, чувство раздвоенности вернулось наяву. Я предвосхищал атаки того огромного детины, потому что половина меня была им. Думаю, благодаря этой половине я до сих пор жив.

На самом деле по сравнению с испытанным мною перевернутые чашки были детской забавой. Мне трудно подобрать слова, чтобы описать свои ощущения. Я смотрел на мир двумя парами глаз, я действовал в четыре руки, я просчитывал разом атаки и контратаки — только не каждую в отдельности, а как цельный поединок, исход которого в каждую минуту был разным. Неудивительно, что пророки все поголовно сумасшедшие, ведь они пытаются обрести устойчивость в токе постоянно меняющихся видений!

— Ты не пробовал управлять действиями своего противника?

Я постарался вспомнить, но не смог. Во время боя я мечтал лишь о том, чтобы остаться в живых, остальное происходило само собой.

— Разве возможно такое?

— Всякое бывает.

Пока я рассказывал, Альхаг кружил вокруг меня подобно коршуну. Теперь же, когда настал мой черед задавать вопросы, колдун опустился на замшелый валун. Холод камня не заботил его. Крупный, мощный, с исходившим от него ощущением несокрушимости, Альхаг и сам казался изваянием.

Мы находились неподалеку от лагеря. Над головами нашими нависали поросшие деревьями скалы. Скрученные корни точно змеи оплетали их далекие вершины, голые ветви впивались в небесный свод в попытке удержаться. Я смотрел на эти деревья и думал о странной прихоти судьбы, связавшей воедино меня, придворного колдуна, Сагитту, принца и воинов. Словно уходящие вглубь корни, нас надежно держали вместе привязанности, идеалы, надежды. Готов поспорить, вопреки видимому согласию, они не были едины для всех.

Альхаг рассчитывал продолжить преобразования, начатые королем Максимилианом, и возвести на трон его сына. Лейб-маг опекал наследника престола, знакомил его со страной, которой тому предстоит править. Сагитта разделяла устремления наставника, хотя дело тут было не в устремлениях, а в самом Альхаге. Прикажи он всадить принцу нож под лопатку, колдунья не раздумывая сделала бы это. Драко и Браго хранили верность королевской крови. Ариовист… о, с принцем все было намного сложнее, чем могло показаться на первый взгляд. Он шел к трону, но вела ли его собственная воля, почтение к памяти покойного отца или же он просто попал в сферу влияния лейб-мага, еще предстояло понять.

Как же могло случиться такое, чтобы в компанию благородных господ, увенчанных несомненными доблестями, затесался проходимец, чьи представления о чести не имели ничего общего с кодексом рыцарства и чьей первостепенной заботой была забота о собственной шкуре? Какая роль отводилась в этом грандиозном действе мне?

— Получается, теперь мне отрубят голову? — спросил я и поторопился пояснить, поскольку лейб-маг не обратил внимания на этот весьма волнующий меня вопрос. — Ну, я же убил человека. И использовал для убийства колдовство.

— Не льсти себе. Далеко не все, чему мы пока не способны найти объяснение, следует списывать на магию. Полагая себя причастными тайнам мироздания, сколь мало мы знаем в действительности! Мир устроен гораздо сложнее, чем может вообразить даже самый совершенный человеческий разум. И это наводит на мысль, что церковники, пожалуй, правы.

Его размышления были слишком сложны для моего понимания, и я ухватился за то, что казалось насущным:

— Не магия? А что тогда?

Слова повисли в воздухе. Меня не покидало чувство, будто Альхаг не столько отвечает мне, сколько пытался нащупать ориентиры, важные ему самому. Я попробовал зайти с другой стороны.

— Есть еще люди, которые умеют раздваиваться, как я?

— Насколько мне известно, нет, хотя прежде рождались. Странно, что твои способности проявилась при полнейшем отсутствии образования. Неподготовленному сознанию тяжело сводить воедино разрозненные части бытия.

— И что мне с этим делать?

— Живи и радуйся жизни.

Давая понять, что разговор окончен, колун поднялся с камня и направился в сторону лагеря. Я заторопился следом. Мое умение безошибочно находить дорогу в лабиринте городских улиц в горах оказалось бесполезным. Никогда не плутавший среди творений рук человеческих, я в два счета мог затеряться среди деревьев и скал. Я шел за Альхагом по заиндевелой траве, по камням, по опавшей сухой листве. Под ногами хрустели хрупкие от мороза веточки, да в тон им едва слышно переливались бубенцы. Древние верили, будто ступая по чьим-то следам, ты забираешь силу у их владельца. Полагаю, будь оно действительно так, Альхаг остановил бы меня.

Шум мы заслышали издалека. Спорили воины. Не сомневаюсь, что спор затеял Браго, который дня не мог прожить, не воюя хотя бы на словах. Раскрасневшийся от возбуждения, он кричал и отчаянно жестикулировал. Рука его то и дело тянулась к поясу, где висел меч в потертых кожаных ножнах. Драко, не обращая внимания на нависавшего над ним приятеля, мерно бубнил свое:

— Откажет.