Нас настигли в узком переулке в квартале от дворцовой площади. Место для нападения выбрали со знанием — вследствие тесноты здесь хорошо было обороняться одному, а троим, напротив, несподручно из опасения поранить своих же товарищей. Преследователи навалились гуртом. Так нападают крысы: из подворотен, подвалов, щелей, всей стаей, стремясь застигнуть жертву врасплох и погрести под клубком собственных тел. Я побоялся обнажить меч — для схватки в тесноте мне не доставало мастерства, и дрался как привык, по-уличному.

Во тьме нападавшие казались единым существом, собранным из копошащихся и смердящих тел. Я бил по этому существу изо всех сил. Рука, в которой я сжимал кинжал, стала скользкой от крови. Мне тоже досталось, однако разгоряченный я не чувствовал боли.

Точно черная волна настигла меня, и я барахтался в ней, отдавая движения на откуп инстинктам. Драка была недолгой. Волна схлынула, оставив побежденных у наших ног. От наступившей затем тишины звенело в ушах. Браго склонился над одним из упавших в снег оборванцев. Всем телом я ощущал исходящую от воина ярость:

— Кто заплатил за нападение?

— Нъема… нъема… — бормотал оборванец. — Никто.

Браго тряхнул его так, что у оборванца клацнули зубы, и он зачастил:

— Никто. Не знаю. Не знаю я! Сказали: этой улицей господа со Змия проследуют во хмелю и при больших деньгах. Еще сказали: коли господ порешим, их кошельки можем оставить себе, да сверху сребриков накинули.

— Сказали кому?

— Одноглазому, он у нас за главного.

— Кто сказал?

— Гость. Чужак.

— Ну же, отвечай, как он выглядел!

— Не видал я, с чужим Одноглазый терся.

Вмешался Драко:

— Похоже, он не врет. Хотя много ль он может соврать, коли сам ничего не ведает.

Я был согласен с Драко. Браго попалась мелкая рыбешка, этот и впрямь несведущ, не то бы уже все выболтал. В руках у злющего Браго не больно поартачишься.

Между тем оборванец, поняв, что допрос близится к концу, а его окончание не сулит ничего хорошего, предпринял отчаянную попытку освободиться. Он извернулся, последовал резкий замах — даже во тьме я разглядел блеск стали и лезвие сокрытого доселе ножа, устремленного прямо в сердце Браго. Я кинулся на оборванца, но столкнулся с Драко, и оттого наша помощь запоздала.

В морозном воздухе разлился запах перебродивших яблок. Браго упал на колени, прижимая руку к месту удара, точно хотел удержать ток крови. На груди его расплывалось темное пятно. Медленно воин отнял руку, облизал пальцы. Страшный рык распорол тишину:

— Он проткнул мою флягу! Альхагов подарок! Убью каналью!

И Браго кинулся оборванцу вослед.

Мы успели порядком продрогнуть, поджидая его возвращения. Снег, сыпавшийся с зажатого между домами неба, белым саваном кутал лежащих средь сугробов мертвецов. Чтобы чем-то занять себя, под укоризненным взглядом Драко я принялся выворачивать их кошельки; мой улов не пролил света на нападение, однако меня не оставляла мысль, что за ним торчит раздвоенное жало Мантикора.

Помяни колдуна, он и появится. Сэр Шаула преградил нам путь в одном из коридоров дворца, тесном и узком, где расстояние от стены к стене можно было объять раскинутыми руками. В таком не разминешься.

С преувеличенной почтительностью Мантикор раскланялся.

— Воздух Къертан-Къярна идет вам на пользу, ваше высочество. При нашей встрече в горах вы выглядели — краше в гроб кладут.

Словно со стороны услышал я свой голос:

— Странная у вас манера располагать к себе людей, сэр Шаула.

Я и не знал, что умею так говорить — холодно, хлестко. Но колдун не оценил моих успехов на ниве притворства:

— У меня к вам предложение. Отошлите своих цепных псов, оно не для сторонних ушей.

Я задумался. Оставаться с колдуном наедине мне не хотелось. Причиною тому был обычный страх, диктуемый инстинктом. С другой стороны, разум подсказывал, что желай Мантикор моей смерти, он не стал бы мешкать и уже предпринял к тому усилия. Между тем даже нападение в переулке больше походило на попытку устрашения — смешно вообразить, будто горстка оборванцев способна расправиться с вооруженными воинами.

Пока я колебался, на мне внезапно вспыхнула одежда. Первым моим порывом было сбить огонь, но я не поддался ему. Я вспомнил Альхага, который не нуждался во внешнем подтверждении своего могущества. С Шаулой же дело обстояло ровно наоборот — каждым словом, каждым жестом он стремился выказать превосходство. Так пускают пыль в глаза люди, сомневающиеся в собственных силах — доказывая их окружающим, они прежде всего стремятся убедить самих себя.

Я заметил, что магический огонь не обжигает, как обожгло бы настоящее пламя.

— Это все, чем вы можете поразить? Тогда понятно, отчего отец сделал выбор в пользу Альхага.

Похоже, я нечаянно нащупал уязвимое место колдуна. Он скривился словно от глотка кислого вина, однако быстро взял себя в руки:

— Отошлите цепных псов, принц!

Я сделал воинам знак удалиться.

— Вы уверены, ваше высочество? — спросил Браго, точно ненароком демонстрируя свежие следы крови на кулаках.

Конечно, уверен я не был, но решил выслушать Мантикора, потому что вступая игру предпочитал оценивать имеющийся расклад целиком. Браго ушел нехотя, насвистывая мотив известной песенки про кусачего пса. Драко двинулся следом, и даже выпрямленная спина его выражала неодобрение моей опрометчивости.

Исходящая от колдуна угроза обострила все мои чувства обострились: я слышал затихающие шаги воинов, ощущал стылое дыхание сквозняка по коридору. Сумрак перестал быть помехой моему взгляду. Я отмечал незначительные движения, малейшие перемены в облике противника: то, как нетерпеливо постукивал он ногой, как кривил губы и щурился, испытующе глядя на меня.

— Мне нет ни малейшего дела, являетесь ли вы подлинным наследником короля Максимилиана или ставленником Змеиного колдуна. В том или ином качестве вы метите на престол, и вот что я имею сказать. Вас не ждут на родине. Герцог Орли рвется к власти. Королевский Совет пока сдерживает его пыл, потому что независимость выгодна им самим, но только полный кретин станет хранить верность законному наследнику, канувшему в ничто. Вскоре здравомыслие, изрядно подкрепленное герцогским золотишком, подскажет Совету уступить. Трон-то все едино пустует. А человек, отведавший власти, не расстанется с нею вовек. Я готов помочь вам склонить чаши весов на вашу сторону. Разумеется, не задаром.

— Вы хотите золота? — спросил я первое, что пришло на ум.

Мантикор откинул голову и громогласно расхохотался:

— Золото я возьму сам силою своего клинка. Мне нужно то же, чего так страждете и вы: признание, власть. Мне нужно место лейб-мага, ради меньшего я и пальцем не шевельну.

— Тогда отчего вы здесь, а не с герцогом Орли?

— Мне быть при герцоге? При этом лизоблюде, что точно дрессированная крыса пляшет под дудку церковников? Коль скоро церкви удастся усадить своего ставленника на трон, она на полшага не подпустит к нему колдунов, памятуя недавний-то опыт! И где в этом альянсе моя выгода? Тянуть Орли к трону, дабы потом быть отринутым за ненадобностью?

Мантикор рассуждал так, будто имел полное право стать верховным колдуном. Он не лебезил, он требовал. Я не знал, что следует сказать ему, но точно знал, как ответил бы принц.

— Вы смеете ставить мне условия?

— Вижу, вы уже надавали обещаний ученице Змеиного колдуна — женщины кому угодно задурят голову, когда хотят добиться желаемого. Но это пустая затея. Я толкую не об идее верховенства магии в масштабе королевства, а о ее воплощении. Опасная ошибка позволять чувствам главенствовать над разумом — Максимилиан посадил лейб-магом своего фаворита, вы собрались сделать им любовницу. Помяните мое слово: женщинам пристали наряды и драгоценности, в политику им мешаться не след. Ученица Альхага не расчистит вам путь к трону. Нынешние маги измельчали, королевский эдикт низвел их до уровня травоядных, а разве способны к колдовству коза или корова? Иное дело хищник, который суть воплощенная магия с своими движениями, статью, мерцанием зрачков.