Приземление едва не вышибло из меня дух. Рядом рухнули камни, деревья и прочие захваченные смерчем предметы. Я видел тела вражеских воинов — переломанные и искореженные, они были мертвы. Меня даже посетила мысль подыскать себе доспех, но куда ни падал взгляд, целого ни нашлось нигде: железо было смято и продырявлено, точно по нему проскакал табун лошадей. Удивительно, что смерч, обладающей столь разрушительной силой, по странной прихоти пощадил нас. Хотя, если принять на веру то, что он был вызван последней волей Альхага — ведь не зря колдун поклялся нас спасти — тогда становилось понятным многое.

Слуха моего достигли голоса. К нам спешили Драко и Браго. Последний уже успел наполнить свою заговоренную флягу и жадно из нее хлебал. В другой руке воина было зажато красное яблоко.

— Говорил же тебе, крыса выживает в горне у алхимика! Ты задолжал мне аврум! — на свой лад обрадовался Браго нашему спасению. — На каких только жеребцах ни ездил, а вот смерч оседлать довелось впервые! Норовист, однако! Как взлетели, кругом молнии блещут, все гремит, свистит, полыхает. И рожи вражеские порхают, что твои бабочки. Ей-ей, есть от чего сойти с ума. Да только наша первейшая забота — его высочество беречь, а уж потом и с ума сходить можно. Видел, как я этих бабочек на острие клинка нашпиливал? Что, Драко, ты испугался тоже? Держи, выпей для храбрости!

— Где принц? — прервала бахвальство воина Сагитта.

— Так неподалеку на камушках отдыхает, — нимало не растерялся тот.

— Вы его одного оставили?!

— Хвала Создателю, здесь все мертвы. А его высочество мертвяков не боялся никогда.

Около нас послышался шорох. Из-под оставленного смерчем завала выбрался Ирга — закопченный, с обгоревшими волосами и без бровей. На скуле горца багровел огромный синяк.

— Вот ведь оказия какая… пока летел, молнией, молнией шархнуло! — бормотал горец, потирая скулу.

Сагитта выразительно глянула на Браго.

— Альхаг умер ради того, чтобы его высочество Ариовист взошел на престол и продолжил преобразования, начатые королем Максимилианом. Если с принцем случится беда, жертва Альхага станет напрасна! — отчеканила она.

Со смертью наставника колдунья сделалась точно ледяная статуя — холодная, колкая, а тронь — рассыплется в прах. Она была с нами, но сознанием пребывала в прошлом с Альхагом. Все ее слова и поступки служили одной цели — возвести на трон Ариовиста. Воплощение воли Альхага сделалось смыслом ее бытия, так пыталась она примириться с его смертью. Колдунья не отходила от принца ни на шаг. Она замучила придирками воинов. Она изводила себя тяжелыми мыслями, отчего меж бровей ее образовалась морщинка. Ночами, когда мы спали, она оплакивала наставника. При виде ее неизбывного горя, которое, как и слезы, как и дрожащие пальцы, она тщательно прятала, у меня разрывалось сердце. Я ненавидел лейб-мага за то, что счастью этой женщины он предпочел государственные интересы. Будь Сагитта моей, ни за какие богатства мира я не отказался бы от нее!

От недосыпа Сагитта сделалась раздражительной. Драко укоризненно качал головой, Браго боялся лишний раз заговорить с ней. Принц старался быть выше опеки колдуньи, однако только слепой не заметил бы, как сильно она ему докучает.

Однажды и он не выдержал:

— Довольно меня преследовать! Я не нуждаюсь в няньке, которая контролировала бы каждый мой шаг!

Лишь Ирге все было нипочем. Существует поверье, будто ударившая в человека молния недостойных убивает сразу, а достойных наделяет великими дарами. Похоже, в темноте молния не разобрала, куда бьет, и по ошибке сочла достойным горца. В Ирге пробудился талант сочинителя. И прежде говорливый не в меру, наш проводник с пылом взялся складывать истории.

— Ой, и давно то было. Наслал однажды Хозяин ветров на селение вихорь страшен зело. Собрались тучи черны, выпал град небывалых размеров, стало темно, аки в ночи….

Если б не несмолкаемая болтовня, наша радость спасению горца не ведала границ, ведь кто еще, кроме Ирги способен был отыскать дорогу сквозь лабиринт Кобальтовых гор? На расспросы проводник неизменно заверял нас, что беспокоиться не о чем, что доблестные господа отклонились с пути всего ничего, и волею Хозяев да не без скромной иргиной помощи скоро наверстают упущенное. Ой, да вихорь темен, зело страшен…

Мы держались оставленной смерчем просеки. Центр ее был пустынен, в то время как по бокам высились деревья. В беспорядке валялись вывороченные из земли камни, яблони стояли то усыпанные плодами, то голые до черноты, причем расстояние между теми и другими составляло не больше пары шагов. Порой мы сворачивали, чтобы обойти возникавшие словно из ниоткуда препятствия, будь то скальный уступ или крутой обрыв. Воздушным путем смерч двигался напрямик, мы же, не обладая крыльями, силились повторить его путь по земле. Последней препоной стало глубокое ущелье. От края до края его мог бы перескочить всадник на лихом скакуне, нам же предстояло искать обходную тропу.

Сагитта шла в голове колонны, а Ариовист и я оказались в хвосте. Принц часто останавливался, кашлял, переводил дыхание. Из-за этих остановок мы отставали все сильнее. Смолк шорох шагов, затихло бормотанье Ирги, на ходу сочинявшего очередную легенду. Его высочество опять замешкался, я, шедший следом, тоже вынужден был остановиться. Когда же мы двинулись дальше, принц внезапно споткнулся. В мгновение ока оказался я подле него. Я успел ухватить Ариовиста, когда он уже висел над бездной. Под его весом ноги мои заскользили, я почувствовал, что теряю равновесие. Мгновения я барахтался в ужасе, пока не ухватился свободной рукой за искривленный ствол березы. Плечо рвануло болью. Я надеялся, что Ариовист поможет мне, однако тот повис, не предпринимая попыток к спасению.

— Пусти! — приказал принц.

Мне показалось, будто я ослышался. Я и не думал повиноваться приказу, а напротив, вцепился в наследника престола и принялся звать на помощь.

Тогда Ариовист заговорил, и это было вовсе не те слова, какие я ожидал услышать. Голосом ровным и отрешенным он будто беседовал с своим зеркальным отражением в одном из будуаров дворца. Куда больше отсутствия опоры под ногами его занимали собственные рассуждения.

— Альхаг ждал, что я приму корону, а с нею вместе — бремя управления королевством. Герцог Орли надеется, что я отдам корону ему. Церковь и аристократия требуют отмены отцовского эдикта. Народ жаждет снижения налогов, раздачи зерна и победоносных войн. Советникам плевать на всех, каждый из них имеет свои грешки, свой интерес. Ближайшие и отдаленные соседи наперебой шлют мне портреты принцесс. Все чего-то ждут, и ждут, и ждут, и ни один не поинтересовался моими желаниями. Будто я деревянный болванчик! Будто у меня их и быть не может! А я… когда-то я мечтал о великих свершениях, теперь же чувствую себя столетним старцем. Я хочу только покоя. Я умираю. Не спорь, мне ли не знать.

— Ваше высочество, вы нуждаетесь в тепле в отдыхе. Дорога была долгой, она измотала вас, но хороший лекарь в два счета поставит вас на ноги! — покривил я душой, чтобы успокоить принца.

Лекарем я не был, но судя по внешним признакам, последние дни Ариовист держался исключительно на гордости и упрямстве. Заупрямился он и теперь:

— Ни один лекарь не властен исцелять души. Ведь это я убил отца. Молчи, не смей перебивать! Капля по капле я подливал ему яд — в питье и в еду, в постель и на одежды, и на уста женщин, которых он целовал. Не догадался никто, даже старый змей Альхаг. О, я был осторожен! Я сумел просчитать все до мелочей, не учел лишь той малости, которую нельзя пощупать или измерить, которой, как говорят некоторые, вовсе не существует. Я говорю о душе. Я смог совершить убийство, но так и не научился с этим жить. Каждую ночь отец приходит ко мне, становится в изголовье моего ложа и оплакивает меня, и просит Создателя меня простить. Создатель простит, ведь он милостив. Но к чему мне его прощение, если сам я не прощу себя никогда!

Признание было страшным, хотя, услышав его, я перестал удивляться. Любой болезни есть причина. Теперь я узнал причину недуга Ариовиста.