— Это что ли твой хваленый Гибельный перевал? — скривился Браго. Ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным.
Ирга радостно закивал:
— Гибельный-гибельный, самый что ни на есть гибельный. Сколько путников тут полегло — не счесть. Коль скоро доблестный господин изволит обратить свой взор вниз, он сможет разглядеть белеющие кости.
— А я мыслю, очередная тропа среди камней, — гнул свое Браго, ничуть не заинтересовавшись предложенным зрелищем. — Могла быть и пошире, между прочим.
Вступился Данко:
— Браго! Разве не отмечешь ты чудесного сходства меж этой тропой и Облачным мостом из древних писаний? Ведь сказано: есть только путь и человек на нем. На том пути окружают человека мысли, обуревают сомнения и страсти, и за ними, точно за облаками, скрывается суть вещей. Но когда человек пройдет путь ему предначертанный, рассеются облака, человек освободиться от мыслей и страстей, и дано ему будет постичь замысел Творца во всем величии, — голос Данко — глубокий, проникновенный, легко перекрыл стенания ветра. Таким завораживающим бархатным тембром Создатель часто одаривает менестрелей.
— Не ищи чуда там, где его отродясь быть не может. Зачем бы Облачному мосту обретаться в языческом пристанище?
— И все-таки мне по сердцу эта тропа!
Красивый, будто рыцарь из легенд, Данко шагнул на уступ. Обнаженный меч пел в его руке, когда воин освобождал путь от колючего кустарника и кривых деревьев, жадно цеплявшихся за камни. За Данко двинулся колдун, следом — его высочество принц Ариовист. Настороженно ступил на тропу Браго. Драко пожал плечами: мол, куда все, туда и я, и поспешил догонять приятелей. Сагитта приостановилась, пропуская меня вперед. Последним шел проводник.
— Тут всегда так ветрено? — прокричала колдунья. В правой руке она сжимала извлеченный из ножен клинок, левой безуспешно пыталась удержать полы плаща. Плащ вырывался и бился на ветру, отчего казалось, что огромная черная птица вознамерилась заключить Сагитту в объятия и унести далеко-далеко.
— Какое там ветрено! Тишь да благодать! Глупый старый Ирга Хозяина ветров жертвой умилостивил, и Хозяину перевала курган сложил, дабы не серчали они, что мы тропу ихнюю топчем.
— Где ты умудрился барана найти?
— Прекрасная госпожа рассудила неверно. Хозяину ветров не пригоден баран, раз сам он крылат, то и жертва ему надобна крылатая. Доблестные рыцари того не ведают, зато ведает Ирга. Вот Ирга и взял на себя смелость, покуда рыцари спят позаботиться об их благополучии.
— А теперь пройдем твоими заботами?
— Пропустят Хозяева — так и пройдем, а коли сами жертву себе назначат… Эх, поостерегся бы доблестный господин Данко деревья рубать, неровен час, разгневает.
Я сложил пальцы охранным жестом. И охота Сагитте с Иргой беседы вести! У горца все к одному сходится, лучше не слушать вовсе.
— Так что будет, если они назначат жертву? — напомнила колдунья.
— А-а-а? Не расслышал, прекрасная госпожа!
— Что будет, если ваши Хозяева затребуют жертву? Какую жертву?
— Вы уж простите глухого старика, но за шумом теряются ваши речи. Вот минуем перевал, присядем к огню, Ирга все без утайки поведает.
Навязчивая мысль не давала мне покоя: в Кобальтовых горах любое слово, произнесенное или нет, обладало силой воплощения. Вы скажете, что я был темен и суеверен. Верно, суеверен, как все, кто живет ночным промыслом, приглашая Госпожу Удачу в наперсницы. И честному ремеслу я не обучался, это тоже верно, но отсюда вовсе не следовало непременной моей глупости. С детства я привык наблюдать, сравнивать увиденное и принимать решения, которые еще ни разу не подводили меня — ведь ценой ошибки могла оказаться моя жизнь. К чему я клоню? А к тому, что горец, страсть как любивший воздать своим Хозяевам хвалу, на сей раз уводил Сагитту от вопросов, и его уклончивость настораживала меня. Не знаю, уповала ли колдунья на собственную неуязвимость или на непобедимость Альхага, только излишняя уверенность делала ее беспечной, а мне вовсе не улыбалось пасть жертвой этой беспечности. Я решил отвлечь Сагитту.
— Мы ищем за горами нечто ценное?
Вспоминая карту, я мог сказать, что Кобальтовые горы отмечают северную границу королевства. Дальше лежат неведомые земли и города, об одно называние которых язык поломаешь. Взять хотя бы Клекреть, откуда торговцы везут тончайшие кружева, и где кружевницы красят волосы в синий цвет и родятся с камнем смарагдом во лбу, чтобы даже в ночи продолжать нелегкий свой труд. Я хотел бы увидеть такое диво воочию!
Сагитту оказалось не просто сбить с толку.
— Дойдем, тогда узнаешь. А может, не суждено нам легкой дороги.
По мне, так весь пройденный путь отнюдь не был увеселительной прогулкой.
— Великую колдунью пугают трудности? — подначил я.
— Трудности могут испугать лишь того, кто слаб духом и лишен поддержки. Подле Альхага я спокойна.
Из-за необходимости постоянно перекрикивать ветер разговор увяз. Мы продвигались вперед. Облака скрадывали расстояние — не понять было, сколько пройдено нами, а сколько еще предстоит пройти. Порой сквозь седую пелену проступали скалистые гребни — синеватые, изъязвленные временем, но ориентироваться по ним мог разве что горец, на взгляд же стороннего наблюдателя все они были на одно лицо. Эта унылость и усыпила мою бдительность.
Закричали одновременно Альхаг в начале колонны и Ирга позади:
— Обнажить мечи!
— Хозяин сыновей своих послал!..
Вы когда-нибудь пробовали вытянуть саблю из ножен, балансируя на краю пропасти? Вот и мне доселе не доводилось. Еще не поняв происходящего, а только повинуясь тревожным возгласам, я выхватил клинок. Позади отпрянула и чертыхнулась Сагитта. Ох, прости, моя колдунья, не всем же родиться с мечом в руке!
С небес стремительно падали камни — так почудилось попервоначалу. Мало мне было плена, Альхага в обличии Хозяина, мало холода, крутых подъемов, отвесных спусков, переправ! Теперь еще летающие камни! Когда же они приблизились… о, Создатель милостивый и милосердный, лучше бы это и вправду оказались камни! На нас мчались гигантские орлы. Из клювов их извергался злобный клекот, когти то выпускались, то вновь прятались в скрюченные лапы. Размах орлиных крыльев составлял полтора человеческих роста — иссиня-черные, а по краям выкрашенные всеми оттенками пламени, они действительно казались пылающими. Огненный гребень венчал и головы птиц.
— Не убивайте! — истошно вопил горец. — То сыны Хозяина, они за жертвой прилетели. Убившего сына Хозяина постигнет страшная кара!
Крики его пропали втуне. Первого орла принял на меч Данко. Клинок прошел птице сквозь грудь и вышел между крыл. Колдун перебил крыло второму — полыхнули огненные перья, брызнула темная кровь, и орел забился, срываясь вниз. Ариовист с аристократической небрежностью отмахивался от наседавшего на него исполина. Стоит признать, держался принц безупречно — ни испуг, ни сомнения не замутнили благородного чела. Слаженно отбивались Драко и Браго, причем последний попутно отгонял орлов от его высочества. Один Ирга не предпринимал ни малейшей попытки спастись. Он присел на корточки, заслонивши лицо руками. За горца сражалась Сагитта. Меч ее выписывал в воздухе круги, восьмерки, кренделя и вовсе причудливые фигуры, равно заканчивающиеся для орлов сложены.
Небо стало сине-темно, оно пламенело, оно клекотало. От ударов чудовищных клювов крошился камень, перья летели ливнем; одно чиркнуло совсем близко от меня, и я увидел, что кромка его острее ножа. Мелькали плошки глаз: блестящие, умные, злые, в глубине каждой суетилась смешная фигурка вора Подменыша. В орлиных глазах я выглядел безумцем, задумавшим сплясать мореску над пропастью.
А потом ударили стрелы — в камень и от камня, хрустом под сапогами. Задело птиц, но лучники метили в людей. Выругался Браго: стрела засела у него в плече, озлив сверх меры. Еще одна отскочила от защищенной кольчугой груди Ариовиста. У меня кольчуги не было. Вот и все, подумалось мне, пляши не пляши, Подменыш, а только песенка твоя спета, не дождалась тебя подруга-виселица! Я отчаянно замахал клинком, не желая сдаваться без боя. Отраженный мелькающей сталью, звякнул наконечник стрелы. Я уцелел чудом.
