Потом я дал ей точное описание дома и предложил проводить ее туда.

Но она мне решительно отказала.

— В этом деле замешаны два человека, — сказала она. — Насколько я могу судить по их ломаной речи, это англичане. Я не хочу, чтобы вы подставлялись. Одна я не подвергаюсь никакому риску, со мной будут считаться, а если нет, я знаю, как заставить себя уважать. Только скажите мне, где я смогу вас найти, если вы мне понадобитесь.

Я должен был ужинать на улице Пигаль, в доме № 10, у одного из своих друзей по имени Лаграв; я назвал ей его имя, дал адрес, и она ушла.

Около восьми часов вечера за ужином мне сообщили, что меня просит выйти в гостиную молодая девушка.

Это была Жанна; ее задержали у дверей меблированной гостиницы на улице Рошшуар и отказались впустить ее туда. Она пошла за братом, ставшим военным, и вместе с ним снова явилась в гостиницу.

На этот раз ей сказали, что обе дамы уже ушли.

Она попыталась выяснить куда. Отец до сих пор не знал, что Стефани не ночевала дома, от него пока все можно было скрыть, но если она и вторую ночь проведет вне дома — тогда все пропало.

Жанна пришла ко мне, чтобы я снова погрузил ее в сон для выяснения того, где сестра находится сейчас.

Я извинился перед Лагравом и его гостями и спустился к г-ну Бенедикту Ревуалю (он жил в том же доме, что и Лаграв). Там я погрузил девушку в сон.

Господин Ревуаль, очень недоверчиво относящийся к магнетизму, хотел присутствовать при эксперименте.

Дальнейшее происходило при нем.

Погрузившись в сон, Жанна начала рассказывать, что ее сестра пошла к девушке по имени Августа, живущей на пятом этаже дома № 96 по бульвару Клиши.

Я послал за каретой и, встретив полицейского, попросил его сопровождать нас. Так как меня знают все полицейские, то никакой трудности с этим не возникло.

Со мной были спящая Жанна и совершенно бодрствующие Ревуаль и полицейский.

Мы подъехали к дому № 96, и Ревуаль пошел осведомиться, действительно ли мадемуазель Августа живет там.

Оказалось, что она там живет, но около семи часов вышла с двумя подругами.

Очевидно, это были Онорина и Стефани. Куда они отправились, никто не знал.

Я спросил об этом у все еще спящей Жанны.

— Они пили пиво в кафе Коке, — ответила она, — и встретились там с двумя англичанами, с которыми виделись накануне.

Мы были в двух шагах от кафе Коке. Господин Ревуаль вышел и отправился туда, чтобы получить какие-нибудь сведения.

В кафе мадемуазель Августу знали и подтвердили, что она была здесь с двумя подругами в указанное время, и там они встретились с англичанами; потом они все вместе ушли обедать, а куда — неизвестно.

На этот раз Жанна, по-прежнему усыпленная, отказалась отвечать. Она сказала только, что девушки ужинали в саду ресторана, где было много людей. Если начать протестовать, это вызовет скандал. Такого следовало избежать.

— Что будем делать? — спросил я.

Мы все еще находились напротив кафе Коке.

— Подождем здесь, только спрячемся, — предложила девушка, — между часом и двумя часами ночи они вернутся сюда.

Была половина девятого вечера. Надо было ждать около пяти часов. Я разбудил Жанну, сказал ей, чтобы она занималась это время своими делами, мы же займемся своими, а в полночь встретимся.

От полуночи до половины первого мы должны были собраться у Ревуаля. Что касается полицейского, то он нес свою службу, прогуливаясь по бульвару, и обещал нас ждать там.

В полночь мы все были у Ревуаля.

Полицейский находился на посту. Мы сели на скамейке, стоявшей в темном месте, достаточно далеко от кафе Коке, чтобы не быть замеченными, но при этом могли видеть все, что там происходит.

В час ночи кафе закрылось. Однако Ревуаль обратил мое внимание на то, что одна маленькая дверь осталась открытой и через нее можно было проникнуть в кафе.

Точно в половине второго подъехали три женщины и двое мужчин. В одной из женщин Жанна узнала свою сестру.

Она решительно запретила нам вмешиваться в то, что должно было последовать. Это касается только ее, объявила она.

После этого она пронаблюдала за сестрой, вошла вслед за ней, а через десять минут вышла вместе с ней.

Англичане, а это действительно были англичане, попытались им воспрепятствовать, но Стефани, узнав, что отец не знает о ее выходке, бросилась к сестре в объятия с криком:

— Уведи меня отсюда!

В два часа ночи она, целая и невредимая, попала к себе домой, и семья успокоилась.

Пусть эти факты объясняет тот, кто может. Мой долг историка устанавливать их, что я и делаю.

Порядок и спокойствие вернулись в семью на несколько дней, пока не было получено письмо со штемпелем Нанта.

Отец вскрыл его.

Оно было от дяди — брата матери, проживающего в Сен-Назере.

У дяди самого была большая семья — жена и семеро детей.

Письмо было отчаянное. Работы не было ни у него, ни у жены, ни у детей. Это был поистине крик умирающего: «Из глубины взываю!»

Отец прочел письмо вслух. Он был главой семьи и сказал просто:

— Это беда, и их надо перевезти сюда.

И все члены семьи, от самых маленьких до старших, одобрили это решение.

Их было одиннадцать человек, и, честно признаем, они еле сводили концы с концами.

Их теперь станет двадцать, но что за важность! Эти соображения остановили бы богатых, но бедные в таких случаях не колеблются ни секунды.

К сожалению, недостаточно сказать: «Надо перевезти их сюда».

Как это сделать? Как их перевезти? Поездка из Сен-Назера в Париж третьим классом стоила двадцать пять франков.

Только один из детей, четырехлетний малыш, мог ехать бесплатно.

Итак, для восьми остальных нужно было двести франков.

Я написал своему доброму любезному другу, работающему на Западной железной дороге, человеку, готовому всегда совершать добрые дела: я не один раз видел, как он из своего кармана оплачивал переезды бедняков, когда суровые железнодорожные правила не допускали никакого снисхождения.

Почему бы мне его не назвать? Все, кто знает этого человека, его очень любят, а теперь полюбят еще больше, вот и все!

Моего друга зовут Куэндар.

Я отправил к нему Жанну, и она вернулась от него с разрешением на восемь льготных билетов по половинной стоимости, что составляло сто франков.

Семья в Сен-Назере продала наименее необходимые пожитки, протестантский священник пожертвовал двадцать франков, парижские родственники собрали пятьдесят франков, и четыре дня спустя брат и сестра, дядя, племянницы и племянники встретились, плача от радости в объятиях друг у друга, и чувствовали себя счастливее, чем богачи.

Как мы уже сказали, их было двадцать — настоящее племя.

Девятерых вновь приехавших отвели на улицу Мирры, где проживало одиннадцать человек, а места было только на четверых.

На огонь поставили большой котел с мясом, чтобы согреть всех, и в этот день, в праздник, был бульон, было мясо и вино для всех.

Прибывшие появились в четыре часа утра. Спать легли только они, поэтому места в кроватях хватило.

Так прошло четыре дня, прежде чем удалось отыскать жилье: его нашли рядом с Пантеоном.

Надо было перебираться.

Я здесь умышленно не вспоминаю, из каких ресурсов черпались для этого средства, но, плохо ли, хорошо ли, в конце концов вновь прибывшие устроились.

Через неделю, опять-таки с помощью Куэндара, один из детей был пристроен. Он зарабатывал сорок су в день, чтобы прокормить отца, мать и шестерых братьев.

Его старшая двадцатилетняя сестра нашла место у портнихи и, в свою очередь, зарабатывала два франка. Это уже составляло по десять су на человека.

Итак, вы видите, что Бог не совсем уж отвернулся от бедного семейства.

Однако, одаривая улыбкой дом у Пантеона, он отвел свой взор от семейства на улице Мирры: болезнь воспользовалась этим, чтобы с новой силой вернуться в дом.

Мы уже говорили о маленьком больном ребенке, дрожавшем от озноба в своем углу.