— Садитесь, монсеньеры!

В его голосе слышалась почтительность, но не было и тени угодливости.

— А наши лошади? — спросил дон Педро. — Что делать с ними?

— Они поплывут за нами; если вы укоротите поводья, то сможете помочь им держать голову над водой и переправа вовсе не будет для них опасной.

Дон Педро и Феррандо последовали совету горца и, невзирая на тысячи подстерегающих их опасностей, благодаря проявленным лодочником сноровке и силе, без всяких происшествий добрались до противоположного берега. Как только лошади вступили на землю, проводник, следуя впереди, чтобы показывать дорогу, провел дона Педро и Феррандо по пологой тропинке к дому, служившему в течение последнего часа целью их устремлений. Перед домом стоял в ожидании двадцатилетний юноша; он принял лошадей и повел их в сарай.

— Кто этот парень? — спросил дон Педро, следя за тем, как тот удалялся.

— Мой сын Мануэль, монсеньер.

— Как же он отпустил в такой опасный путь отца одного, а сам остался ждать?

— Не прогневайтесь, монсеньер, — ответил горец, — его не было дома; как только я услышал первый звук вашего рога, я отправил сына в Кармону за едой; я знал, что сегодня в соседнем лесу была большая облава, догадался, что вы ее участники, сбившиеся с пути, и, понимая, что вы умираете с голоду, решил запасти для вас что-нибудь получше того, чем обычно довольствуются в хижине бедного горца; Мануэль, скорее всего, вернулся только что. Если бы он был здесь, я бы не пустил за вами его одного, да и сам бы не отправился без него: мы бы поплыли вместе.

— Как тебя зовут? — поинтересовался дон Педро.

— Хуан Паскуаль, к вашим услугам, сеньор!

— Знаешь, Хуан Паскуаль, — заметил король, — мне бы хотелось иметь побольше таких слуг как ты, поскольку ты славный малый!

Хуан Паскуаль поклонился с видом человека, принимающего заслуженную похвалу, и, указав на дверь хижины, предложил путникам войти.

Они обнаружили заботливо накрытый хозяйкой стол и разожженный очаг; это доказывало, что Хуан Паскуаль подумал о самом серьезном в таких обстоятельствах: о холоде и голоде.

— Эта одежда весит по меньшей мере сотню фунтов, — заметил дон Педро, стягивая с себя плащ и кидая его в угол комнаты, — и если его выжать, то, мне думается, воды хватило бы на неплохую пытку достойного Альбукерке, не будь он достаточно предусмотрительным, чтобы сбежать в Лиссабон, к королевскому двору.

— Не сочли бы вы возможным воспользоваться одеждой моей или моего сына, монсеньеры? — спросил Паскуаль. — Она, конечно, грубая, но сейчас подойдет вам больше, чем та, что на вас, а ваша тем временем просохнет!

— Сочтем ли мы возможным?! Еще бы, черт побери, достойный хозяин! От такого предложения никогда не откажется ни один промокший охотник! Давай поскорее одежду! Признаюсь тебе, ничто не привлекает меня больше, чем этот ужин, и мне не терпится переодеться как можно скорее, а вернувшись к столу, воздать ему должное.

Хуан Паскуаль открыл дверь маленькой комнатки, где пылал очаг и стояла приготовленная кровать, вытащил из сундука белье и одежду, положил все это на скамью и оставил своих гостей одних; оба охотника тотчас же занялись своим туалетом.

— Ну, как ты считаешь, Феррандо, — спросил дон Педро, — если бы я назвал свое имя, меня бы приняли лучше?

— Возможно, — отвечал придворный, — наш хозяин проявил бы большую почтительность, но не большую сердечность.

— Именно эта сердечность меня так привлекает. Во время моих путешествий инкогнито я часто извлекал пользу от мнений, свободно высказываемых незнакомцу, а от лести, расточаемой королю, нет никакого толка. Я хочу разговорить этого славного человека, Феррандо!

— Это нетрудно, государь, и я заранее уверен, что вы можете полагаться на его искренность. Впрочем, ваше высочество, ничего, кроме похвал, вы и не можете услышать.

— Допустим, — отвечал дон Педро.

Закончив свой туалет, они вошли в комнату, где их ждал ужин.

— В чем дело? Почему только два прибора на столе? — выразил удивление дон Педро.

— А вы полагаете, что могут появиться ваши спутники? — спросил Паскуаль.

— Боже сохрани! Разумеется, нет! А разве вы и ваша семья ужинали?

— Нет еще, монсеньер, но таким бедным людям, как мы, не пристало садиться за один стол со столь знатными сеньорами. Мы будем вам прислуживать, а сами поужинаем потом.

— Клянусь святым Иаковом! Мой добрый хозяин, я ни за что на это не соглашусь! — воскликнул дон Педро. — Ты и твоя жена сядете за стол вместе с нами, а твой сын будет нам подавать, и это вовсе не потому, что я хочу подчеркнуть различие между нами и им, а потому, что он младший и обязанность младшего — прислуживать старшим. Послушай, Мануэль! Я тебя назначаю своим виночерпием и хлебодаром, согласен?

— На этот вечер да, монсеньер, — отвечал Мануэль, — ведь вы наш гость.

— Вот как! А ты отказался бы от этих обязанностей, если бы тебе предложил их какой-нибудь очень богатый сеньор? — спросил дон Педро.

— Отказался бы.

— А если могущественный принц?

— Все равно отказался бы.

— А если король?

— Мой ответ был бы тот же.

— Но почему?

— Я предпочитаю быть последним среди горцев, чем первым среди лакеев.

— Вот дьявол! Метр Паскуаль, — заметил дон Педро, усаживаясь за стол, — сдается мне, что твой парень чертовски привередлив; впрочем, мне бы стоило его поблагодарить за то, что он хотя бы на сегодня отказался от своих правил.

— Это потому, — промолвил Паскуаль, — что сегодня вы больше, чем сеньор, принц или король.

— Да?! А кто же я? — поинтересовался дон Педро.

— Вы наш гость, — с поклоном пояснил Паскуаль, — вы посланы нам Богом, в то время как сеньоры, принцы и король...

— Ты хочешь сказать, что они посланы вам дьяволом? — воскликнул дон Педро, откидываясь назад и подставляя свой стакан Мануэлю.

— Ну, не совсем так, — отвечал Паскуаль, — впрочем, когда я смотрю на то, что творится в несчастном Кастильском королевстве, мне иногда приходит в голову нечто подобное.

— А в Арагоне лучше?

— Нет, нисколько, — заметил горец. — Педро стоит Педро! Жестокий стоит Жестокого[22]! Что Тиберий, что Нерон — разница невелика.

Кусая губы, дон Педро поставил стакан на стол, не притронувшись к нему. Феррандо де Кастро побледнел.

— Хватит болтать! — прервала мужа Хуана. — Лучше бы ты помолчал!

— Не мешай отцу, — вмешался Мануэль, — все, что он говорит, правильно сказано!

— Верно, — заметил король, — говорит-то он правильно, но все-таки, мне кажется, следует различать дона Педро Арагонского и дона Педро Кастильского и не забывать, что если первого зовут Жестоким, то второго некоторые называют Справедливым.

— Да, — пробурчал Паскуаль, — будто у нас такое замечательное правосудие, что в Севилье не совершается ни грабежей, ни убийств.

— Это дело не короля, метр Паскуаль, a primer asis-tente[23].

— А почему же primer asistente не выполняет своих обязанностей?

— Ну не может же он выявлять всех виновных в преступлениях, совершаемых в большом городе!

— Однако он должен это делать, и если бы я был на месте дона Педро, не дай Бог, я бы заставил primer asis-tente это делать.

— А каким образом, Паскуаль?

— Я бы потребовал от него ответа за грабежи — деньгами за деньги и за убийства — голова за голову!

— При таких условиях кто же согласится занять этот пост?

— Первый же порядочный человек, монсеньер!

— Но в наши дни, — смеясь, заметил дон Педро, — порядочный человек — невероятная редкость.

— Потому что их ищут в городах, монсеньер! — вмешался Мануэль.

— Черт побери! Метр Паскуаль, по-моему, у вашего парня гораздо больше здравого смысла, чем можно было бы ожидать судя по его возрасту, — сказал дон Педро, — хоть он и немногословен, но каждый раз, когда он говорит, он говорит разумно. Хотелось бы мне вас видеть primer asistente, мой добрый хозяин, так как вы несомненно обладаете главным качеством, которое вы полагаете необходимым для этой должности.