В иронии моего жуткого спутника было что-то роковое, и я цепенел от ужаса. Сейчас, когда я все это рассказываю вам, его слова все еще звучат в моих ушах.

Через какое-то время мы подошли к стене, перед которой, словно составляя лестницу, громоздились надгробия. Сатана поставил ногу на первое из них, а затем, вопреки своему обыкновению, пошел по священным камням и взобрался на гребень стены.

Я хотел пойти тем же путем, но мне было очень страшно.

Он протянул мне руку и сказал:

«Ничего опасного в этом нет, можешь ставить сюда ногу, это могилы людей знакомых».

Когда я оказался рядом с ним, он спросил:

«Хочешь, я покажу тебе, что делается в Париже?»

«Нет, пойдем!»

«Что ж, пойдем, раз ты так спешишь».

Мы соскочили со стены на землю.

Под взглядом Сатаны луна скрылась, словно молоденькая девушка, прячущаяся от наглых глаз. Ночь была свежа, все двери заперты, все окна затемнены; можно было подумать, что уже очень давно никто не ступал по земле, на которой мы очутились: все вокруг выглядело зловещим. Казалось, что, даже когда настанет день, никто не откроет двери, не высунет голову в окно, не нарушит тишину; у меня создавалось впечатление, что я иду по городу, вымершему столетие назад и покрытому листьями, по ненаселенной местности, используемой как кладбище.

Мы шли, не слыша ни звука, не встретив даже тени; долгая дорога вела через этот пугающий своим безмолвием и спокойствием город; наконец мы подошли к моему дому.

«Узнаешь?» — спросил Сатана.

«Да, — ответил я глухо, — войдем!»

«Подожди, я сейчас открою! Ведь и кражи со взломом придумал я: у меня есть вторые ключи от всех дверей, за исключением дверей рая, разумеется».

Мы вошли в дом.

Внутри царила та же тишина, что и снаружи. Это было ужасно.

Мне казалось, что я сплю. Я перестал дышать. Представьте себя вернувшимся в комнату, где вы умерли два дня назад; все ваши вещи на тех же местах, что и во время вашей болезни, но отмеченные мрачной печатью смерти и собранные так, чтобы никогда ваша рука не должна была их больше коснуться! И только большие часы рядом с кроватью, служившей мне смертным одром, были единственным жившим своей жизнью предметом, увиденным мной с той минуты, как я покинул кладбище. Они продолжали отсчитывать часы моего небытия, как некогда отсчитывали часы моей жизни.

Я подошел к камину, зажег свечу, чтобы убедиться в реальности происходящего, ибо все, что меня окружало, виделось в бледном фантастическом свете сквозь какую-то пелену моего внутреннего видения. Все оказалось настоящим; это была моя комната, я увидел портрет матери, которая по-прежнему улыбалась мне, открыл книги, которые я читал накануне смерти; только на кровати не было простыней, и все было опечатано.

Что касается Сатаны, то он уселся в глубине комнаты и принялся внимательно изучать «Жития святых».

Проходя мимо большого зеркала, я увидел себя в моем странном одеянии, обернутого саваном, бледного, с тусклыми глазами. Я усомнился в том, что неведомая могущественная власть возвратила мне жизнь, и поднес руку к сердцу.

Сердце не билось.

Я тронул лоб рукой, он был холодный, так же как и грудь; пульс не прослушивался, как и сердце; тем не менее я узнал все, что покинул, — значит, во мне жили только глаза и способность мыслить.

Ужаснее всего было то, что я был не в силах отвести глаз от зеркала и продолжал рассматривать свое изображение — мрачное, оцепеневшее, мертвое. Каждый раз, когда я шевелил губами, в зеркале отражалась безобразная усмешка трупа. Я не в состоянии был ни сдвинуться с места, ни закричать.

Послышалось мрачное шипение, которое в старых часах предшествует их бою, и прозвучало два удара; потом все стихло.

Через несколько мгновений раздался звон колоколов в одной из соседних церквей, потом в другой, в третьей.

Я увидел в углу зеркала Сатану, задремавшего над «Житиями святых».

Мне удалось отвернуться от зеркала, но напротив стояло еще одно, и у меня при бледном свете единственной свечи, озаряющей просторную комнату, возникло впечатление, что я тысячекратно отражаюсь и там и здесь.

Страх достиг предела, и я закричал.

Сатана проснулся.

«Посмотри, однако, — сказал он, показывая мне книгу, — с помощью чего пытаются привить людям добродетель! Это настолько скучно, что даже я заснул, я, бодрствующий шесть тысячелетий. Ты еще не готов?»

«Готов, — ответил я машинально, — вполне».

«Поторопись! — заметил Сатана. — Срывай печати, возьми одежду и, самое главное, золото, побольше золота; шкафы оставь открытыми, и завтра правосудие приговорит за взлом печатей несколько бедолаг — это будет моя небольшая прибыль».

Я стал одеваться. Время от времени я прикасался рукой ко лбу и груди: они оставались ледяными.

Уже готовый к выходу, я обернулся к Сатане.

«Мы пойдем к ней?» — спросил я.

«Через пять минут».

«А что будет завтра?»

«Завтра ты вернешься к обычной жизни, я ничего не делаю наполовину».

«Ты не ставишь никаких условий?»

«Никаких!»

«Пойдем же!» — произнес я.

«Следуй за мной!»

Мы спустились вниз.

Через несколько мгновений мы оказались рядом с домом, куда меня привели четыре дня назад.

Мы поднялись.

Я узнал крыльцо, вестибюль, прихожую. Люди толпились во всех проходах, ведущих в залу. Праздник слепил огнями, цветами, драгоценностями и женщинами.

Все танцевали.

При виде этого веселья я почувствовал себя воскресшим.

Я наклонился к Сатане, не покидавшему меня, и спросил его шепотом:

«Где она?»

«В своем будуаре».

Я подождал конца кадрили и пересек залу; в освещенных свечами зеркалах отразилось мое бледное, мрачное изображение, моя застывшая улыбка; но сейчас я был не один, вокруг меня толпились люди. Это был бал, а не кладбище, и ждала меня не могила, а любовь.

Мной овладело упоение; я забыл, откуда появился, и думал только о той, ради которой пришел.

Я увидел ее, подойдя к дверям будуара; она была прекраснее самой красоты, целомудреннее самой веры. Я замер в восхищении: ее ослепительно белое платье оставляло обнаженными руки и плечи. Скорее в своем воображении, чем в реальности, я увидел чуть заметный след на руке, оставленный ланцетом во время кровопускания. Когда я вошел, ее окружали какие-то молодые люди, они что-то оживленно говорили ей, но она едва слушала; неспешно подняв свои прекрасные глаза, наполненные чувственной истомой, она заметила меня, чуть помедлила, узнавая, очаровательно улыбнулась, оставила всех и направилась ко мне.

«Видите, какая я сильная?» — сказала она.

Заиграл оркестр.

«И чтобы вам это доказать, — продолжала она, беря меня под руку, — мы с вами сейчас будем танцевать вальс».

Она бросила какую-то фразу проходившему мимо нее человеку; я обернулся: рядом со мной стоял Сатана.

«Ты сдержал свое слово, — сказал я ему тихо, — спасибо, но я хочу эту женщину, сегодня же ночью».

«Она будет твоей, — ответил Сатана, — однако вытри лицо, у тебя червь на щеке».

Мой спутник исчез, а я почувствовал, что холод еще сильнее сковал меня. Словно для того, чтобы вернуться к жизни, я сжал руку той, к которой пришел из глубины могилы, и увлек ее в залу.

Это был головокружительный вальс, когда все вокруг исчезает и видишь только свою партнершу и чувствуешь кольцо ее рук, когда ваши дыхания смешиваются, а груди соприкасаются. Я танцевал, не сводя с нее глаз, а ее улыбающийся взор казалось говорил мне: «Если бы ты знал, какие сокровища любви и страсти я могу подарить своему любовнику. Если бы ты знал, какое наслаждение сулят мои ласки, сколько огня в моих поцелуях! Тому, кто полюбит меня, я отдам всю красоту своего тела, все помыслы своей души — ведь я молода, притягательна, красива!»

Мы отдались танцу и кружились в его сладострастном стремительном вихре.

Это длилось долго; когда музыка смолкла, мы продолжали танцевать одни.