— А ты будешь там?

— Нет. — Арриан улыбнулся. — Не нам узреть землю обетованную.

— Ты решил остаться, — заметила она и прыжком вскочила на ноги. — Нет. Нет, так не пойдет. Мы служим ему. Мы — его воины, его клинок. Почему он отказывается от нас?

— Тебе придется спросить у него самого, сестра. Но я скажу так… Лучше скрыться и процветать, чем умереть из гордыни. — Он снова огляделся. — Уходи, сестра. Беги и живи. Как он и просил тебя. Пусть чудовища пожирают себя сами.

Арриан еще раз улыбнулся, на этот раз более тепло.

— Позволь нам сгореть не отягощенными твоим криком. — Он низко поклонился. — Послание доставлено. Я ухожу, чтобы дать тебе время подумать.

Он повернулся, чтобы уйти.

— Я бы умерла за него, — тихо произнесла Игори.

Арриан остановился.

— Он не хочет, чтобы ты умерла за него, сестра. Он хочет, чтобы ты жила. Что бы ни случилось, как бы ни завершилась его история, он хочет, чтобы ты жила.

Он огляделся, увидев море сосредоточенных лиц — человеческих, но насколько же более человечных.

— Помни об этом.

У планеты не было имени. Это был один из многих старушечьих миров, которых хватало внутри Ока. Осколки забытой империи. Консорциум занял часть их — насколько здешние миры можно было занять — под склады снабжения и испытательные лаборатории.

Но этот не был ни тем, ни другим. Фабий выбрал планету специально — за относительную отдаленность. Даже во времена расцвета империи альдари это место, похоже, считалось захолустьем. Фабий обнаружил его по чистой случайности, когда исследовал Паутину. Это был мир, полный костей и руин, в котором не осталось ничего, что могло бы привлечь даже самых нетребовательных мародеров. Другими словами, мир, идеально подходящий для его целей.

«Сорокопут» сделал круг над посадочной площадкой — изрытым воронками сооружением, заново укрепленным и патрулируемым боевыми сервиторами собственной разработки Фабия. Бортовые датчики показали, как они выбегают в поле зрения — паукообразные автоматы с мясистыми лицами клонов, скрытыми под бронированными колпаками. Их спаренные тяжелые пулеметы, вращаясь туда-сюда, следили за идущим на посадку кораблем. Броня Фабия автоматически синхронизировалась с когитаторными системами сервиторов, и, получив мысленную команду, автоматы опустили оружие и отступили обратно в руины, скрывшись из виду.

Когда люк открылся, в отсеке вспыхнула еще одна сигнальная лампочка. Фабий оборвал передачу с датчиков и встал. Когда он начал спускаться вниз, по лицевому щитку шлема зашуршала пыль.

— Не нравится мне это место, — буркнул Саккара, вышедший следом вместе с Савоной.

— Ты каждый раз это говоришь, ответила та.

— От этого меньше правдой оно не становится.

— Прошу, потише! — велел Фабий. — Мне хватает забот и без того, чтобы фильтровать вашу грызню.

Модифицированная сенсорная сеть его доспехов на ходу разворачивалась. Растянувшись, она охватила все вокруг, набросав трехмерную схему города на дисплее шлема. Фабий сравнил ее с прежними записями, с любопытством отметив изменения.

— Савона, ты что-нибудь замечаешь?

— С нашего последнего визита устойчивость окружающих строений значительно снизилась, — ответила та, помолчав мгновение. — И авточувствам моей брони не удается определить глубину повреждений.

— Потому что это не повреждения. Это поросль. Новая поросль. Дикая и странная.

Фабий стукнул Пыткой по осыпающейся стене. Древний камень распался, открыв под собой перламутровую поверхность. Призрачная кость. Благодаря Фабию она пронизывала все руины.

— Вообрази, как это будет выглядеть лет через сто.

— Лучше не буду. Она скоро выхолостит труп этого мира и превратит его в нечто иное. Чем-то напоминает мне Солемнейс. — Савона пристально взглянула на Фабия. — Создаешь, значит, себе собственную планету?

— Не говори глупостей. На это уйдут тысячи лет. И потребуется больше внимания, чем я готов уделить. Нет, у меня другие планы на это место.

— И какие же?

— Пожалуй, тут я пока подержу язык за зубами. Идем. Вот сюда.

Броня Фабия засекла инфразвуковой гул усердно работавших смотрителей сада. Их труд на его благо был одной из причин, по которой Фабий позволил им остаться. Не будь их, сад, пожалуй, не расцвел бы так.

Призрачная кость образовала что-то очень похожее на искривленный мангровый лес, растущий из общего корневого ложа. Переплетение жемчужно-белого вещества устилало землю и тянулось вверх — поначалу редкое, но чем дальше они углублялись в развалины, тем гуще оно становилось. В двадцати метрах от посадочной площадки все так заросло, что пришлось идти гуськом по узким тропинкам, когда-то бывшим широкими улицами.

Призрачная кость покрыла пеленой каждое сооружение и наползала в промежутки толстыми блестящими плетями. Внутри угадывались какие — то очертания, полуоформившиеся лица и едва различимые фигуры. Фабий не мог сказать наверняка, естественные это флуктуации или же работа смотрителей. Когда он приближался, фигуры, казалось, двигались, отворачиваясь прочь или подаваясь вперед. Видимо, игра света или что-то подобное.

Среди ветвей наверху мелькали маленькие фигурки. Бледные обезьяноподобные существа, приспособленные к пустоте потомки рабов, захваченных во время Легионных войн. Необычайно устойчивые к звуковым миазмам, испускаемым хозяевами, они росли в численности вместе с садом — от нескольких сотен до неисчислимых тысяч. Племена этих созданий теперь обитали под высокими сводами леса, и отзвуки их пронзительных воплей отдавались внизу, словно шум дождя. Они задавали форму гибкому психопластику сада, поощряя призрачную кость расти вверх и вширь. Теперь обезьянки питались ею, хотя Фабий так и не понял до конца, как такое возможно, учитывая, что призрачная кость по сути есть отвердевшая энергия варпа, овеществленная энтропия.

Поначалу он думал использовать кость так же, как это делали альдари, — просто чтобы облегчить церебральную передачу между клонированными телами. Но со временем обнаружились и другие способы ее применения. Поэтому Фабий позволил призрачной кости расти как ей вздумается сначала на борту своего корабля, «Везалия», а потом и здесь. В результате кость превратилась в нечто большее, чего он не мог себе даже представить.

Фабий замер, датчики брони зарегистрировали внезапный звуковой всплеск. Воздух заметался, словно обезумевший зверь, на них одна за другой стали обрушиваться и перехлестывать волны резонанса, становясь громче с каждым мгновением. Звукоподавители, встроенные в шлем, глушили самые пики, и Фабий порадовался, что предусмотрительно не стал его снимать.

— Ненавижу эту часть, — прорычала Савона, хватаясь за голову. — Как будто гвозди в череп забивают. — Она сморщилась. — Интересно, Арриан чувствует себя так же?

— Это бы объяснило его характер, — пробормотал Саккара сквозь стиснутые зубы. Фляги застучали по броне, и он схватился за них, словно защищая. — Неужели им обязательно делать это каждый раз? — Он метнул в Фабия яростный взгляд. — Ты не можешь приказать им перестать?

— С чего бы? — отозвался Фабий, повышая громкость ответа, чтобы перекрыть нарастающий шум. — Они делают именно то, что я хотел. А теперь молчи.

Призрачная кость впереди начала вздуваться и течь, как расплавленный воск. Деревья, казалось, пытались отклониться подальше от очага возмущения. Кость разошлась, образовав арку. Из-под нее навстречу путникам вышли несколько смотрителей сада.

Какофоны являли собой существ причудливой красоты. Латы на них превратились в идеал безумца, больше походя на панцирь насекомого, чем на утилитарные доспехи. Шипастые выступы обрамляла ярко окрашенная кайма, вибрирующая на ветру. Доспехи словно двигалась отдельно от владельцев, изгибаясь и скрипя так, как, казалось, не должны были. Этот звук почти причинял боль.

Наплечники и нагрудники украшала странная резьба, а из трещин и щелей в доспехах лезли причудливые наросты, покрывая керамит мясистыми складками. Силовые кабели и стимуляторные насосы висели бахромой, словно варварские накидки, а с верхушек шлемов или из углублений, спрятанных между пластин брони, шипели и искрили вокс-трансляторы. Среди смотрителей не было единообразия — каждый являл собой уникальное чудище.