Катя охнула про себя — таким чудовищным показалось Костино обвинение.

— Почему ты решил, что я солгала?

— Моя мама услышала от твоей тети, что это неправда.

— Как?! Это невозможно!

— Мало того, что ты мне лгала, ты меня заставила обмануть моих родителей.

— Костя, не знаю, почему тете понадобилось перед нашей свадьбой…

— Значит, ты действительно лгала?

— Подожди, Костя… Ты ведь знаешь, что за человек — моя тетя… Я не пойму, почему она отрицала то, о чем я знала с детства и что тетя никогда не опровергала…

Костя не слушал, был настолько расстроен, что не мог слушать ее возражений и доводов. Впоследствии называл их беспомощными оправданиями.

— Моя мама заговорила с ней неделю назад об этом. Спросила, правда ли, что ты из такого рода, что у тебя такой предок… И что? Удостоверилась, что ты лгунья.

Катя была потрясена. Но больше всего в этот миг она видела, как плохо Косте. Как он расстроен. И когда — в день их свадьбы?! Но ее ждало еще одно разочарование (и сколько еще будет их во взаимоотношениях с мужем!).

— Не только твоя ложь поразила меня, есть еще одно обстоятельство, о котором тоже мама осведомлена. — Замолчал. Потянулся за лекарственным флаконом. — Нет, не могу, надо остановиться.

Катя схватила стакан с водой и опустилась на колени перед ним, сидящим на кровати. Когда он запил лекарство, помогла ему надеть пижамную рубашку и прилечь. Так сидела обессилено около него до тех пор, пока он не уснул.

Наутро ей приснился все тот же сон, в котором женский голос все так же настойчиво убеждал, что еще не то наказание получит она, если будет занимать не подобающее ей место в этой жизни.

Разговора не получилось и назавтра. Косте стало совсем плохо, хотя был в сознании. Катя вместе с родителями мысленно сокрушалась до прихода профессора, что ничем не могла ему помочь. Костина мама была сдержана в обращении к ней, видно было, как старалась не упрекать ее, хотя молчаливое обвинение в ее глазах она читала.

Приехал Митя, выпроводил их из спальни, укутал друга, включил на полную мощь кондиционер. Подумалось: «А мы не догадались, ведь наверняка Косте душно». А то, что ему приходилось несладко, и сама болезненно ощущала.

После консилиума во главе с профессором Ставицким решили сначала поселиться на даче и там понаблюдать больного, а потом готовить осенью в той же израильской клинике к новой операции. Уверены были, что она будет решающей в его окончательном выздоровлении. Так и предполагали после первой операции. Когда родители увозили Костю, Катя предложила Лидии Ивановне поставить квартиру на сигнализацию и самой переехать обратно, к себе. Ничего не говоря Косте, договорились об этом потому, что так будет удобнее для всех. И для нее спокойнее. Удивившись, свекровь с облегчением согласилась, оставив ключи от квартиры у Кати — на всякий случай. Предложила ей проведывать Костю в воскресные дни. Так и сделали.

Все лето Катя работала — были напряженные усилия их редакторского отдела в связи с открытием нового журнала. Работала по вечерам и ночь прихватывала, мало спала. Хорошо, что у нее появился компьютер с работы, могла после рабочей субботы дома сидеть до полуночи за вычиткой, за написанием блока статей, даже макетированием занималась. Съездила на дачу несколько раз и затем отказалась это делать: Костя был хмурый, не радовался ее приезду. Выслушивал новости нехотя, чаще полулежал в доме или в саду в гамаке — дремал или читал какое-нибудь легкое чтиво.

В последний из таких дней Катя встретила на даче Митю — он привез Наташу, веселую, нарядную. Пока они с Лидией Ивановной накрывали стол на веранде, Катя позвала Митю, понадеявшись разговорить их с Костей. Но и Митя был не в настроении обсуждать что-либо, а главных вопросов и ответов все трое избегали. Катя поэтому заторопилась на электричку, ее не задерживали. Вышли за ворота втроем. Митя предложил подвезти на станцию, надо было только немного подождать — женщины звали всех за стол. Катя отказалась. Он оставил их вдвоем — прощаться.

— Костя, ты тоже иди. — Она приблизилась вплотную к мужу, прижалась, положив голову ему на грудь. Заговорила тихо и грустно. — Как бьется твое сердце… Я так виновата… что тебе плохо… тягостно со мной. Без меня тебе будет лучше.

Взглянула в его глаза, когда-то ласковые, дышащие любовью и заботой. Теперь красивое лицо показалось ей бесстрастным, а глаза — равнодушными. Подумала, что он только ждет, когда же она уйдет наконец. Со словами «Встретимся осенью» — повернулась и пошла быстро, почти побежала. Улица была такой длинной, и вдоль нее за заборами жили благополучные люди. Они обедали за красиво накрытыми воскресными столами и были довольны своей жизнью. И ей здесь было не место.

В сентябре, вернувшись в город, Костя понял, что Катя уже давно не живет в доме. Их спальня на верхнем этаже была пуста, а в комнате пыль лежала на телевизоре, письменном столе. Ноутбуком давно никто не пользовался. Глядя в окно на пожелтевшие кроны деревьев, долго стоял в задумчивости. «Почему так получилось с его жизнью, с Катиной? Неужели надо было быть таким нетерпимым, обидчивым, чтобы загубить их любовь?»

Понимал, что виновато во многом его нездоровье. Но ведь это не оправдание. Вспомнил, как она убегала от него под жарким солнцем, чтобы на солнцепеке ждать электричку, ехать в тесноте два с лишним часа и потом плакать в своем убогом закутке от того, что так безрадостно прошли первые месяцы после их свадьбы.

Через месяц, вечером, после каких-то суетливых занятий слоняясь в офисе, решил позвонить Кате. Под предлогом, что ему скоро улетать в клинику. Встретились во дворе ее дома. Вечером уже похолодало, поэтому он решился, сидя на скамейке, приобнять ее, легко одетую. Так посидели. Заметив, что на пальце у нее нет обручального кольца, спросил, почему она сняла его. «Ведь на моем пальце — вот оно», — показал свое кольцо, и маленький бриллиант сверкнул в полусумраке вечера.

Катя торопливо стала объяснять:

— Я сняла и оставила в косметичке вместе с другими украшениями, подаренными на свадьбу. Забыла забрать. — Не хотела ему говорить, что Лидия Ивановна спросила, где она хранит дорогие подарки, и потом уже не нашла их. Очень жалела о колечках — обручальном и Костином подарке на помолвку.

— В следующий раз я принесу его тебе. — Запоздало понял, что для него и для нее уже стала привычной их жизнь врозь. — Хотелось бы провести с тобой дни напоследок, перед отъездом.

Катя поняла каким-то обнаженным чувством, что он хотел сказать.

— Пойдем ко мне. Тетя уехала в Питер к Марине.

Постелила чистую простыню на своем разложенном диване, судорожно обняла Костю и шепнула: «Раздевайся». Он так же тихо спросил:

— Почему сразу не предложила прийти сюда?

— Не знала, как ты отнесешься, если позову.

И он произнес облегченно: «Дурочка…». Произнес ласково, как когда-то… очень давно.

Все время недолгой близости — Косте надо было вернуться домой, — Катины глаза были на мокром месте. Она их вытирала, но слезы лились, не переставая. Мокрыми пальцами сжимала его плечи, спину, гладила волосы, ласкала лицо. Ужасно соскучилась. И чувствовала, как и он истосковался по ее телу, губам. И таким желанным было их соитие, так сладостно и болезненно они старались слиться, вжаться друг в друга так, чтобы никогда никто не смог их разнять. Потом долго приходили в себя, дышали измождено, устало. И не могли наглядеться друг на друга.

Снова у нее полились слезы. А он вытирал их и говорил: «Не плачь, скоро все будет по-другому. Ты дождись, хорошо?» Она согласно кивала головой, и была счастлива как никогда. Проводила его уже успокоенная, да и Костя улыбался, целуя ее на прощанье.

Дома спросил у матери, почему Катя не осталась жить здесь, пока они были на даче. Лидия Ивановна отвечала, что она сама предложила. Костя в это поверил — да, это было так похоже на Катю. Попросил вернуть Катины кольца со словами: «Я их сам покупал, на свои деньги».