Странный звук вывел меня из этих мыслей. Я оглянулся и понял, что Золто плачет.

Какое-то время мы с Золто так и сидели на земле. Он негромко всхлипывал, а я мрачно глядел в темнеющее пространство. Обсуждать наше положение не хотелось. Не тогда, когда я был избит, устал, а мой напарник по несчастью — в слезах.

Постепенно он затих. Вероятно, мы оба на какое-то время все-таки забылись сном. Во всяком случае, когда я открыл глаза, свет, идущий из уже совсем маленькой щели наверху был светло-серым, скорее всего, рассветным.

Я, кряхтя, поднялся на ноги и, задрав голову, уставился на наше «окошко в мир». Добраться до него казалось невозможным. У другой стены пещеры зашевелился Золто. Я глянул на него — он ответил мрачным кивком. Судя по всему, сил на разговоры у него еще не было.

Я пожал плечами и огляделся. Справа и слева от нас зияли черные дыры, похожие на входы тоннель. Название Норы им очень подходило.

Я решительно подошел к одной из них. Темнота не давала рассмотреть ничего дальше, чем на расстояние вытянутой руки. Недолго думая, я шагнул вперед.

— Ты чего?! — Золто ожил, подскочил и рванулся ко мне.

— Ничего, — я шагнул обратно. — Думал, мало ли, это лишь со стороны кажется, что там так темно.

— И?

— Не кажется.

С минуту я размышлял, глядя в темноту.

— Тьма — это великая чистота, — озвучил я вслух пятую максиму.

— Чего?

Золто уставился на меня в недоумении.

— Неважно.

Я отошел от входа в коридор. Если из этих Нор и есть выход, без света найти его нам не удастся. Золто умел видеть в темноте. Я тоже умел кое-что.

— Слушай, Золто, у тебя есть что-то пишущее? Кисть, перо? Может, ножик?

— Ну, ножик есть. Как писать-то будешь им?

— Давай сюда.

Идея, пришедшая мне в голову, казалась разумной. Ну, хуже-то всё равно уже не будет.

Ножик у Золто был острый. Я полез в сумку и откочерыжил здоровенный кусок спальной шкуры. Расстелил на полу пещеры и при первом нажатии продырявил ее насквозь.

Я перехватил нож так, чтобы лишь царапать самым кончиком. Так кожа резалась на ура, но плетение выходило откровенно слабоватым. Что и говорить, в Академии я был бы крепкий середнячок… если бы прогуливал меньше. Меня хвалили за твёрдую руку, но линиям моим не хватало «подлинной страсти». Впрочем, сейчас мне не нужно было собирать Хаос, мне нужен был только свет, а его дают даже самые паршивые плетения.

«…и плетенья печатей, как солнца в ночи, посылают на город сиянья лучи…»

Раз-два, штрих вверх, поворот; два-раз, штрих поверх штриха, раз-два-три-четыре — два штриха косой линией, завершение узорного элемента — один есть. Теперь эпициклоида… Линии мои светились из рук вон плохо. Где-то желтым, где-то болезненно-зеленым, а где-то красным — пережал, скоро потухнет, если не скрепить вовремя печатью.

— Это что за вытварь такая?

За своим занятием по созданию источника света я совсем забыл про Золто. А он тем временем подошел ко мне и таращил свои жёлтые глаза на светящиеся порезы. Ну, пожалуй, если не знать, что происходит, то можно и удивиться. Я царапал шкуру ножом, и вслед за этим движениями из разрезанной кожи проступал тускловатый и неровный свет. На самом деле, линии начали светиться только после завершения значительной части узора, но, когда Золто подошел, уже две трети работы были сделаны. Интересно, этим можно собрать хоть что-то? Надеюсь, мои учителя никогда не увидят это убожество.

— Это не вытварь, Золто, а великое искусство, — гордо сообщил я ему, делая завершающий узел.

Поразительно, но плетение вспыхнуло, сложившись в закрепленный узор. Не жахнуло на всю площадь нашей пещерки, но осветило достаточно. И теперь более-менее стабильно мерцало.

— У тебя глаза светятся, а у меня — печать, — я встал с колен, прорезал в верхней части кожи дырку и надел её на грудь на манер передника. — Так и пойдем — каждый светит чем может.

Не дожидаясь его ответа, я выбрал направление наудачу и шагнул в левый коридор.

Он сильно отличался от той ямы, где мы только что были. Это был действительно коридор — высотой примерно два алда. Проём был шестиугольной формы. И стены, и пол были из гладкого тёмного камня. На полированных поверхностях отражался свет плетения. Очевидно, этот тоннель был не природного происхождения — вода не протачивает геометрические фигуры.

Стоило мне пройти пять-шесть шагов, как Золто подбежал ко мне и молча зашагал рядом.

Было тихо. В том месте, где мы сидели, всё время похрустывала закрывающаяся воронка сыпучки, но здесь не было никаких звуков, кроме наших шагов. Тишина была густой, вязкой. Я поёжился из-за влажного, прохладного воздуха.

— Так, Золто, — начал я, — а что здесь, собственно говоря, есть? Ну, что ты слышал?

— Всякое, — угрюмо ответил он.

— Ну, безопасно, хотя бы, идти как мы идём? Или там, не знаю, красться надо? Может, свет пригасить?

— Не знаю, не был.

Золто отвечал по своему обыкнвению немногословно, кося взглядом на сияющее плетение.

— Ветра, а что ты знаешь?

— Немного, — со вздохом отозвался Золто, — только что норщики говорят.

— И что они говорят? — поторопил я его.

— Что монстры здесь, — Золто скривился, — и что опасно.

— Пока кажется, что нет, — заметил я с улыбкой, — может, врут, чтобы другие не ходили?

— Не врут, — Золто покачал головой, — тут и мрут, и пропадают, и еле живых вытаскивают.

— Золто, слушай, а ты хоть примерное направление отсюда на выход знаешь?

Золто смотрел на меня таким злобным взглядом, что мне стало не по себе. Я не мог понять, что же его так сильно бесит, и от чего эта злость только усиливается с каждым нашим новым диалогом.

— Надо наверх идти, — озвучил очевидное Золто. — Норы уходят вниз под горы.

А вот это было паршиво. До предгорий было совсем недалеко. Я представил себе, как окажусь в бесконечных темных коридорах под горами — вот это, пожалуй, самая безвыходная из всех возможных ситуация.

— Наверх мы идти не можем, тут коридор один пока что.

— Там впереди развилка, — Золто сверкнул своими глазищами.

Хорошее умение, ничего не скажешь. Мое плетение освещало не слишком много, и развилки я пока не видел.

— Ясно, значит, будем выбирать ту дорогу, что идет вверх, — кивнул я, — еще что?

— Есть зарубки норщиковские, — неуверенно произнес Золто, — я сам не видел, но так говорят. Они себе знаки оставляют, чтоб с пути не сбиться. Помечают, где ладанка, где хаотичка и как выйти.

— И мы, конечно же, заметим эти знаки? — с надеждой спросил я.

— Должны, коль не слепые, — Золто пожал плечами, — людьми для людей же делалось.

— Отлично! — я приободрился. — Значит, будем искать.

— Норы далеко идут, можем никогда не найти тех троп, что норщики пометили, — мой спутник, как всегда, был полон оптимизма.

— Да нам бы хоть до развилки добраться, — проговорил я ровным голосом, — тут на каждом шагу какая-то, как ты изволишь выражаться, вытварь.

Золто оживился.

— А да, это что, и правда алое плетение на тебе?

Какой, однако, сведущий житель леса. Не вызвало бы это проблем в будущем.

— Именно, — вздохнул я.

— И оно может хаотичку собирать? Как большое?

Я задумался, не соврать ли. А… ветра, мы и так в Норах, если ещё начнём друг другу врать — точно не выберемся.

— Теоретически. В смысле — ветра знают, то ли может, то ли нет. Оно маленькое и слабенькое. Я не большой мастер в изготовлении плетений.

Золто хмыкнул и промолчал. Какое-то время мы шли в тишине.

— А если с монстром столкнемся, что делать надо? Драпать? Биться? — решил я прервать затянувшееся молчание.

— Можешь начинать думать, — тихо сказал Золто и жестом указал вперёд.

Я увидел впереди лежащую у стены тоннеля тёмную массу. Золто придержал меня.

— Что это, — спросил его я.

— А штиль его знает, — отвечал мудрый ведьмачий сын. — Смелый такой — сходи сам проверь, а я тебя тут обожду.