— Что-то такое… — смутилась я, а Тони нерешительно кивнул.

— Каждое небесное тело звучит на своей частоте. Вселенная — это огромный оркестр, исполняющий симфонию, недоступную человеческому уху. Люди тоже звучат. Когда они взаимодействуют, неважно, как, эти звуки складываются в созвучия, аккорды. Вы не слышите их, но чувствуете: с этим человеком комфортно и легко, с этим нет. У кого-то звуки образуют диссонанс, и этим людям сложно быть вместе, хотя, казалось бы, нет никакой причины. У кого-то гармония, и они счастливы — как друзья или как любовники. Хуже всего, когда люди почти совпадают по частоте.

— Почему? — удивилась я. — Ведь они должны быть очень похожими?

— Сходство должно быть или идеальным, или гармоничным. Наверно, вам знакомы пары, которые несчастливы вместе при, казалось бы, огромном сходстве. Очень близкие, но не совпадающие частоты рождают разрушающий резонанс. И только абсолютно чистый унисон усиливает чувства обоих многократно и благотворно.

Я вспомнила Люську и ее Роберто. Да, пожалуй. Вроде бы, они были созданы друг для друга, но… их встреча стала несчастьем для обоих. А вот с Питером… Похоже, они действительно в гармонии.

— Частоты людей индивидуальны, — продолжал Голос. — Как отпечатки пальцев. Потому что складываются из множества отдельных процессов. Но есть две особые группы, назовем их «мечтатели» и…

— «Любители» — пробормотал Тони.

— «Любящие» — мягко поправил Голос. — Все люди мечтают, кто-то больше, кто-то меньше. Одни строят планы на завтра, другие мысленно преображают вселенную. Но только у некоторых частота творческой мысли такова, что усиливает собственные колебания Сияния. Они настроены в унисон с будущим. Если они не мечтают, Сияние засыпает. А когда Сияние не активно, люди, в свою очередь, не могут мечтать. При этом все остальные частоты у мечтателей различны, и поэтому двое таких людей могут не выносить друг друга.

С любящими иначе. Все их отдельные частоты различны, но результирующая всегда одинакова и совпадает с общей частотой вселенной. Это как особый знак — бесконечность пространства, времени и любви. Вас не так уж и мало — примерно один человек на тысячу. Но для того чтобы ваша любовь зазвучала в унисон с мирозданием, вы должны встретиться, а это выпадает не всем. Такие люди обычно не слишком счастливы в любви и имеют мало друзей, потому что даже гармония их не удовлетворяет. Они всем своим существом ищут идеальные отношения, которые возможны только при полном сходстве. Вы — как особая каста.

— Но мы же совсем не похожи, — сказала я, посмотрев на Тони. — Мы ссорились, не понимали друг друга и вообще расстались.

— Это все внешнее. По сути вы едины. Даже если бы вас не связало кольцо. Разве вы не почувствовали влечение друг к другу с первого взгляда? Не просто желание, а нечто особое, чего никогда еще не испытывали?

— Да, — согласилась я, и Тони молча сжал мои пальцы.

— Значит, про то, что у людей есть свои половинки, — это правда? — спросил он. — Ну, пусть не у всех, у таких, как мы?

— Нет. Вы оба могли встретить других людей, похожих на вас, и жить с ними счастливо. Но встретили друг друга. Это не было предопределено. Но случилось. И этого достаточно.

— Вот так, — вздохнула я. — Думаешь, что любовь — это нечто божественное, магическое, а оказывается… Всего лишь физика. Энергии, частоты, амплитуды…

— Эта физика и есть божественное и магическое. Каждое чувство, каждую мысль можно описать с точки зрения физики, химии, биологии, математики. Но от этого они не становятся проще. Ну что же… Теперь вы знаете все.

— Постойте, — я изо всех сил пыталась оттянуть момент, когда мы с Тони снова расстанемся, и готова была спрашивать о чем угодно. — Соломон и мистер Яхо, который…

— Да, — подтвердил Голос. — Это один и тот же человек. Когда он уничтожил кольцо Отражения, высвободилась энергия такой мощности, что он стал бессмертным. Во всех мирах. В этом его наказание.

— Наказание? — удивился Тони. — Ну ладно, бессмертие — это действительно бремя, я согласен. Но за что он был наказан? За то, что хотел помочь своей матери? Как мы хотели помочь Маргарет? Разве это справедливо?

— Справедливости нет, Энтони. Есть только причинно-следственная связь. Все остальное — субъективно. Желание помочь заставило вас совершить определенные действия, последствия которых, собственно, и стали вашим наказанием. Но… помимо человеческой свободной воли есть еще и божественная. Именно поэтому ни Соломон, ни Маргарет, ни Присцилла, ни вы двое не попадете в долину смертной тени, как Наргес и Констанс. Человеческий суд не считает незнание и благие намерения основанием для оправдания, если нанесен ущерб. Божественный суд — иной, он смотрит на то, что у человека в душе. Теперь, когда кольца снова собраны вместе, им больше не нужны хранительницы: дракон позаботится о них. Маргарет и Присцилла свободны. Проклятье рода Скайвортов развеялось. Однако судьбу Соломона изменить невозможно. Что касается вас двоих… Вы уверены в своем решении?

Мы с Тони посмотрели друг на друга.

Прости, говорил его взгляд, мне безумно больно, но так надо.

Да, ответила я мысленно, так надо. И мы всегда будем вместе. Что бы ни случилось.

— Мы уверены, — сказал Тони. — Но можно нам еще немного времени?

Мы сидели на земле, обнявшись, и молчали. Слова были не нужны. Даже если бы вдруг в Отражении нам удалось стать двумя душами в одном теле, мы не смогли бы стать ближе, чем сейчас.

— Пора… — сказал Голос.

Новый мир[8]

Я открыла глаза и тут же зажмурилась от яркого света. Следом нахлынула волна запахов: какой-то дезинфекции и озона, как от кварцевой лампы. Третьей пришла волна боли, впрочем, вполне терпимой и словно бы знакомой. Мерно попискивал кардиомонитор.

Потихоньку приподняв веки, я обнаружила себя лежащей на высокой кровати. Совершенно голой и укрытой простыней. Из-под простыни убегали струйками всякие трубки и провода. В обратном направлении в вену впадала трубка капельницы. Страшно хотелось пить.

Где-то должна была быть кнопка вызова сестры. Хотя это в обычной палате. А я где? В реанимации?

Реанимацию мне доводилось видеть только в кино. Большой зал, десяток бессознательных пациентов, опутанных проводами и трубками, и медсестра за столом. Осторожно приподняв голову, я огляделась.

Палата была небольшая, на три кровати, две из них пустые. И никого рядом. Впрочем, не успела я подумать, что умру и никто не заметит, как дверь открылась. Вошла симпатичная круглолицая девушка в хирургической пижамке.

— О, мы проснулись, — обрадовалась она. — Как себя чувствуем?

— Нормально, — просипела я, еле ворочая пересохшим языком. — Пить хочу.

— С мальчиком вашим все в порядке, — сказала сестра, придерживая мою голову, чтобы я не захлебнулась, пока пила из стакана. — Маленький, конечно, всего два триста, и легкие не до конца расправились, но это не страшно. Полежит в кувезе, дойдет. А так все в порядке. Хорошо, что сегодня, а не вчера. Представляете, парню восьмого марта родиться?

— Угу, — пробормотала я. — А это что? Где я?

— Послеоперационная. Если все хорошо будет, вечером переведем в палату. А пока прокапаем, понаблюдаем. Значит, так. Есть сегодня нельзя, только пить. Воду без газа. Потихонечку можете шевелиться, с боку на бок поворачиваться, только чтобы ничего не отцепилось и игла из вены не выскочила. Через пару-тройку часиков все это снимем, и надо будет осторожно садиться. А к вечеру уже попробуем встать.

Дверь приоткрылась, и в палату протиснулся Федька.

— Ну привет, — сказал он и сел на стул рядом с кроватью.

— Если что, зовите, я рядом, — сестра поправила датчик монитора и вышла.

— Как ты? — спросил Федька. — Ну и навела ты шороху, мать. Я утром приехал, говорят, тебя на операцию повезли срочную. Тебе хоть сказали, что у тебя остановка была?