Тони закрыл глаза и закусил губу, пытаясь выровнять сбившееся дыхание…

Он немного посмеивался над Светиной чувствительностью к запахам, шутил, что ей надо идти работать дегустатором на парфюмерную фабрику. Она пользовалась духами в таком мизерном количестве, что их запах казался естественным ароматом ее тела. Легкий, прозрачный, холодный и ясный, как солнечное осеннее утро. Он сводил с ума — впрочем, как и все в ней.

Проснувшись утром рядом с Эшли, Тони едва не застонал от досады. Такого с ним не случалось с давних студенческих времен — и того случая с Энни. Но тогда он хотя бы был свободен. Что это вообще было: отчаяние, злость, желание хоть как-то заглушить боль — или наоборот: причинить себе еще большую?

Впрочем, было еще одно отличие. После ночи с Энни он не испытывал к ней ничего, кроме отвращения. Сейчас, скорее, испытывал отвращение к себе — но не к Эшли. Это было совершенно непонятно. В Эшли не было ничего общего со Светой, ничего, что бы его хоть немного привлекало. Но все повторилось. И еще раз. И еще…

Это был совершенно тупой механический секс, который не приносил ничего, кроме секундной физической разрядки. А еще — желания уснуть и больше никогда не просыпаться.

Но как-то раз Эшли достала из сумочки крохотный флакончик, и он узнал тот самый запах! На ее коже эти духи пахли совсем по-другому, и все-таки какая-то тонкая нота стучалась в подсознание, будила слепое желание, не находящее удовлетворения.

«Ты всегда пользуешься этими духами?» — спросил он.

«Да. Или нет. Мне вообще все равно. Просто считается, что от женщины должно пахнуть какой-то парфюмерией. Покупаю первые попавшиеся».

«А мне нравятся эти», — с нажимом сказал он.

Улучив момент, Тони утащил из ее сумки духи, и, как только Эшли пожаловалась на потерю, купил ей в Стэмфорде самый большой флакон, который только смог найти. Это было глупо и нелогично, но… это было.

А маленький флакончик спрятал в своем рабочем сейфе и иногда доставал… чтобы снова почувствовать аромат любимой и навсегда потерянной женщины. Чтобы еще больше растравить свою боль.

А потом он шел по парку, и прямо под ноги с дерева упала и раскололась колючая шкурка, из которой выкатился гладкий, блестящий каштан. Золотистый, как волосы Светы на июльском приеме. Как будто в них запуталось солнце. Тони подобрал каштан, обрызгал его духами и носил в кармане…

— Держите его в руке, — сказала Аманда. — Поднесите ближе к лицу, чтобы чувствовать запах. Запахи и тактильные ощущения сильнее всего создают связь между людьми. А теперь смотрите сюда.

Она достала из ящика стола золотую спираль на тонкой цепочке, включила маленький светильник, затем погасила торшер и включила музыку. Точнее, даже не музыку. Это были мерные, ритмичные звуки, тягучие, похожие то ли на дыхание великана, то ли на шелест моря в штиль. Аманда подняла руку так, чтобы свет падал на спираль, которая покачивалась на цепочке, то сворачиваясь, то разворачиваясь.

— Смотрите на спираль, Тони. Представьте, что скользите по ней к самому центру. Я буду считать. На счет десять вы начнете засыпать, но будете слышать мой голос. На счет двадцать окажетесь в мастерской ювелира и будете отвечать на мои вопросы. Готовы? Один… два…

Он летел по узкому золотому коридору к свету и вдруг действительно оказался в мастерской мистера Яхо.

— Двадцать… — откуда-то издалека доносился голос Аманды.

Тони сидел на скамье у стены рядом со Светой и смотрел на ювелира, который застыл, едва касаясь щипцами синего камня в золотой оправе.

— Расскажите мне, что вы видите.

Он подробно описал все, что было в мастерской, в мельчайших деталях. Описал ювелира и платье Светы. Даже то, каким лаком были покрыты ногти на ее ногах.

— Теперь ищите дверь, — приказала Аманда. — Которой не было раньше.

Тони огляделся и заметил коричневую драпировку, которая закрывала часть стены, еще минуту назад открытой.

— Дверь должна быть за ней, — сказала Аманда. — Откройте и выйдите.

За драпировкой действительно оказалась дверь, выкрашенная такой же коричневой краской. Она легко подалась и бесшумно открылась.

— Что вы видите, Тони?

— Поле. Ночь. Луна. Полнолуние. Огромная голубая луна.

— Пожалуйста, подробнее.

— Сзади какое-то большое здание. Замок. Или монастырь. Там нет ни одного огня. И впереди только темнота. Может быть, лес. Или горы, не знаю. Под ногами сырая земля. Грязь, ноги вязнут. Холодно. Это осень. Или, может быть, южная зима.

— Что вы чувствуете? Кроме холода?

— Страх. Напряжение. Ожидание. Ощущение… не знаю… потери? Уже что-то произошло. Мы приняли решение. И еще что-то произойдет. Ужасное. Но необходимое. Мы должны были выбрать.

— Кто «мы»?

— Я и Света.

— Вы видите себя?

— Да. На мне крестьянская одежда. Средневековая. Только… только я женщина! У меня грудь. И еще… кое-чего нет. Я знаю, что я женщина.

— Что вы делаете?

— Иду. Держу факел.

— Куда?

— Не знаю. Сзади кто-то подсказывает, куда идти. Это тоже женщина. Старая женщина. Кажется, монахиня.

— Вы знаете ее? Видели раньше?

— Нет, никогда.

— Кто-нибудь еще есть с вами?

— Света. Но я ее не вижу. Только знаю, что она рядом. Подождите, я вспомнил!

— Спокойно, Тони! Вы спите. Вы крепко спите и разговариваете со мной. Расскажите, что вы вспомнили.

— То, что мы должны сделать… Это настолько ужасно, что после этого мы не можем быть вместе. Потому что всегда будем помнить об этом. Это будет между нами. И мы попрощались. Навсегда…

— Что происходит теперь?

— Мы пришли… не знаю, куда. Просто какое-то место в поле. Остановились. Я стою лицом к лицу с монахиней. Мы подняли руки. У нее на пальце кольцо, у меня тоже. Луна… свет падает на кольца. Вспышка. Кругом огонь… Я снова в мастерской.

— На счет десять вы проснетесь и будете помнить все, что видели. Один… два…

Тони открыл глаза. Голова кружилась, сильно мутило. Во рту пересохло.

— Я могу попросить воды? — язык шевелился с трудом.

Аманда положила спираль на столик, встала и вышла. Вернувшись со стаканом воды, она подождала, пока Тони напьется, и села напротив.

— Вам лучше? Тогда давайте анализировать. Вы и Светлана видели одно и то же. До мельчайших деталей. Значит, это не мог быть сон или видение. Разве что предположить, что ювелир что-то внушил вам обоим. Но почему-то я в этом сомневаюсь. Мне кажется, это действительно как-то связано с кольцом. Дальше… Вы оба видели монахиню. Но Светлана говорила, что не видит себя, своего тела. И не видит вас, хотя знает, что вы рядом. Зато она видела Маргарет. В мужской крестьянской одежде.

— А я не видел ее, но знал, что она рядом, — медленно сказал Тони. — А себя видел в женском облике. Выходит, я был в теле Маргарет? А Света?

— Я могу только предположить, что ваша душа… или дух, или сознание, не важно. В общем, да, вы оказались в теле Маргарет, а Света была рядом бестелесным призраком. Она не знала, что Маргарет — это вы, хотя и чувствовала ваше присутствие.

— Маргарет… призрак Маргарет сказал потом Свете, что такого не было. Что она никогда не носила мужскую одежду и не ходила по ночам с монахинями по полям. Это была не она.

— Тони, важно не это. Вы сейчас цепляетесь за несущественные детали, потому что вам страшно думать о другом.

— Да… — кивнул Тони, разглядывая свои руки. — О том, что мы попрощались. Вернулись обратно — и обо всем забыли. Но где-то глубоко это осталось: мы не можем быть вместе. Как два преступника, между которыми их преступление. Такое чудовищное, что его не извлечь из памяти даже гипнозом.

— К сожалению, я не могу заставить вас забыть о том, что вы и так не помните.

Тони обхватил голову руками, закрыл глаза.

— Теперь вы понимаете, — сказал он глухо, — почему я говорил, что исправить ничего уже нельзя. То, что я сделал… Это мелочь. Это, по сути, просто повод. Все намного хуже. Света ждет ребенка. И даже не сказала мне об этом. И разговаривать со мной не хочет. А я собираюсь жениться на другой женщине.