Что-то произойдет…

Он вспомнил, как в последний раз ехал в машине со Светой, подвозя ее в Стэмфорд. Сказала, что хочет погулять и купить сувениры… Сувениры… Теперь-то он точно знал, зачем она поехала в город одна. Света смотрела вперед на дорогу — или сквозь дорогу? Словно видела какой-то другой мир. А он не решался заговорить с ней…

Если бы не навигатор, Тони вряд ли нашел бы дом Аманды в бесчисленных переулках Хэмпстеда[4]. Она встретила его у ворот и провела в уютную маленькую гостиную, обставленную викторианской мебелью. Хозяйкой такого дома должна была быть чопорная леди в длинном платье и с пучком на затылке. Старушка в джинсах с панковской прической смотрелась в нем сюрреалистично. Как репродукция Дали рядом с антикварным ломберным столиком.

— Предлагать вам выпить, думаю, рано, — прощебетала Аманда, опускаясь в кресло. — К тому же вы за рулем. Можете курить, если хотите.

— Спасибо, не курю, — он сел напротив.

— А я закурю, если не возражаете. Мне, знаете ли, нравится курить. Обычно люди этого стесняются: мол, да, вредно, бросил бы, да не могу. А я никогда не собиралась бросать.

Она потянулась за сигаретами и зажигалкой, лежащими на столе, и просторная хламида, расцветкой похожая на пончо перуанского горца, сползла с ее плеча. Показалась голова Уробороса, который словно выглядывал из укрытия.

— Не одобряете тату? — перехватила его взгляд Аманда. — Или тату на пожилых дамах?

— Не знаю, — усмехнулся Тони. — Сам никогда не хотел, но отвращения не вызывает. Просто у вас занятный рисунок. Уроборос сам по себе символ бесконечности, а тут еще двойной знак инфинити. Не слишком… бесконечно?

— Как говорится, ничто не слишком. Уроборос символизирует, скорее, процесс без начала и конца. Кольцо жизни и смерти. Впрочем, психоанализ трактует его как равновесие между стремлением человека к самоуничтожению и творческим, созидающим потенциалом. Двойное инфинити — это бесконечность пространства и времени, но я придаю ему свой особый смысл. Бесконечность любви…

Аманда стряхнула пепел с тонкой дамской сигареты, печально улыбнувшись своим мыслям, и Тони вдруг на секунду увидел вместо смешной старушки дивно красивую женщину, обворожительную, загадочную — такую, какой она была когда-то.

— Вы верите в бесконечность любви? — спросил он.

— То, что мир до сих пор не погиб, лучшее тому доказательство, не так ли?

— Это слишком абстрактно, — не сдавался Тони. — Но вы — лично вы — верите, что не какая-то там всеобщая божественная, а самая обычная любовь самых обычных людей может быть вечной?

— Не бывает обычной любви, мистер Каттнер!

— Тони.

— Хорошо. Любовь всегда необычна, Тони.

— Но она проходит?

— Нет. Если проходит — значит, это была не любовь.

— Да вы идеалистка, — горько засмеялся Тони. — Если так, подавляющее большинство людей вообще не способны любить.

— Вы играете? — Аманда повела подбородком в сторону фортепьяно.

— В детстве учился несколько лет… нет, можно сказать, что не играю. Какое это имеет значение?

— Но гамму ля-минор одной рукой наверняка сыграете? — Аманда встала, открыла крышку фортепьяно и одну за другой нажала семь клавиш самой простой гаммы. — А у других есть способности. Или даже талант. Так и с любовью. Некие чувства способны испытывать все. Простые, как гамма ля-минор. Но их тоже называют любовью. Несовершенство терминологии, что делать.

— А у вас была такая любовь, простите за любопытство?

Аманда снова села в кресло и чиркнула зажигалкой.

— Я вдова больше сорока лет. После того как погиб мой муж, у меня были другие мужчины. Но любовь… только одна. Я вообще считаю, что любовь может быть только одна. Все остальное — иллюзии.

Тони почувствовал, как кровь отлила от лица. Это не было фигурой речи: кожу словно стянуло холодной глиняной маской.

— Но вы же приехали не за тем, чтобы говорить о моей личной жизни, так? — Аманда заметила его реакцию и поспешила перевести разговор на другую тему. — Давайте поговорим о вас.

— Летом вы помогли Светлане…

— Кстати, раз уж вы задали мне личный вопрос, — перебила Аманда, — я тоже хочу вас спросить о личном. Как у вас со Светланой?

— Мы расстались, — стиснул зубы Тони. — Это была моя вина, и теперь уже ничего не исправить.

— Всегда можно что-то исправить, если никто не умер, — спокойно возразила Аманда. — Вы пытались?

— Нет. То есть да, но… В нашем случае уже ничего не сделать. Все уже произошло.

— Что ж… Печально. Мне казалось, что… Впрочем, это неважно. И я ей ничем не помогла, Тони. Возможно, даже сделала хуже.

— Она рассказывала мне, как вы учили ее и Люси разговаривать со своей тревогой. Я и раньше это слышал — вы объясняли кому-то при мне. И я сам тоже пробовал, это действительно работает… то есть раньше, не теперь.

— Я сказала Светлане, что ее тревога связана с событием, которое произошло недавно, но она воспринимает его как нечто из давнего прошлого и пытается забыть. А потом она попросила меня помочь вспомнить это забытое событие.

— Да, я знаю, — кивнул Тони. — Только из этого ничего не вышло. Событие она так и не вспомнила. И я тоже хочу его вспомнить — это же самое событие. Может, я смогу?

Аманда погасила сигарету и посмотрела на него вопросительно.

— Я так и думала, что она сказала мне неправду. Или не всю правду. И это очень плохо, потому что я сделала неверный вывод. И вам я тоже не смогу помочь, если не буду знать все… все, что мне надо знать.

— Я даже не знаю… — Тони почувствовал нешуточное замешательство. Надо было действительно или рассказывать все, или не рассказывать ничего. Но это означало бы, что он напрасно проделал такой путь и побеспокоил Аманду.

— Представьте, что вы принесли венерологу неприличную болезнь, подцепленную у вокзальной проститутки, — поняла его нерешительность Аманда. — Чтобы вылечиться, вам придется рассказать такие подробности, какие нормальные люди не рассказывают никому и никогда.

— К счастью, такого со мной не случалось, — усмехнулся Тони. — Но сравнение понятное. Что ж… как говорится, это не моя тайна, но я вляпался в нее так сильно, что она стала и моей тоже. Только учтите, это все похоже на бред сумасшедшего.

— Какого только бреда мне не доводилось выслушивать. И до сих пор иногда приходится. Официально я практику закрыла, но кое-какие тайные пациенты все-таки остались. Пойдемте лучше в кабинет, там более… рабочая обстановка.

— Уложите на кушетку?

— Посмотрим.

В кабинете на окнах висели тяжелые шторы, не пропускающие дневного света. Аманда включила торшер и села в кресло у небольшого столика, кивнув Тони на диван напротив. Пресловутая кушетка стояла чуть поодаль.

— Мне нужно делать записи? — спросила она.

— Не думаю, — покачал головой Тони.

Он вдохнул побольше воздуху и начал рассказать, стараясь не особо вдаваться в подробности, но чтобы все же не упустить ничего важного.

— Значит, то, что вы оба забыли, произошло в мастерской ювелира? — уточнила Аманда. — Это вовсе не был сон или видение Светланы?

— Да. Вы сказали, что призрак Маргарет может преследовать Свету, но…

— Но это было не так?

— Да. Мы сделали неправильный вывод. И только потом поняли, что увиденное Светой не имело к жизни Маргарет никакого отношения. Это было что-то совсем другое.

Аманда нахмурилась, побарабанила пальцами по подлокотнику кресла.

— Жаль, что вы ничего не сказали мне по телефону, Тони, — сказала она. — Я бы попросила вас захватить какую-нибудь вещь Светы, если она у вас осталась. Или что-то напоминающее о ней.

— У меня есть, — смущенно признался Тони и достал из кармана каштан — гладкий, словно отполированный, вобравший в себя солнце золотой осени.

— Да, это действительно Света, — удивленно кивнула Аманда. Она подержала каштан в руках, поднесла к носу. — Даже пахнет ее духами. L’Eau par Kenzo, я хорошо запомнила.