Своей низшей сущностью. Ну, не руками же? Обжигая её воображение. Своими польщёчинами!

Как Хома. Своим Хомячком. Слегка, так, переусердствовал. Наслаждаясь Панночкой за обе щёки.

Ну, не мог же Гоголь тогда всё это именно так и описать? Столь же красочно и подробно. Тогда его просто не поняли бы. Даже – Пушкин. Который своими бесконечными похождениями «на лево» (называя всё это загадочным словом «Лукоморье») своего друга Гоголя, даже и не мечтавшего о свадьбе, на всё это только и вдохновляя-ля-ля-л. Маскировать под обычную литературу тех лет все свои сексуальные безумия.

Но теперь – можно. Наконец-то вырваться на свободу! Не даром же его идеалом Всегда была Хладная (Изольда Изо льда). Тогда – Панночка. И Афродита, наивно отвергая вечерами у себя в ларьке его кандидатуру, так и подмывала его основания невероятно космической для неё империи превратить её в русалку для своих бурных за-водных игр в тихой заводи его любви. Подымая своими «странными» на него взглядами со дна его души всю грязь его сексуальных фантазий.

Хайда, который Всегда желал её и только её!

За это ухайдокать.

И бабушка Блаватская, как старая и опытная некрофилка, и сама вызывавшая духов с того света на сеансах спиритизма, лишь подтвердила потом его догадки о том, что секс – есть верная смерь для духа. И убивала их вечерами одного за другим. Одного за другим.

Что и заставит его в дальнейшем жестоко мстить и мстить Афродите, утопая в её страстях. Причем, не раз. И не два. А пока полностью ею не пресытится. Осушив до дна чашу её бассейна. Даже уже и после, чисто из чувства мести, заставляя уже самого себя и её и себя буквально насиловать. Валяясь в грязи на дне её телесных фантазий. Наряду с другими земноводными. Которых она заводьила за нос просто посидеть и послушать музыку. Даже не пытаясь заглянуть за шторку её распахнутого сердца. Распаханного их при-стальными штыками взглядов. Заставляя их обнажать штыки и идти в штыковую со всеми своими сомнениями у себя в душе. Что принимала за туманные пре-красные миражи её размытые очертания.

И жестоко наказывать очередного наглеца! В очереди за счастьем.

Но ведь месть, как и мысль, должны подаваться уже холодными. Хладными. Поэтому…

Он проснулся. Джекилом. Бр-р-р… Ганешей. От поллюции, охладившей его пыл в стынь.

И спешно пошел пообщаться об этом кошмарном – из-за того, что он поел на ночь – сне с Дезом, который и дал ему среди неформалов в Дельфах прозвище «Аполлон» (как Ганеша с тех пор и именовал свой более Высший по отношению к нему самому Разум) за то, что тот постоянно в общении с ним умничал. В отличии от похотливого Диониса, которого Дез, как чистый преданный Кришне, откровенно презирал.

– Феномены – это лишь проявления твоей сущности. Как ты думаешь, когда человек испытывает настоящее удовлетворение?

– Тут и думать нечего. Когда он открывает для себя нечто новое и важное. Новизну!

– А что может являться для человека самым новым?

– Да всё что угодно!

– Кроме предметного мира, – усмехнулся Аполлон.

– Где все вещи уже давно есть, – понял Дез. Свою ошибку.

И видя что Дез завис, добавил:

– Идеи, меняющие его мировоззрение, его способ постижения реальности. А где мы можем найти подобные идеи?

– В религии и философии?

– Изучая их, мы всего лишь начинаем мыслить, – усмехнулся Аполлон. И видя, что Дез опять завис, добавил. – Мыслить означает по-новому глядеть на вещи. Которые, как ты заметил, уже давно есть. Постигая их взаимосвязь. Так что степень твоей разумности определяет лишь возможность изменить для себя их восприятие. Воспользовавшись любой из них самым неожиданным для себя-прежнего образом. Так где же нам найти источник вечно новых мыслей, обладающих для тебя подлинной новизной?

– Так-так-так… В озарениях?

– Конечно. Если Богу ещё есть до тебя дело.

– Или?

– Или хотя бы попытаться научится мыслить самостоятельно.

– И самому творить всё новые мысли!

– Актуальные именно для тебя. Наблюдая себя со стороны. Формируя и совершенствуя именно свое мировоззрение.

– Свою эволюцию!

– Мировоззрение меняет не сами вещи, а отношение к вещам. Их контекст. По отношению к которому сами вещи суть не более, чем временные носители того смысла, который мы в них вкладываем в тот или иной период своей жизни.

– Про мысле-формы я слыхал, а вот про веще-формы пока еще нет. Например?

– Блин, как бы попроще-то. Ну, взять вот хотя бы твою косуху, – тронул он Деза за рукав. – Пока её у тебя не было, косухи других музыкантов имели для тебя огромное репутационное значение. Ведь без косухи и музыкант теперь не музыкант. И вот я купил тебе её за границей, и ты увидел её, померил и вложил в неё свое значение. И начал ценить её через себя в ней. Но вот она поизносилась и ты её уже не особо и ценишь.

– Ну, да. Но все не решаюсь купить новую.

– Поутихли твои музыкальные амбиции, ты смирился с тем, что величайшим музыкантом тебе уже не стать, и теперь для тебя это просто потертая, кое-где уже немного рваная куртка.

– Не просто куртка, а символ того, кем я был!

– Ты был ничем и стал никем, – предостерег его Аполлон. – Очарование своего прошлого возникает, как рвотная реакция на негатив к настоящему. Глядя на мир пессимистично, все привычные вещи становятся тяжким бременем и постепенно теряют для человека всякий смысл. Ему подавай экзотику, эксклюзив, перчинку!

– Новизну! – воскликнул Дез и вдруг потускнел. – Ты опять?

– В то время как только мы взглянем на мир позитивно, альтруистично – все вещи снова приобретут для нас громадное значение. Свою изначальную важность. И новизну, когда мы находим им неожиданное применение. Ведь только манипулируя ими для блага людей мы можем достичь тех или иных результатов и для себя. Становимся со-Творцами этого мира.

– Конечно, ведь все они хотят примерно того же самого.

– Я говорю не о том, чего они хотят, а о том, о чём они ещё даже и не подозревают. То есть не о пользе, а о благе. Что уже говорить о достижении состояния баланса между ними для того чтобы иметь возможность разрушая старое – свое восприятие и отношение к людям и явлениям, создавать нечто новое? Новое для всех нас. Тем более что истина всегда новая – когда ты для себя её открываешь. Ведь вначале своей эволюции человек действует как животное и гребет всё под себя, не обращая внимание на других. И на ту боль, которую он всем причиняет. Думая только о себе. Затем жизнь поворачивается к нему известным местом и он начинает видеть то, что он натворил и разочаровывается в себе, посвящая себя служению другим. Святой – воплощение альтруизма. Но есть ещё более сложный путь. Научиться действовать так чтобы это было выгодно и тебе и другим. И никто не был обиженным, постигая обоюдоострую природу явления, ставшего причиной возникшего конфликта и найдя его взаимовыгодное решение. Это требует очень тонкой внутренней работы. И для каждого она – своя. Но путь у них у всех примерно один. И чем дальше ты двигаешься в этом направлении, тем эта внутренняя работа по перестройке своего мировоззрения становится всё тоньше и деликатней. И твой разум превращается из мощного телескопа юноши в не менее мощный микроскоп. Позволяющий тебе отслеживать каждое движением твоей и чужой души. И то, как эти движения тут же изменяют этот мир. Внося изменения во все их поступки.

– Уже не внутренний, а – внешний мир? – удивился Дез.

– Ну, да. Для того у нас и тело с руками и ногами. А не просто мозг и рот, как у рыб. И чем мощнее ты становишься, тем сильнее распространяются твои вибрации. Нет только внешнего и только внутреннего. Ведь изменяя себя, ты изменяешь свой мета-мир. А значит и – мета-мир каждого. Когда начинаешь действовать, прорываясь изнутри себя наружу. А затем и буквально прогрызаешься через его инертность в восприятие каждого. Внешний холод людей постепенно проникает вовнутрь. Сковывая сердца. Внутренний огонь, распаляясь, вырывается наружу. Вызывая конфликты. И его взрывная волна может снести всё на своем пути. Поэтому прежде чем начинать играть со своим внутренним огнем важно понять себя, какое зло ты можешь причинить другим и не придавать себе слишком большого значения. Постоянно помня о своих недостатках. И использовать их и себя для общего блага. А для этого нужно лишь работать над собой и постоянно повышать свою внутреннюю активность. И готовиться стать сверх-новой.