Но только для того чтобы для него не исчезла его божественность, оставив его на этой планете-тюрьме ещё на одну жизнь. Причем, рабом. И – чьим? Дриады!

«Нет, надо срочно валить отсюда. Распутав все кармические нити, которыми попыталась опутать меня Сиринга, отфутболив к Фетиде».

И вспомнил, как Сиринга на «День защитника отечества» пригласила его на кухню. Села напротив, подперла кулаком подбородок и стала любоваться тем, как он должен был жадно наброситься на запечённую для него в духовке утку с яблоками.

– А где гарнир? – спросил Ганеша и осмотрелся по сторонам.

– Зачем тебе гарнир? – не поняла Сиринга. – Ешь мясо. Ты же мужчина. Ты должен есть мясо!

– Мужчина? – усмехнулся он. – Так это что, приговор?

Отщипнул от утки кусочек, пожевал эту высохшую в духовке биомассу во рту, и, видя, что Сиринга не сводит с него глаз, не решился его рефлекторно сплюнуть. И с отвращением проглотил. Наблюдая, как тот застрял у него в горле и ни в какую не желал самостоятельно продвигаться вниз.

– Знаешь, я не люблю мясо, – признался Ганеша, выковыривая из утки яблоки и с удовольствием их поглощая. Чтобы протолкнуть мясо. – Меня ещё в детстве воспитатели насильно заставляли есть этот непригодный для употребления в пищу продукт. Который повара тушили вместе с квашенной в бочках капустой, называя всё это кислое жирное месиво «солянкой». Не обращая внимания на мои истерики. И воспитатель буквально своими руками запихивала его ко мне в рот. Я до сих пор помню у себя во рту её пальцы. В первый раз я так поразился её наглости, что буквально с минуту сидел молча, открыв рот. Пока она заставляла меня, сквозь слезы, его жевать. Двигая рукой мою нижнюю челюсть, как у куклы. Крича что-то там о пользе белков для растущего организма. Но как только она отворачивалась, я тут же сплёвывал его обратно в тарелку. А когда она стала это замечать и снова запихивать мне эти объедки в рот – под стол. Так что я, наверное, никогда его уже не полюблю. Прости, это слишком личное.

– Это ты меня прости, – смутилась Сиринга. – Твоя мать ничего мне об этом не рассказывала.

– Ещё бы! Она и сама работала в том же самом саду детей. В старшей группе. И точно так же издевалась над ними, заставляя их есть то, что они не любят. Запихивая в их маленькие организмы порции почти что взрослого человека. У них у всех руки по локоть в кровавых слезах. Жаль, что они не читали Достоевского. И не ценили, как он, слезу ребёнка3. Для того чтобы не пихать в него то, что он не любит. Ещё и недоумевая, почему она спокойно съедает свою порцию, а ребенок съедает только её совсем небольшую часть и уверяет её, что уже наелся? Не обращая внимания на разницу в весе. И её многолетнюю привычку набивать живот, «заедая» свои неврозы. Где у неё уже около пятнадцати килограмм одних только бактерий в кишечнике, специально расплодившихся для того чтобы вместо неё переваривать предлагаемую им пищу. А у ребенка их ещё нет. А если и есть, то только те, для которых мясо и прочие трупы – смертельный яд! Это и есть тот самый «мировой заговор», о котором все вокруг только и говорят. Но, пожирая трупы, и сами не желают даже себе сознаться в чём именно он заключается. Заключая себя в тюрьму тела. «Сома – сёма», как говорили римляне. А они понимали в этом побольше нашего. И ели один только белый хлеб, – взял он с плоского блюда ломтик хлеба. – И какую империю они отгрохали! Которая пала только после того, как они стали нанимать варваров. Которых они так и не сумели отучить от мяса. – И откусил хлеб.

Только теперь понимая, что заповедь «не убий» сильно сократили. Изначально она звучала: «Не убий и не съешь». Ведь тело человека, как и любое искусственное творение социального инжиниринга на базе примата, самими его Создателями устроено именно таким образом, что любой проглоченный кусок мяса тут же обрывает твою эволюцию. Как и глоток спиртного. Мгновенно срывая с тебя погоны твоих минувших достижений, разжаловав в рядового обывателя. И это Кон, за кон которого заходить нельзя. Иначе не стать Конунгом.

Тем более что пока ты употребляешь мясо, другой человек для тебя не субъект каких-либо взаимоотношений, но объект. От которого ты хочешь что-то откусить, урвать. И тебе остается только одно отношение – к себе. Наблюдая за миром животных, ты не любуешься ими – отвлечённо, но расцениваешь: кого из них можно съесть? И – как. В тебе срабатывает инстинкт хищника. Причина этого – потребление мяса. Человек – это универсальный тип, который может стать как травоядным, так и хищником, в зависимости от обстоятельств. Чтобы выжить. И твоя задача, если ты собрался эволюционировать (а не в тюрьму), сразу же отказаться от мяса, как только ты сможешь самостоятельно выбирать себе рацион. Став реально взрослым. А не инфантильным «ужасным ребёнком», тело которого выросло, а мозги – ещё нет.

«Так или иначе, – оторвался Ганеша от размышлений, убирая на полку книгу, – но теперь ты должен выяснить генезис того монстра, что поселился внутри Фетиды. И заставил тебя в море так жестоко страдать и сходить с ума. В таких вопросах больше нельзя полагаться на психологические штучки. Ты должен сделать анализ его ДНК. Как только он из неё выскочит и с криком набросится на этот мир».

Поэтому он не стал брать Фетиду мозговым штурмом, а решил, не перепрыгивая через ров разочарования, устроить осаду.

Но вернувшись к Фетиде, Ганеша так быстро устал от своей д'осады, что хотел уже снова отозвать войска домой.

Но тут он заметил, что к ней в гости снова стала заезжать Афродита. И имея на неё «зуб», стал отговаривать Фетиду от общения с этой вульгарной особой.

– Пойми, общаясь с другими, невольно проникаешься их матрицей восприятия, их ценностями, привычками, их образом жизни. Их слова, в процессе живого общения, невольно приобретают энергоинформационные характеристики. Благодаря которым они и передают нам вместе с их энергией чужое подсознание. Оживляя его в нас. Которое потом, в привычной для них ситуации, будет прорастать в тебе в виде искушений поступить привычным именно для них образом. Поэтому нужно общаться только со Светлыми личностями и всячески избегать Тёмных. Потому я и не хочу, чтобы ты продолжала с ней общаться.

То есть так и продолжал думать об Афродите всякий вздор! Не понимая, что она просто проецирует на Ганешу своё собственное восприятие, воспринимая его таким же хитрым и матёрым, как и она сама – Дионисом, куражной рожей. Даже не осознавая того, насколько она ему этим, на самом деле, льстит. И суеверно обижался на её польщёчины.

Пока Афродита ни стала возить их на своем «Линкольне» на море. И устраивать пикнички на открытом воздухе. На лужайках близ моря. Под тем предлогом, что это очень полезно.

– Но вовсе не для вас, – улыбалась Афродита, – а для вашего будущего ребёночка.

Невольно заставляя их с ней соглашаться. И принимать в этих пикничках активное участие.

И только тут Ганеша заметил, что Афродита окрасила волосы в снег и остригла их на манер каре. Как сильно беременность Фетиды изменила и её культуру поведения. Движения Афродиты стали более грациозными, плавными, мягкими. Улыбка – более кроткой. Пропитанный надеждой взгляд – более задумчивым и глубоким.

И даже – культуру речи. Словно это она, а не Фетида, готовилась стать матерью.

И не то чтобы ранее он старался не замечать её, или же Афродита, под панцирем своей вульгарности, была для него незримой. Нет. Просто, ранее она была совсем не такой, какой он теперь мог – и хотел – её видеть. Не такой замечтательной!

Всё это делало её теперь для него настолько привлекательной, что ему всё трудней и трудней было удерживать себя в руках. Так что, временами, он вырывался и переставал быть ручным.

Особенно, когда вечерами они все вместе пили в ларьке Афродиты дешёвую китайскую водку в квадратных целлофановых пакетиках. Которую все тогда, с усмешкой, называли: «капельницы». И принимали, как лекарство. От прозы жизни.