Тогда как нужно было просто не грешить, оставаясь высоконравственным. И архангелы сами открывали бы ему всю нужную для него информацию в соответствии с ростом его «дерева». Вовлекая в его жизнь людей, соответствующих его духовному росту. И, через жизненные ситуации, невольно заставляя их делиться с тобой необходимой информацией. Которую ты мог бы уже усвоить.

По ночам за Фетидой гонялись какие-то демоны. И она часто, вся дрожа, просыпалась в холодном поту.

Когда Ганеша удивлённо, разбуженный ее телодвижениями, заметив, как секунду назад все её члены беспорядочно вздёргивались, спросил:

– Что с тобой?

Она испугано ответила:

– У меня было, как ты говоришь, сновидение. Но уже – плохое. За мной гонялась какая-то злая женщина. Настоящая! Она не смогла меня догнать, но она всё время кричала: «Скоро ты будешь гореть в аду! Я знаю!»

Ведь Фетида, как и почти все зечки, была очень суеверной. То есть демоны и ангелы могли общаться с ней в открытую. Что они, к его удивлению, постоянно с ней и делали. Ведь ей всё равно никто не поверил бы, давно считая её «повернутой» на религии.

И Фетида добавила:

– Я так боюсь, – и начала самозабвенно рыдать.

Какие-то злюки почти каждую ночь гонялись за ней снова и снова. Подбегая к ней всё ближе и ближе, постепенно хватая её уже чуть ли не за плечи и руки.

Так что Ганеше приходилось надевать белую тогу ангела, что обычно висела у него в шкафу, старинный золотой нимб с алмазами и сапфирами грубой работы и подчас часами убаюкивать Фетиду байками, целуя катающиеся по её лицу слёзы.

Навзрыд восхищению и состраданию к героям его баек.

Но когда Ганеша, делая голос как можно наивней и искренней, типа не в курсе, спрашивал, почему они к ней пристают, Фетида лишь отвечала:

– Я не знаю.

– Горе ты моё, – вздыхал он уже совершенно искренне. Понимая, что эти демоны снова и снова пытаются ему о себе заявить через эту глупую её затею с ребёнком. Которого Фетида исподволь пыталась ему навязать. Спицами. И крючком вытаскивая из него сердце. Но так и не желала перед ним раскаиваться. – Глупая, ну, зачем ты это делаешь?

– Что я делаю?

– Ты знаешь. Но не хочешь покаяться в содеянном. Вот они тебе об этом и напоминают. Снова и снова. Раскайся, и они отстанут. Только ты можешь реально себе помочь. Пройти дефрагментацию. Измени себя. Глубоким Раскаянием. И твоя жизнь изменится чуть ли не автоматически. Ты по-новому будешь смотреть на жизнь и уже не сможешь поступать, как раньше. Обновись. Смени прошивку!

Но Фетида с трудом понимала, о чём он там толкует у себя в ступе недалекого рассудка. То и дело впадая в ступор. Ведь разве можно считать, собственно говоря, изменой одному её парню с другим, ставшим вдруг ещё более настоящим после ухода в рейс одного из них?

Возникшем на сцене её истории вновь лишь для того, чтобы её морально, ну и – материально, так сказать, поддержать и помочь ей не изменить ему непонятно с кем. И все-таки дождаться своего Ганешеньку. Так сказать, для его же пользы!

Она видела, как чуткая Аталанта безусловно мучилась, разрывая душу на части. Под Гилеем. И шла на этот подвиг уже сознательно! Во имя!.. Самого Ганеши.

Как напомнил ему, с улыбкой, по этому поводу Конфуций: «Тот, кто оставляет женщину в комнате со своим бывшим мужем, может вообще не приходить». Но Ганеша привычно отмахнулся от совета мудреца и опять пришел. Из рейса.

Ну, а то, что Фетида от чуть ли не дружеской поддержки Пелея забеременела, пока её Ганешенька всё ещё находился в рейсе (но так и не нашёлся), было и для неё самой полнейшей неожиданностью. Лишь склонив чашу весов в пользу Ганеши. А не Пелея, от которого она вряд ли могла бы дождаться хотя бы алиментов. Главное: добиться от Ганеши признания в том, что он отец её ребёнка. Ну, а если Ганеша после этого не захочет растить её ребёнка, выгнать и поставить его на алименты. Вот и весь план.

Тем более что Пелей, как истинный лорд, ни единого дня не работал. Да и вообще перебивался от случая к случке с ней, с лукавой улыбкой называя себя не иначе, как «джентльменом удачи».

«Да и чему он сможет научить моего ребенка? – размышляла Фетида. – Ловить удачу в карманах ближнего?»

В отличии от Ганешеньки, который батрачил на судне, как простолюдин. Преподнося себя на блюдо их уголовного восприятия, как полнейший лох. По определению. Которого она – и только она – разводит на деньги. То есть – без него, Пелея.

Тем более что ещё месяца за три до прихода Ганеши из зимнего рейса, тот внезапно умер.

Не в силах вынести их разрыва! Будучи старше неё всего-то на пару (бесконечно долгих без неё) лет. А тем более – зим, столь холодных без её особенно горячих пламенных объятий. Обжигая его своей страстью. Особенно – до отсидки. В междусобойчиках с Афродитой.

А точнее – от туберкулеза, который он, как и всякий уголовник, уже давно подхватил в Сизо от своих собратьев по разуму. И весной получил сезонное обострение.

Или всё-таки был отравлен Афродитой? После того, как та узнала, что Фетида беременна, и захотела присвоить себе их ребёночка? Как знать.

Как и любая знать! Ведь именно более богатые родители Афродиты и дали «на лапу» тем самым жестоким тёткам из комиссии – повод отпустить их дочь на пол года раньше срока. Понимая уже после встречи с её родителями, что это именно Фетида, как оторва и фурия, и втянула беднягу в эту свою почти детективную историю мести своей соседки. Чтобы, как невинно пострадавшую, как можно скорее отпустить по условно-досрочному освобождению. В заботливые родительские руки. Познакомившись с ними непосредственно. И решив после любезного общения с ними обоими, что она из вполне себе благополучной и обеспеченной семьи. Судя по взятке.

В отличии от Фетиды. Неблагополучие которой проявлялось даже в том, что она была и в своей семье не особо-то и нужна. Очередному отчиму. Поэтому, какие взятки? Одного взгляда на её мать им было вполне достаточно чтобы не связываться с этим непутёвым семейством ни одной копейкой. Предчувствуя, что их вряд ли поймут коллеги, если дочь Дорины через годик-другой снова загремит в подобное же учреждение. Как зачастую и случалось с такого рода девицами. Весьма сомнительного, надо заметить, поведения. Особенно, если те начинали рассчитывать на какие-либо поблажки от руководства. Поэтому, решили жестокие тётки, пусть сидит до упора! И не дёргается. Для её же блага.

Что и помогало Фетиде изнутри неё же самой сопротивляться глупому Ганеше, подстрекавшему её зимой между летним и зимним рейсами к не менее глупому аборту. Научившись в монастыре – за пол года уже без своей заступницы – ценить семью. Под ударами зечек. Пусть – отчуждённо. Завидуя Афродите. И попытавшись её семью теперь конституировать – «из себя, в себе и для себя». А конкретно: из того, что было. Ведь одно наличие родного отца уже вполне разумно говорило ей зимой о том, что раз Ганеша не желает быть тому папашкой, то родимый папочка-то уж точно не отвертится! И Пелею просто придётся ей в этом помогать. Быть может, даже бросив заниматься ерундой. И пойти работать.

Что и повергло и без того угрюмого Пелея в такой внутренний шок, что он буквально сгорел за эти пару месяцев, как церковная свеча. Заставляя его во всём раскаиваться и умолять Господа простить его за все сотворённые им ранее грехи. По отношению к ней. И прочие злодеяния. Но только не заставлять идти работать! Нет, нет и ещё раз нет! Ведь его просто не поймут товарищи. И станут, безусловно, упрекать его в том, что он «повёлся на эту дырку» и решил стать, как все. Лохи позорные! Которых они тут разводили и затем кидали. Через бедро Темы Тем. На произвол судьбы.

И Господу ничего не оставалось, как услышать его отчаянные молитвы. И забрать к себе. Но «как он тёпл, исторгнуть его из уст своих». Сплюнув к Сатане. Ведь работа для уголовника – это сущий ад. Тогда как ад – это их обычный, так сказать, привычный для них ареал и социального и загробного обитания. Куда Пелей снова, с чистой совестью и спокойным сердцем, вернулся к своим старым друзьям и соратникам, с которыми он совместно проворачивал свои дела. Ещё при жизни. Умершим немного ранее его. Кто – от передозировки наркотиков, кто – с похмелья. А кто и точно так же, как и он: толи – от туберкулёза; толи – от тонкого душевного яда. Не желая сдаваться системе и становиться точно таким же её рабом, попирая собственное самолюбие. Толи – ввязавшись в эти глупые социальные игры и уйдя в них в один момент «с головой», так и не сумев уже никогда из них вынырнуть. И захлебнулся. В собственной «блевотине». Которую Пелей продолжал нести даже на смертном одре. Не желая даже самому себе признаться в том, что есть и гораздо более тонкие, но гораздо более эффективные яды, чем его мерзкая душа, отравлявшая всех, кто ещё при жизни вступал с ним во взаимодействие. И которым он и был отравлен в этой битве двух старых кобр после того, как невольно вступил во взаимодействие с Афродитой. И был смертельно ранен её завистью к Фетиде. Ядом, который и выжег Пелея изнутри.