Я быстро вытираюсь, затем натягиваю шорты Кинга цвета хаки. Я просовываю руки в рукава рубашки и вздрагиваю, когда мои ребра начинают болеть. Я смотрю на свою грудь и замечаю, что формируется фиолетовое пятно. Гребаный Кинг и его кулаки.

Иногда кажется, что он все еще школьный преступник, который со всем справлялся, прибегая к насилию.

Я уже собираюсь застегнуть рубашку, когда слышу медленное топанье шаркающих ног. Кроссовки.

Конечно же, Гвинет проскользнула внутрь, как будто знала, что я был здесь все это время. Она переоделась в одну из своих длинных рубашек, и ее волосы все еще растрепанные и мокрые, их едва вытирали полотенцем. Тень покрывает ее крохотные черты лица и подчеркивается серым и синим оттенком в ее глазах.

Она бежит ко мне и останавливает дыхание.

— Ты в порядке?

— Я буду жить.

Ее пальцы касаются пореза у меня на лбу, и я вздрагиваю. Слезы блестят у нее на глазах, и она начинает убирать руку, но я хватаю ее, прижимая ее ладонь к моей щеке.

— Все хорошо. Я этого ожидал.

— Я ненавижу это. Я так ненавижу папу. Он чуть не утопил тебя там… ты чуть не умер, Нейт.

— Я бы сделал то же самое, если бы был на его месте, за исключением части убийства, потому что это приведет его в тюрьму.

— Нейт! — она толкает меня в грудь, прямо по синяку, и я стону.

— Что случилось? — она начинает осматривать мою грудь и задыхается от вида. — О Боже.

— Это ничто, — я застегиваю рубашку, и она помогает мне, ее пальцы дрожат, когда доходят до верха. — Эй, это ничего. Когда мы были молоды, у нас были драки похуже, чем сейчас.

— Может, тебе стоит уйти, Нейт. Уйди, я поговорю с ним…

— Нет, ты не будешь с ним разговаривать. Я поговорю.

— Но…

— Я знаю его дольше, чем ты, и я могу с ним разобраться.

— Что, если он снова причинит тебе боль?

— Он не посмеет. Я могу защитить себя.

— Обещаешь?

— Обещаю. А где он?

— Думаю, в своем кабинете, — она впивается ногтями в мою рубашку, не желая меня отпускать.

Поэтому я опускаю голову и пробую ее рот. Я посасываю ее нижнюю губу, пока она не открывается со стоном. Я сжимаю ее влажные волосы в кулаке и наслаждаюсь ее вкусом, смесью ванили и всего, что она чувствует в данный момент. Прямо сейчас это отчаяние. И я беру это на себя, чтобы у нее больше не было этих негативных эмоций.

Мне никогда не нравились поцелуи. Я никогда этим не занимался, но я хочу продолжать целовать ее, пока у меня не закончится воздух, и она станет единственным кислородом, которым я дышу.

Я хочу продолжать чувствовать, как ее тело цепляется за мое, ее мягкость сочетается с моей твердостью, а ее стоны наполняют воздух.

Эти стоны и звуки для меня.

Только для меня.

Я чуть не умер, потому что не так давно поцеловал ее, но все равно буду повторять это. Я все равно буду рисковать смертью ради нее.

Но я не хочу, чтобы она чем-то рисковала, если Кинг нас снова увидит.

Поэтому я неохотно отступаю, оставляя ее сладкие губы.

Она тяжело дышит, ее глаза темнеют до ярко-зеленого цвета, но она не выглядит на грани срыва, как раньше.

— Будь осторожен, — шепчет она и отпускает меня, когда я уговариваю ее отойти в сторону.

— Я буду в порядке, — говорю я ей и, не оглядываясь, выхожу из кухни. Потому что, если я это сделаю, у меня возникнет искушение не оставлять ее.

Если я это сделаю, то заберу ее отсюда и покажу Кингу средний палец.

Но это просто не лучший вариант в такой ситуации.

Я поднимаюсь по лестнице медленно, потому что с каждым шагом у меня болят ребра. Этот сумасшедший ублюдок, вероятно, поранил некоторых из них.

Я врываюсь в офис этого засранца, не постучавшись. Потому что к черту его и его сумасшедшую задницу.

Когда мы были подростками, и я решил сразиться с ним, все говорили мне не бросать вызов Кингу. Что это было глупо и безрассудно, и я получил бы по заслугам.

Но я сделал. Лучший способ стать королем — убить его.

И я собирался сделать именно это.

Да, первые несколько раз он использовал меня как боксерскую грушу, но я не сдавался, пока сам король не упал к моим ногам.

Пока я не стал его худшим другом и лучшим врагом.

И прямо сейчас кажется, что мы вернулись в те времена, когда он король, а я борюсь за его трон.

Он сидит в кресле у окна, выходящего на бассейн. Вероятно, это то место, где он был, когда я раньше целовал Гвинет и решил использовать кулаки.

Но сейчас он не выглядит так, будто хочет дотронуться до меня, потому что в руке у него пистолет.

— Это умнее, — говорю я, запирая за собой дверь, чтобы Гвинет не могла войти. — Лучше, чем твоя явная зависть к моей внешности, которую ты пытался испортить.

— Объяснись, прежде чем я убью тебя.

Я мог бы солгать про Гвинет прямо сейчас. Но не думаю, что со мной все будет в порядке.

Кингсли

Люди проводят всю свою жизнь, избегая преступлений — или пытаются.

Но не я.

Я знал, что однажды сделаю это. Что в какой-то момент безумные гены, как их называл мой отец и его сука жена, настигнут меня, и я сломаюсь.

Вот почему я выбрал закон. Это определенно было не из-за искаженного чувства справедливости. Мне просто нужно было выучить закон, чтобы обойти это и применить самоограничение, чтобы не убить кого-то случайно.

Или намеренно.

С Гвен было легче, потому что мне есть на кого сосредоточиться, и на кого не попадаться. Мне пришлось растить ее, чтобы быть родителем, которым не были мои собственные. Я должен был быть тем человеком, который защищал ее от мира.

Но я не мог защитить ее от моего гребаного друга.

Бывшего друга, потому что я вышибу ему мозги минут через пять.

Я всегда знал, что убью. Я просто не знал, что это будет тот человек, которого я считаю гребаным братом.

Мы с Нейтом начали дружить не так, как обычно. Мы слишком долго были соперниками, потом увидели похожие черты друг в друге. Поэтому ради общих амбиций мы решили отложить наши разногласия и стать партнером.

И со временем я понял, что он был единственным человеком, которого я мог назвать другом.

Но больше нет. Потому что он умрет.

Этот засранец плюхается на стул перед моим столом и проводит рукой по своему разбитому лицу — лицу, которое мне следовало бы ударить еще несколько раз, чтобы стереть его выражение. Он осмеливается вздохнуть, как если бы был обижен, будто это он был ранен в гребаную спину.

Он кладет локти на колени и подпирает подбородок тыльной стороной ладони.

— Я знаю, ты расстроен…

— Расстроен? — я бросаюсь перед ним и крепче сжимаю пистолет. — Ты испытываешь мое терпение. Чертовски сильно хочу убить тебя. Эта девушка — моя дочь, моя плоть и кровь, мой гребаный второй шанс на жизнь. И я стоило мне исчезнуть на мгновение, отвернуться на одну чертову секунду, как ты налетел и погубил ее. Она стала незнакомкой, которая противостоит мне, хотя никогда раньше не делала этого.

Он поджимает губы, его темные глаза смотрят на меня.

— Она никогда не сопротивлялась тебе, потому что уважала тебя. Теперь она чертовски боится тебя, Кинг. Она видит человека, которого не узнает. Что, черт возьми, с тобой не так? Из-за травмы головы ты ведешь себя как монстр?

— Монстр? И это говорит мне гребанный маньяк.

Он резко встает и хватает меня за воротник рубашки-поло.

— Никогда, я имею в виду, никогда не повторяй этого. Уважай, черт побери, свою дочь.

Я бросаю пистолет на стол и хватаю его за рубашку.

— Ты уважал ее? Когда дотронулся до нее своими руками, ты думал об уважении? Обо мне?

— Конечно, я думал о тебе. Как ты думаешь, почему я избегал этого места, как гребаную чуму, последние два года? Это было из-за нее, Кинг. Потому что она поцеловала меня в свой восемнадцатый день рождения, и я больше никогда не мог видеть ее твоей маленькой девочкой. Потому что ты был ее отцом, и я не мог дальше этого делать. Потому что ты мой гребаный партнер и лучший друг, и я не хотел тебя терять.