Я провожу пальцами по его лицу и по всему моему телу проходит еле уловимый удар тока.

Прошло не так много времени с тех пор, как я начала ощущать эти странные импульсы всякий раз, когда вижу его или думаю о нем. Он даже начал появляться в моих снах, из-за которых я просыпаюсь посреди ночи, потная и с приятной тяжестью внизу живота.

Вот почему он больше не может быть дядей Нейтом.

Он даже не друг папы и не человек, правящий миром. Он может быть сыном сенатора, но также является чем-то большим.

Ему принадлежит половина мира, а остальную часть он съедает на завтрак.

— Вот ты где.

Я замираю, моя рука сжимает телефон. Может быть, я получила волшебные способности на свой день рождения и мысленно призвала его?

Это, конечно, глупо, потому что я чувствую тепло, которое всегда исходит от его тела, и запах его одеколона. Немного мускусный, немного пряный. Немного… неправильно.

Я бы узнала его по запаху или заметила бы среди десятков людей, толпившихся в нашем доме. Это так неправильно, что у меня горят уши и ощущается пульсация в шее только потому, что я услышала глубокий, грубый тенор его голоса, предназначенный только для того, чтобы говорить жёсткие, серьезные вещи.

Голос, о котором я начала мечтать, несмотря на мой чёртов статус.

А теперь он стоит позади меня.

И это значит, что он видит мой телефон.

Я вздрагиваю, прижимая его к груди, и, оглядываюсь назад, осознавая, что это плохая идея, потому что теперь я думаю о нём, и мое сердце как бы буквально разрывается на части.

С этого момента контролирование эмоций идет под откос, и остановить это уже невозможно. Мои губы приоткрываются, а лицо должно быть застыло, как у оленя, пойманного в свете фар.

Но вместо того, чтобы прокомментировать свою фотографию в моем телефоне, он встает напротив качели, возвышаясь надо мной, как гребаный бог.

Один в один как статуя Адониса, выглядит таким же холодным.

Вот с чем его сравнили в одном из журналов. Они назвали сына сенатора Брайана Уивера — Нейта — одним из самых востребованных холостяков и самым апатичным из них.

Но я никогда не подвергалась холодному обращению с его стороны, о котором все говорят. По отношению ко мне он всегда был заботливым. Ну может только отчасти заботливым. Потому что дядя Нейт слишком деловой человек, чтобы быть заботливым в традиционном смысле этого слова.

Нейт. Повторяю я себе. Просто Нейт.

— Не волнуйся. Я не буду подглядывать за твоей перепиской с парнем.

Мое сердце трепещет, и мне кажется, что меня вырвет, или я упаду в обморок, а может и то, и другое.

Это определенно не из-за его присутствия рядом, ведь я думала, что он не придет. Это скорее больше связано с тем, что он сказал.

Парень.

То есть именно он мысленно мой парень с тех пор, как я посмотрела на него под другим углом. Хотя он имел в виду совсем другое, но в моем извращенном мозгу это чертовски важно.

Я запрокидываю голову, чтобы увидеть его в полный рост. Хотя сомневаюсь, что существует такая рамка для фотографий, которая могла бы его вместить.

Его лицо со всеми этими острыми линиями и четко очерченными скулами, каждую из которых можно рассмотреть в зависимости от того, куда падает свет. У него такие черты лица, которые говорят за него при малейшем подергивании и движении. Нейт всегда безупречно контролирует язык своего тела и выражения лица, и это проявляется в каждом его движении.

Чем старше я становилась, тем больше осознавала его внушительный, безмолвный характер, и что его поступки говорят больше, чем слова. Я также начала понимать, почему он идеальный партнер для папы. В чем-то они похожи, но Нейта труднее прочитать. Из-за его сурового поведения мне приходится быть особенно внимательной, чтобы заметить любые изменения в выражении его лица.

Сейчас на нём нет ни одной эмоции, что может означать многое. Он зол, разочарован?

А может, он просто равнодушен, как и большую часть времени.

Я не могу перестать смотреть на него, изучать и любоваться этим лицом, словно долго не увижу его. Я запечатлела все в своей памяти, например, как на нём сидит костюм или как величественно он выглядит в нём.

Не могу перестать смотреть на его густые брови и ресницы, на легкую щетину, покрывающую челюсть, и на то, как несколько прядей темно-русых волос падают на его лоб при каждом порыве ветра.

И на мгновение мне захотелось стать этими развивающимися волосами или чертовым ветром. Неважно чем.

Но от чего я действительно не могу оторвать от глаз, так это от его темных глаз, которые сейчас кажутся почти черными. У них есть собственный язык, который никому не разрешено выучить, как бы они ни старались.

Язык, на котором я уже давно отчаянно пытаюсь научиться говорить.

Я сжимаю телефон сильнее, набираюсь смелости и говорю:

— У меня нет парня.

— Минус один поводов для беспокойства Кинга.

Я закусываю нижнюю губу, не в силах скрыть разочарование от того, как грубо он игнорирует мое заявление и сводит все к папе.

Будет лучше, если я остановлюсь.

Обычно я бы так и поступила.

Нейт не из тех мужчин, на кого любят давить, и я не исключение.

Но если бы я это сделала, то достигла бы того, к чему стремилась? Я ждала своего восемнадцатого дня рождения, чтобы закричать о том, что я теперь женщина.

Что я хочу, чтобы он видел меня такой.

Наверное, поэтому спрашиваю:

— По-твоему, у меня должен быть парень?

— Это меня не касается, малышка.

— Я-я не ребенок.

Его губы подергиваются.

— Но ты только что надула щёки как ребенок.

Чёрт. Я знала, что он все еще видит во мне маленькую девочку. Разве он не замечает, что я уже выросла? И то, как смотрю на него.

Что я просто не могу перестать делать это?

— Теперь касается, — настаиваю я. — Так что ты думаешь?

— На счёт чего?

— Следует ли мне найти парня?

— Нет.

Мое сердце чуть не разрывает грудную клетку и выскакивает, чтобы станцевать у его ног. Он сказал, что мне не следует заводить парня. Это не может быть бессмысленным, правда?

— Почему нет? — я стараюсь звучать твердо, но в конце концов не могу сдержать тремор.

— Кингу это не понравится.

Ох.

Итак, снова мой отец.

Кажется, ещё чуть-чуть и я выйду из себя, потому что все еще отказываюсь принимать это.

— А ты?

— А что я?

— Ты бы хотел, чтобы у меня был парень?

Он делает паузу, затем говорит:

— Я нейтрально к этому отношусь.

Правильно.

Конечно, как же иначе.

Зачем королю джунглей смотреть в сторону заблудшего детеныша, если рядом с ним бесчисленные львицы?

Ощущение пустоты в груди, которую я почувствовала, когда подумала, что он не появится, возвращается, и я прижимаю телефон сильнее к грудной клетке, пытаясь сохранить безразличное выражение лица.

Это был бы идеальный момент, чтобы набить желудок ванильным мороженым или молочным коктейлем, прячась в шкафу.

— С днём рождения, Гвинет, — он лезет в карман, достает маленькую синюю коробку и бросает ее мне.

Я уронила телефон на колени, чтобы поймать ее. Стоило мне получить от него подарок, как я почти сразу забыла о его словах. И о равнодушии, о котором говорят все СМИ.

Почти.

— Могу я её открыть?

— Конечно.

Я ещё даже не открыла другие свои подарки, но те, которые получаю от Нейта, всегда стоят первыми в списке. Раньше он всегда дарил мне игрушки и книги. Этот не похож ни на одно, ни на другое.

Внутри я нахожу браслет, состоящий из золотых звеньев с подвеской в ​​виде весов, свисающих с цепочки. Перекатываю его между пальцами и улыбаюсь.

— Это так красиво.

— Моя ассистентка выбрала его.

Я перевожу взгляд с браслета на него.

Он дает мне понять, что никогда не выберет для меня что-то подобное, но что бы то ни было, это он купил его, и это все, что имеет значение.

— Все еще красиво. Спасибо.

— Кинг сказал, что ты хочешь изучать право.