Я стою во весь рост, но он не обращает внимания на это и на положение моего тела, когда я спрашиваю:

— Почему ты ее жалеешь?

— А ты как думаешь? — он смотрит в мою сторону. — Потому что она застрянет с тобой.

— И это проблема?

— Не считая того факта, что ты и дорогая Аспен используете ее для фирмы, хм. Дай мне подумать. — он усмехается, как маленький ублюдок. — О, ты холодный, окоченевший и засосал ее душу в черную дыру, откуда нет дороги обратно.

Я разглаживаю свою футболку, и он должно быть заметил язык моего тела на этот раз, так как поднимает руки вверх.

— Эй, ты мой дядя и все такое, но я не собираюсь лгать или приукрашивать. Ты меня этому научил, помнишь?

— Заткнись, Себастьян, — Аспен качает головой, легонько постукивая ногой и взмахивая волосами.

— У тебя нет права на мнение по этому поводу, так как ты его сообщница, Аспен. Эй? У кого-нибудь есть конфликт интересов?

— Тогда ты предлагаешь, чтобы мы оставили нашу работу и вместо этого сосредоточились на тысячах незавершенных дел Кингсли? Ты хочешь потерять работу в фирме, Себастьян? Да, это не имеет значения, поскольку ты богатый мальчик из престижной семьи, и твой дедушка-сенатор сможет найти тебе другую работу, а может, даже поможет открыть собственную фирму. Но как насчет сотни других, чья жизнь зависит от нас, а? Мы отправим их твоему дедушке или выберем наиболее логичный маршрут с меньшими хлопотами? Давай, ты должен быть умным. Какой выбор имеет больше смысла?

Себастьян не шевелится от ее спокойно произнесенных слов. Это похоже на то, что она произносит заключительный аргумент. Она всегда точна и по делу. Язвительна тоже. Вот почему она одинокая душа; никто не может с ней справиться.

Я ожидаю, что Себастьян возразит, потому что мои родители воспитали его так, чтобы последнее слово всегда было за ним. Но он просто говорит:

— Выбор, при котором Гвен не нужно жертвовать собой через несколько дней после того, как ее отец — и, я могу добавить, единственный член семьи — попал в смертельную аварию.

Мой кулак сжимается так сильно, что я удивляюсь, что сухожилие не ломается.

Это то, о чем я думал с тех пор, как принял это решение, но все равно пришел к другому варианту с пустыми руками.

— Если ты не хочешь быть здесь, уходи, — говорю я небрежно, без каких-либо эмоций, игнорируя яркое, горячее чувство, пылающее внутри меня.

Я снова смотрю на часы.

Тридцать минут.

Прошло целых тридцать минут, а она так и не появилась.

Может, она все-таки хотела прихорошиться. Я могу представить, как она в своей комнате принцессы примеряет одно за другим.

Или, может быть…

Я снова набираю ее номер, и он сразу переходит в голосовую почту.

У меня появляются определенные опасения, и я пытаюсь дозвониться снова. Когда нет ответа, я звоню в дом Кинга. Марта поднимает трубку после нескольких гудков.

— Кто это?

— Это я. Натаниэль. Гвинет дома?

— Она ушла около двух часов назад, сказала, что встретится с вами в мэрии.

Блядь. Блядь!

Что-то горячее и яростное обвивает мою шею петлей, и зловещее чувство, которое я испытал сегодня утром, поднимается и заполняет горизонт. Теперь он красный — горизонт, мое видение, вся эта долбаная сцена.

Я развязываю галстук.

— Ты проверила ее комнату, Марта? Как насчет винного погреба? В туалете? Во всех.

— Она села в машину и уехала, сэр.

— Ты видела ее? Уверена в этом?

— Да. Я даже дала ей бутылку с водой, чтобы она не обезвоживалась, — она колеблется, ее голос немного понижается. — Что-то не так?

Да, что-то случилось. Если она ушла два часа назад, значит, она должна была быть здесь давным-давно.

В моей голове взрывается тысяча сценариев, ни один из них не является приятным. На самом деле каждый из них опаснее предыдущего, кровавее, уродливее.

Я прошу Марту позвонить мне, если Гвинет вернется, а затем повесил трубку.

Когда Кингсли попал в аварию, я подозревал, что это произойдет. Я просто знал, что она каким-то образом будет слишком подавлена ​​и будет делать то, что у нее получается лучше всего.

Но я видел, как она разговаривала со Сьюзен, будто владеет миром. Я увидел решимость и необходимость защитить отца любой ценой, и это в некотором смысле затуманило мое видение. Это затуманило мое представление о том, кем на самом деле является Гвинет и чем она занимается.

Она прячется.

Она уходит так глубоко, что ее невозможно найти, пока сама не выползет из того укрытия, в котором находится. И что-то подсказывает мне, что она не хочет, чтобы ее находили прямо сейчас.

Моя рука сжимает телефон, и я ругаюсь себе под нос.

Но я это исправлю.

Я найду ее.

Я не позволю ей прятаться.

Гвинет

Я не спала всю ночь.

И это своего рода проблема, потому что я становлюсь нервной и немного рассеянной, когда не сплю.

Мы с бессонницей давние друзья, тем более что мне не удалось полностью избавиться от этого слова. Это должно быть написано красным маркером, потому что это одно из тех слов, с которыми я больше всего борюсь.

Вместе со смертью.

Думаю, мне следует добавить это слово в красный список, потому что я не могу перебороть её. Я должна, должна, но мой разум застрял в петле другого типа, от которой я не могу избавиться.

Так что я ночевала в туалете. Я хотела остаться с папой, но Нейт своим суровым голосом сказал: «Иди домой и поспи немного», потому что завтра — сегодня — большой день. Последнюю часть он не озвучил, но я разобралась сама.

Однако у меня не получилось просто поспать. Даже после того, как включила Twenty One Pilots в наушниках и измотала себя танцами. Даже после того, как выпила три таблетки снотворного. А может, пять. Я сбилась со счета.

Мой разум определенно не отключился. Обычно папа заваривает мне травяной чай с ванильным вкусом и читает сказку, как когда я была маленькой девочкой. Потом включает успокаивающую музыку и остается рядом со мной, пока я не засыпаю.

Но его не было дома, который, в его отсутствие кажется пустым или напоминает съемочную площадку фильма ужасов. Может поэтому я не смогла заснуть и перестать думать о том, что бы со мной было, если бы что-то случилось с ним, пока я была младенцем. Что, если бы меня не отдали ему?

Что, если смерть настигнет его, как дедушку?

Так что я первым делом пришла к нему сегодня утром. Пришлось увидеть его собственными глазами и убедиться, что глупые машины пищат. Что он жив и не бросил меня.

Его перевели из отделения интенсивной терапии, потому что он может дышать самостоятельно, и опухоль почти исчезла. Однако им нужно внимательно следить за ним, поэтому сейчас он находится в частном крыле больницы, где у него есть личная медсестра, отдельная палата и все такое. Но не существует еще такого, что может залечить синяки на его лице или вдохнуть жизнь в его неподвижное тело.

Я падаю на колени у кровати и беру его за руку. Она в царапинах и выглядит безжизненно, как и все остальное.

Когда я пытаюсь заговорить, сокрушительная волна эмоций подкрадывается к горлу, заставляя слова задыхаться, замолчать.

— Папа… ты всегда рассказываешь мне все, потому что ты мой лучший друг, верно? Ты единственный друг, которому я достаточно доверяю, чтобы излить свою душу, не беспокоясь о том, что это используют против меня в будущем. Единственный друг, который не осудит, даже если я немного странная и страдаю боязнью слов и людей, и иногда могу быть глупой. Я опять чувствую это, папа. Пустоту. И, в отличие от других случаев, я не могу найти выход. Это просто неправильно и много этих отрицательных слов. Я думала об этом вчера вечером, о том, что ты говоришь мне, когда я в тупике. Ты сказал, что я должна сделать глубокий вдох и подумать о корне проблемы, потому что, как только она будет решена, все остальное тоже. Думаю, я нашла это, папа. Источник. Согласившись выйти замуж за Нейта. Я не должна этого делать, правда? Даже если это означает защиту твоего наследия и того, что ты мне оставил. Я не должна цепляться за него, как вредитель. Папа, я не хочу быть обузой. Я не хочу, чтобы Нейт нянчился со мной или относился ко мне как к нежному цветку только потому, что я твоя дочь.