— Ты всегда был человечным и жалостливым, — без иронии или жажды задеть отметил Бабай.

— Меня уже не переделать, — твёрдо ответил Вал.

— Хорошо. Я выезжаю. По ситуации посмотрим, если что наладишь момент с доктором.

— Договорились.

Я вырвалась из черной вязкой глубины в тот момент, когда меня кто-то аккуратно уложил на что-то мягкое. Это был не обморок. Я находилась на грани болезненного сна и реальности. Открыв глаза, я увидела перед собой Вала. Он выпрямился, сосредоточенно рассматривая, словно чего-то ожидая от меня или опасаясь.

Прошло несколько секунд и когда реальность полностью затопила мое сознание, я резко вскочила с кровати. Я. Не. Смогла. У меня был шанс отомстить. У меня была одна попытка и я ею не воспользовалась по максимуму.

Слёзы неконтролируемо ручьями скатились по щекам. Мощный выброс адреналина и негатива что-то разломал во мне. Это была истерика. Меня страшно трясло. Глаза плакали, а рот смеялся. Я не могла ничего ни сказать, ни сделать.

— Успокойся, — Вал хотел подойти ко мне, но я шарахнулась от него. Совсем как в ту ночь, когда впервые здесь оказалась.

— Всё кончено, — прошептала я дрожащим голосом. — Я видела его. Видела, — сухой неприятный смешок царапнул носоглотку. — Я должна была… Должна. Ножом прямо в шею. До основания.

Боль выкручивала изнутри. Я не могла просто стоять на одном месте. Металась по комнате, ощущая горячую тяжелую пульсацию в затылке. Меня ломало. Быстро. Жестко. Основательно.

— А ты думала, что вот так просто расправишься с ним? — Вал старался говорить спокойно, но в его светло-карих глазах блестела неподдельная тревога.

Она вдруг вызвала во мне такое жалящее чувство нервозности. Вал смотрел так, будто я была не в себе. Ненормальная. Неадекватная. Всё это правда. Всё это про меня. Но в тот момент я не могла давать себе и своим действиям здравую оценку.

— Да! — крикнула я. — Да! Так и думала! Но я слабачка! Я — пустое место!

— Нет. Ты просто не убийца, Злата. И никогда ею не станешь, — Вал шагнул ко мне, а я от него.

Меня начали сотрясать рыдания. Я обхватила свою голову руками. Казалось, что мозги превратились в раскалённую лаву.

Внезапно в мою спальню открылась дверь. Бесшумно вошел Бабай. Как всегда, спокойный и немного бледный. Острый взгляд светло-голубых глаза остановился на младшем брате.

— Выйди, — спокойный тембр голоса неожиданно не вызвал во мне ни единой отторгающей или нервозной реакции.

Вал обеспокоенно глянул на меня, затем молча кивнул и ушел, закрыв за собой дверь. Я никак не могла подавить в себе рыдания. Это был какой-то снежный ком, он разрастался и несся вниз на сумасшедшей скорости.

Во взгляде Бабая не было того сожаления и тревоги, что так отчетливо читались мною в глазах Вала. Спокойствие и решительность.

— Сколько еще планируешь жалеть себя? — холодным беспощадным тоном спросил меня Бабай, держа руки за спиной и глядя прямо в глаза.

— Я не жалею себя! — в горле заболело от собственного крика.

Бабай даже не шелохнулся. Чуть нахмурившись, он двинулся неторопливым твердым шагом в мою сторону.

— Можешь отрицать столько, сколько влезет. Но правда другой не станет. Полегчало? Отомстила?

— Нет, не полегчало! Нет! Не отомстила! — я сжала руки в кулаки. — Я настолько слабая, что даже не смогла отомстить за смерть собственной семьи! Какой смысл в моей никчёмной жизни?!

Бабай замахнулся и отвесил мне пощечину. Сильную. Болезненную. Звонкую. Моя голова резко дернулась в сторону. На несколько секунд и в спальне, и в моих мыслях застыла звенящая тишина. Отрезвляющая боль паразитом расплылась по всей щеке, захватывая висок.

— Первое и, пожалуй, единственное, что ты должна уяснить, — в голосе Бабая ощущался такой стальной холод, что почудилось, будто со мной говорит не человек, а робот. — Жизнь — это всё, что у тебя есть.

Я прижала ладонь к горячей щеке. Боль продолжала мелкими иголками виться под кожей, плавно перебираясь к затылку. Эта пощечина оказалась настолько неожиданной и болезненной, что моя истерика ощутимо ослабла. Шок придушил ее.

— Не обесценивай ее, — Бабай убрал мою руку от лица и жестко взял двумя пальцами за подбородок. — Если бы ты прикончила Прокурора, то он всё равно выиграл. Ты стала бы ничем не лучше его. Ты этого хочешь? — немигающий тяжелый взгляд светло-голубых глаз неотрывно смотрел на меня.

— Нет, — сглотнув, тихо почти беззвучно ответила я.

— Тогда живи, мать твою, — Бабай крепче сжал мой подбородок. — Всем на зло.

Я доверчиво смотрела на Бабая и почти не дышала.

— Вы ошиблись, — с ресниц снова сорвались слёзы. Но эти слёзы уже были не злыми, а горькими. — Нет во мне породы и стержня тоже нет.

— Я никогда не ошибаюсь, Злата, — спокойным уверенным голосом ответил Бабай. — Никогда. Ты просто еще слишком молода. Это нормально. Я был таким же в твои годы. Все мы.

— Мне страшно, — всхлипнув, созналась я и беспомощно уткнулась лбом в грудь Бориса Аристарховича.

Он отпустил мой подбородок. Не отошел назад, но и не обнял. Снова был лишь наблюдателем.

— Страшно от такой себя, — я крепко зажмурила глаза. — Это было какое-то страшное помешательство. И оно мне не нравится.

— Это была боль. И она получила свой выход. Теперь ты сможешь начать всё заново. Подвести черту. Обнулиться.

— Не смогу. Не получится, — я прижалась к Бабаю в подсознательной попытке найти в нем укрытие и защиту.

— Не делай поспешных выводов.

Вдруг он обнял меня одной рукой за поясницу. Я замерла, потому что никак не была готова к этому контакту. Пожалуй, даже больше не готова, чем к отрезвляющей пощёчине.

— Тебе нужно оклематься, — прошептал на ухо Бабай.

Я вдруг ощутила осторожное касание чего-то тонкого и острого к своей шее, затем знакомую жалящую боль. Она быстро прошла. Бабай незаметно достал шприц и вколол мне что-то. С хирургической точностью и аккуратностью.

— Что? — рассеянно спросила я, непонимающе взглянув на него. — Зачем? — язык почти сразу же начал заплетаться.

— Снотворное, — коротко обозначил Бабай.

Наверное, я бы точно упала, потому что мое сознание слишком быстро поддалось натиску снотворного средства. Но Бабай подхватил меня двумя руками под спину, когда я отклонилась назад.

Неподвижная тьма длилась долго и в то же время не больше одной секунды. С трудом открыв веки, я ничего не почувствовала, кроме удушливого жара, что опутал мою голову и грудную клетку. Сухие губы потрескались, а в уголках глаз так сильно жгло, словно под веки попал песок.

Все последние события в моей памяти превратились в одно сплошное смазанное черно-белое пятно, почти месиво. Думать обо всем этом сейчас не хотелось. Я попыталась встать, но голова настолько сильно закружилась, что меня начало тошнить. Обессиленно упав на подушки, я глубоко вздохнула.

Дверь в мою спальню вдруг тихо приоткрылась. На пороге возникла Лариса с подносом в руках.

— Доброе утро. Как вы себя чувствуете? Я принесла легкий завтрак, — женщина вошла в комнату.

— Мне что-то нехорошо, — прошептала я.

Лариса осторожно поставила поднос на широкий подоконник и подошла ко мне.

— Жарко. И пить хочется, — прочистив горло, добавила я.

Домработница напряжено посмотрела на меня и прикоснулась тыльной стороной ладони ко лбу.

— У вас же температура, — впервые в голосе Ларисы послышалось волнение. — И наверняка очень высокая. Я вызову доктора.

— Доктор? Не нужно никакого доктора.

— Вы вчера промокли до нитки под дождем. И пережили серьезный нервный срыв. Борис Аристархович распорядился, что, если вы себя будете плохо чувствовать, я обязательно вызову доктора.

У меня не было ни сил, ни желания сопротивляться. Я действительно чувствовала себя слишком плохо. Вот к чему меня привела отравляющая и неконтролируемая жажда мести. Урок получен.