— Наверное, не хотела.

Ее голос осип.

— Я не могу придумать, как это исправить.

Истинное раскаяние. Ксавье медленно вздохнул, борясь с тем ощущением, как она смягчила его сердце. Исследование было лишь первым из ее проступков. Вкус второго был более горьким.

— Вы с Натаном любовники? Любите друг друга? Уже несколько месяцев, как сказал Натан.

— Мы были вместе весной, — в ее смехе прозвучала тоскливая нотка. — Он порвал со мной перед отъездом в Мэн. За день до того, как я пришла в клуб.

До того, как Ксавье встретил ее. Еще один твердый ком в его груди разжался.

— Ты вступила в клуб из-за него? Или только отчасти?

Ее губы дрогнули, когда она кивнула.

— Я подумала, что, если узнаю больше, может, у нас все получится. И, возможно, мне станет комфортно делать то, что он хотел от меня.

Прошлой ночью она не выглядела испытывающей комфорт.

— Я идиотка, — пробормотала она себе под нос.

— Почему ты так говоришь?

— Предполагалось, что у нас были серьезные отношения. Моногамные. Мы договорились об этом. Но та девушка прошлой ночью знала его. Он был… с… ней раньше, не так ли? — она посмотрела на него.

— Если ты спрашиваешь, был ли в их сценах секс, то да, — Ксавье потер плечо и поморщился от боли. — Значит, в свой первый день в клубе ты сказала мне правду о том, что у тебя никого не было.

— Конечно. Я бы не стала лгать, — разочарование наполнило ее лицо. — Но ты подумал обо мне именно это. Прошлой ночью ты поверил, что я изменила Натану с тобой, — она смотрела прямо на шоссе, смаргивая слезы. Медленно ее подбородок затвердел.

Она не солгала ему. Прилив облегчения был тревожным. Он мог бы сказать себе, что причина этого кроется в том, что он не ошибся в ее характере, но он знал себя лучше.

— Мне приятно знать, что ты не обманывала, Эбби. Даже больше, чем хотелось бы.

— Меня это не особо волнует, — она напряженно моргнула. — Я не твоя забота.

Он переместился в своем кресле, чтобы изучить ее лицо. Ее челюсть была крепко сжата, а в глазах застыл страх. Натан Кемп навредил ее самолюбию, как и сам Ксавье. Ее уверенность в себе и в отношениях была хрупкой с самого начала.

К сожалению, он не был тем Домом, который смог бы все исправить. Ей нужен был тот, кто мог бы полностью посвятить себя ей. И этим кем-то был явно не он, хотя мысль о том, чтобы причинить ей еще больший вред, была выше его сил. Она уже решила порвать с ним любые отношения. Очевидно, это было подходящее время для того, чтобы вернуться к своей собственной жизни.

***

— Хорошее место, — сказала Эбби, глядя на золотистый загородный дом в средиземноморском стиле. Как клуб Ксавье мог обеспечить достаточный доход, чтобы позволить себе особняк в Тибуроне с видом на залив?

Его губы дернулись.

— Спасибо.

Дверь гаража на три машины поднялась, и она заехала внутрь.

Не дожидаясь ее, Ксавье вышел из салона. Оторвав вывихнутую лодыжку от земли, он держался за дверцу машины, пока Эбби распаковывала мобильное сборное инвалидное кресло и подкатила его к нему.

— Благодарю за то, что подвезла меня, Эбби. Проходи, и я вызову тебе такси, — сказал он.

Когда он попытался заехать в дом по склону, она поняла, что он не может пользоваться правой рукой, а для инвалидного кресла нужны были обе. Когда он опирался на свою неповрежденную ногу, мышцы на его челюсти напрягались. Ему было больно, и он был слишком упрям, чтобы попросить ее о помощи.

Большой плохой Дом обычно ожидал, что сабмиссив будет служить ему… но она не принадлежала ему. Это знание было деморализующим. Болезненным. Он мог бы простить ее в какой-то степени, но то, что они начали… Этого больше не было. Он, несомненно, списал ее со счетов как полную неудачницу.

Что было, по сути, хорошо для нее. Она ведь отказалась от мужчин, верно? Стиснув челюсти, она вкатила инвалидное кресло по пандусу в дом.

Они оказались в фойе с высокими потолками и красно-золотым паркетным покрытием. Стены теплого кремового оттенка. Лестница изгибалась к внутреннему балкону.

— Туда, пожалуйста, — он указал ей, и она повезла его через довольно большую зону в гостиную. Нежные цвета бежевых стен, ковра и белой кожаной мебели служили гармоничным обрамлением для потрясающего вида на остров Ангела и Сан-Франциско через залив.

— Как красиво.

— Спасибо.

Когда он достал мобильный телефон и нажал на кнопку, она поняла, что у него есть служба такси на быстром наборе. Может, для членов его клуба? Или, может, он отправлял всех своих женщин домой таким образом?

Но ведь она не была одной из них, верно? Странно, что депрессия может затмить солнечный свет, проникающий сквозь стекло. Когда она подошла к окну, ее брови сошлись от размышлений. Если дом двухэтажный, то спальня, скорее всего, находится наверху. Как он туда заберется?

Не ее проблема. Диван выглядел удобным, а он был взрослым человеком. Но когда служба такси подала сигнал «занято», ее язык взял верх над разумом.

— Ты позвонишь кому-нибудь, чтобы остались с тобой?

— Я справлюсь, спасибо, — его темные глаза не выражали никаких эмоций. Он снова набрал телефонный номер.

— Ты не сможешь. Тебе нужен кто-то здесь, чтобы помочь.

— Это не твоя проблема, Эбигейл, — его губы сжались. Сигнал занято. Повторный набор.

— Держу пари, у тебя есть ибупрофен наверху, в ванной. И твоя одежда там. Но ты не можешь подняться по лестнице, не так ли? Ты точно не сможешь готовить для себя, балансируя на одной ноге и используя только одну руку.

— Хватит, — огрызнулся он. Его гнев прозвучал весьма отчетливо. Занято. Повторный набор.

Страх окрасил бледные стены в уродливый красный цвет, а сердце ударилось о грудную клетку, отбросив ее на шаг назад. Он в ярости. Не заставляй его кричать. Просто остановись.

Он справится. Он будет в порядке.

Не справится.

— Тебе нужна чья-то помощь, — она выхватила телефон из его рук. — Я остаюсь на ночь, так что смирись с этим. Кричи на меня, если хочешь, но я останусь, — ее плечи опустились. Она напряглась, готовясь к крикам. Оскорблениям. Тошнота скрутила ее желудок.

Его рот открылся… и закрылся. Он откинулся назад. Его взгляд переместился с телефона в ее крепкой хватке вверх и задержался на ее лице.

— Если я не могу встать с этого кресла, Эбби, почему ты меня боишься?

Она моргнула.

Гнев исчез из его голоса, будто и не было. Опираясь локтем на подлокотник кресла, он подпер подбородок рукой и наблюдал за ней.

— Я не боюсь.

— Правда? — его взгляд не дрогнул. — Очевидно, ты продолжаешь испытывать трудности с определением своих эмоций. Твои мышцы напряжены? Ладони вспотели?

Она сопротивлялась желанию потереть ладони о джинсы.

— Это…

— Эбби.

— Хорошо. Да.

— Твои зрачки расширены. Дыхание учащенное или замедленное?

Она задыхалась. Отступила на шаг от него.

— Хорошо. Мне страшно. — Что выглядело очень глупо.

— Ты думаешь, я причиню тебе боль?

— Нет! Нет, ты бы не стал.

— Тогда чего ты боишься? — когда его голос повысился, она вздрогнула. Его глаза сузились. — Кто раньше кричал на тебя, Эбби?

— Это не…

Его бровь слегка приподнялась в зловещем сигнале нарастающего нетерпения Дома.

Она оказалась гораздо более покорной, чем думала, потому что ответ выскользнул из нее как по маслу:

— Мой отец.

Его палец погладил щетину на челюсти.

— Он был жестоким?

— Не совсем так, — она подошла к окну, нуждаясь в пространстве. Отойти в сторону. Убежать от этих пронизывающих глаз. — У него был рак. Опухоль мозга. Мы не знали, диагноз был поставлен только через год или два.

Чайка парила над паромом, плывущим по бурным волнам к пирсу Тридцать девять. Ее отец любил бывать на пристани, но в болезни суетливая атмосфера стала для него невыносимой.

— Если его что-то волновало, он впадал в ярость. Мы долго не могли понять почему. Думали, что чем-то разозлили его, и мама плакала.