Нет. Она почувствовала, что пытается вжаться в матрас.

— Знание того, что ты злишься на меня, не поможет, если ты не расскажешь о причине, — линия его челюсти была жесткой, что полностью соответствовало его упрямому характеру. — Сейчас же, Эбби.

— Я злюсь на тебя, — на этот раз слова было произнести легче. И звучали они не так сдавлено. Но дальше… было сложнее. — За… за… — ее ногти впились в ладони. — За то, что перевернул меня.

Его брови сошлись не в гневе, а в замешательстве.

— Тебе не нравится эта поза? Я думал… — его глаза сузились. — Ты без проблем говоришь мне, когда я вхожу слишком глубоко. Или если зажимы на сосках чрезмерно тугие. И что ты ненавидишь трость. Почему у тебя возникли сложности рассказать мне об этом? Что я упускаю?

Она почувствовала, как смущенный румянец появился на ее щеках.

— Ничего.

Он разжал ее кулачок и поцеловал костяшки пальцев.

— Если бы ты знала, что я несчастлив, как бы отреагировала на то, что я умолчал бы о причине?

Ее рот открылся. А затем закрылся. Она бы почувствовала себя ужасно. Ее воображение щедро поделилось бы со всевозможными вариациями того, что она могла сделать неправильно. Она бы испытывала страх перед каждым своим действием, опасаясь сделать только хуже.

С Ксавье она открыла для себя пьянящую свободу, потому что он не скрывал своих чувств. Если ему не нравился фильм, еда или… да что угодно… он прямо говорил ей об этом. Или торговался с ней, обменивая то, что ему не нравилось — например, фильм про девчонок — на равное время, проведенное за тем, что нравилось ему, а ей — нет, так она и закончила прошлую ночь игрой в бильярд.

Он хотел получить от нее равноценную честность. Он заслуживал ее. Ее губы дрогнули.

— Я… Мне больно, что ты не хочешь смотреть на мое лицо. Что ты видишь ее. И…

— Ее? — он выглядел совершенно озадаченным. — Кэтрин? Ты думаешь, я перевернул тебя из-за этого?

Он выставлял ее глупой своим искренним непониманием ситуации. В ярости она выдернула свою руку из его ладони и надавила на его плечи. Вскидывая бедра, она пыталась оттолкнуть его от себя.

Он наклонился вперед и прижал ее запястья к голове.

— Ты глуп, как осёл. — О, у нее не было слов, чтобы выразить, как она его ненавидит.

— Как осёл? — в его глазах вспыхнула смешинка и тут же исчезла. — Возможно, да, поскольку я представлял себе все что угодно, кроме этой причины, — он нежно поцеловал ее. — В ту первую ночь с тобой, когда я так быстро покинул тебя, причиной послужило то, что я не видел ее лица, а только твое, и меня беспокоило, что я получал настоящее удовольствие, наблюдая за тобой. И с того времени ничего не изменилось, Кудряшка.

Ох. Ее глаза заблестели от слез.

— Мне все еще есть, над чем работать после ее потери, но я не думаю о Кэтрин, когда я с тобой, Эбби, — он нахмурился. — Тебе все еще нужно поработать над выражением своих эмоций.

Она покачала головой.

— Нет ничего лучше, чем завести себе испорченного сабмиссива. Может, тебе стоит…

— Испорченного? — он погладил ее по щеке, его мозолистая рука ощущалась сильной и надежной. — Вряд ли. Ты невероятно сильная женщина, профессор. Но никто не может стать более зрелым, не накопив эмоциональные раны и не создав вокруг них защиту. На данный момент твоя в основном сосредоточена на гневе, а моя — на потере Кэтрин.

Она лежала под ним неподвижно. Он назвал ее сильной. Не испорченной.

— Вы, Домы, любите все исправлять, не так ли? Даже людей.

— Ах, ты нас раскусила, — его пальцы переплелись с ее, хотя он все еще держал ее прижатой к матрасу. — У Домов тоже есть защита, ты это знаешь, — он задумался. — Сцена для тебя, как сабмиссива, словно вскрытие нарыва. Сначала мы вскрываем его, а затем наносим заживляющую мазь.

Болезненный пример, но… да, она могла это понять.

— А для Домов?

Он потерся своим огрубевшим от щетины подбородком о ее щеку.

— Удовлетворение потребностей нижнего наполняет Дома изнутри, уравновешивая его, чтобы он мог глубже заглянуть в себя. Ты — словно костыли после вывиха лодыжки.

Мысль о том, чтобы помочь Ксавье и стать источником его баланса, была приятной. Их отношения не были односторонними, а он не был идеальным во всем.

— Тогда почему ты хотел заняться сексом, как…

— Почему я перевернул тебя? — его глаза прищурились. — Нам обоим сегодня нужно идти на работу, и я планирую сначала трахнуть тебя, — он отпустил ее руки и обхватил пышные груди. — И я очень хочу поиграть со всеми своими любимыми частями твоего тела одновременно. Догги-стайл позволяет это сделать, — он одарил ее смертоносной улыбкой. — Ты, зверушка, возбуждаешься гораздо быстрее, когда я могу добраться до твоего клитора.

Она почувствовала, как пылают ее щеки.

— Понятно.

— Все имеет самое простое объяснение, но я рад, что мы поговорили, — он переместился ниже, чтобы лизнуть ее грудь, а затем втянул сосок так сильно, что у нее поджались пальцы на ногах. — Однако, если ты желаешь быть лицом к лицу, а я хочу, чтобы мои руки были свободны, тебе придется потрудиться этим утром, — взяв ее за талию, он перевернул их, расположив ее так, чтобы она лежала на его бедрах. В этом положении ее киска терлась о его член.

Она наклонилась вперед, чтобы провести руками по его груди. Такая гладкая, с твердым рельефом мышц под кожей. Его плоские соски были темными и манящими. А живот своей твердостью походил на стиральную доску, по которой она могла проехаться. Перейдя к его бедрам, она восхитилась тем, как натянулась кожа на его эрекции. Проводя пальцем по венке, она заставляла его член подрагивать. Он хотел ее. Эбби нежно погладила его яйца, каждый раз удивляясь тому, какие они тяжелые.

Извиваясь, она приподнялась, чтобы взять его в рот, но он покачал головой. Его лицо приняло выражение Дома. Как он мог лежать на спине и при этом излучать достаточно власти, чтобы заставить ее внутренности дрожать? Она сглотнула.

— Поднимись и слезь с меня.

Она повиновалась.

Когда ее киска оказалась на расстоянии от его члена, он раздвинул ее ноги.

— Руки за спиной. Глаза смотрят в мои. Не двигайся. Не говори.

Не сводя взгляда с ее лица, он потянулся вниз и коснулся ее, проведя пальцем по клитору. Его прикосновения было достаточно, чтобы ее окатило волной жара. С полуприкрытыми глазами он наблюдал за ней, пока вводил палец в ее влагалище, двигал им, задевая чувствительные места. Он кружил и дразнил. Она чувствовала, как ее плоть набухает, когда внутри нее нарастало давление.

Ксавье провел вверх и вниз по ее половым губам и покружил вокруг входа, прежде чем вернуться к клитору.

Когда она задрожала, его твердый палец провел по ней, требуя ответа. Он доводил ее до предела снова и снова, пока его пристальные глаза и прикосновения не затуманили все вокруг, и невыносимая нужда не заполнила весь ее мир.

Наконец… наконец, когда ее ноги неудержимо задрожали, он приставил член к ее киске. Его палец не переставал кружить вокруг клитора, доводя ее до крайней точки и удерживая на самом краю.

— Опускайся. Сейчас.

Ее дрожащие ноги подкосились, и она опустилась на его член в тот же самый момент, когда он толкнулся бедрами навстречу, жестко входя в нее.

Набухшие ткани растянулись, нервные окончания затрепетали вокруг его толщины. Ее спина выгнулась дугой, когда, казалось, все внутри нее сжалось в одну точку. Его мозолистые пальцы обхватили набухший клитор, дразня сразу с двух сторон. Напряжение достигло предела и выплеснулось мощными волнами наружу, сотрясая ее в конвульсиях и накрывая наслаждением.

Находясь глубоко внутри нее, соединяясь самым интимным из всех возможных способов, он поднял руку и прикоснулся к ее щеке. Даже когда она поняла, что его взгляд не отрывается от ее лица, он тихо произнес:

— Я вижу тебя, Эбби. Никогда не думай иначе.

Во вторник днем Эбби тепло обняла свою мать, а затем и Грейс и пригласила их пройти в дом Ксавье.