— Я тоже умею хранить секреты. Расскажешь мне свой? — Катерина прислонилась к столешнице возле Лео, прикурила сигарету, прикрывая ладонью огонек зажигалки.

— Нет никакого секрета.

Она звонко чихнула.

— Вот видишь! У меня аллергия на вранье. На самом деле, все просто, Лео. Тебя не сломать, не согнуть, не уговорить сесть в машину. Но когда дело касается Анны, ты готов принять от меня любую помощь. И близок к тому, чтобы попросить ее самому. Ты блефуешь. Я чувствую это так же явно, как горечь сигаретного дыма на корне языка. Что ты на это скажешь?

— Где ваш муж, Катерина?

Она усмехнулась, резко опустила голову. Пряди волос закрыли ее лицо.

— Это такой же неприличный вопрос, Лео, как и вопрос о возрасте женщины, — Катерина глубоко затянулась. — Но я отвечу: мне тридцать восемь, и мой муж где-то на нефтяной вышке. Теперь твоя очередь отвечать на мои неприличные вопросы. Сколько у тебя было сексуальных партнерш?

Лео фыркнул. Налил себе чай в кружку и сел с ней за стол.

Катерина улыбалась так широко, что ей неудобно было затягиваться сигаретой.

— Ты покраснел, Лео? Нет? Показалось? — она открутила пробку от бутылки и плеснула виски в стакан. — Ты остался ночью наедине с одинокой женщиной, спаиваешь ее — и не можешь ответить на такой простой вопрос. К слову, назвать свой возраст требует от женщины куда больше мужества. Так сколько?

— Хотите сделать из меня альфонса?

Катерина рассмеялась, запрокинув голову.

— Тогда бы я предложила тебе денег! Нет, Лео. Мой вопрос напрямую связан с тем, чем ты занимаешься или де­ла­ешь вид, что занимаешься. Поясню. Я думаю, не все люди способны быть счастливыми. Для этого надо иметь предрасположенность. Ведь состояние счастья подразумевает способность отдавать. Пони­маешь ли, счастье — не редкий сиюминутный приступ, а долговременное, постоянное — в одиночестве невозможно, верно? Должен быть кто-то, с кем ты можешь поделиться тем, что имеешь: мыслями, чувствами, эмоциями, эротическим опытом. Кто-то равный тебе, — Катерина отпила виски, поморщилась. — Так вот, у меня, например, нет такой предрасположенности: я не люблю отдавать. Умею, но не люблю. И как же хорошо, что счастье вполне можно заменить удовольствиями. Удовольствия я люблю и ценю. И готова за них платить, — она доста­ла из морозильника пакет со льдом и выдавила несколько кругляшей в стакан с виски. — В этом огромное преимущество удовольствия над счастьем — удовольствие можно купить.

Лео подумал, что удовольствие было не таким уж и хорошим заменителем счастья, раз Катерине не спалось по ночам. Но вслух он сказал другое:

— И как эта концепция связана с вашим очень личным вопросом?

— Очень просто, Лео! Представь: что, если Анна тоже не способна отдавать? Дети не в счет — иногда отдавать им ты вынужден, это не свободная воля, а плата за сон и тишину. А дети у Анны очень шустрые... Вот не надо этого скепсиса, Лео! Мы же просто размышляем, — она отпила виски, покрутила стаканом, слушая, как лед тихо бьется о стеклянные стенки. — Допустим, Анна умеет отдавать детям, но это вовсе не значит, что эта способность переда­ется на взрослых. Развод, кстати, отличное тому подтверждение. Так вот, что, если у Анны нет предрасположенности к тому, чтобы быть счастливой? Тогда твоя работа — предложить ей заменитель сахара, кое-что очень похожее на натуральный продукт — на счастье. Тебе надо научить ее получать удовольствие от жизни. К слову, сделать это так же непросто, как и научить счастью. А значит, мой вопрос уместен. Так сколько?

Лео посмотрел в окно. Луна в пруду так и не всплыла.

— Пять или шесть.

— А точнее?

— Четыре.

— Маловато... Пей чай — остынет.

— Маловато для чего? Я предпочитаю длительные отно­шения.

— Маловато, чтобы поразить Аню. Ведь все к этому идет, верно?

— Нет, не верно!

— Твой опущенный взгляд говорит о том, что я знаю мужчин лучше, чем ты — женщин. Ладно, твое нежелание общаться погружает меня в сон. Я вызову тебе такси.

— Вы не рассказали о своем предложении.

— А ты продолжаешь называть меня на «вы». Так что я передумала. Предложения не будет.

Катерина сухо пожелала ему спокойной ночи и захлопнула дверь за его спиной.

В ожидании такси Лео спустился с крыльца. Похолодало. Легкий ветер забирался в манжеты и под ворот рубашки.

Может, она сумасшедшая, эта Катерина?

В перелеске пели соловьи. Над ухом жужжали комары. Совсем другой мир.

Ни одно окно в коттеджном поселке не светилось, кроме того, что было у Лео за спиной. Свет фонарей ровным, густым, будто пыль, слоем ложился на асфальтовую дорогу, мусорные баки, газоны, автомобили. На вишневый «ниссан», припаркованный рядом с машиной Катерины.

Несколько секунд Лео колебался. Потом поднялся на крыльцо и тихо постучал в дверь костяшкой пальца. Катерина открыла почти сразу же.

— «Ниссан» мужа? — спросил Лео и, не дожидаясь ответа, продолжил: — Мне нужна эта машина.

— Нет уж, — но взгляд Катерины говорил: «Может быть».

— У меня есть к тебе предложение, от которого ты не сможешь отказаться.

Когда Лео припарковал «ниссан» возле своего дома, уже светало. Пересекая двор, он услышал из окна на первом этаже, прямо над клумбой, возмущенный старушечий голос: «Пионы срезали, паскуды! Уши пооткручиваю!»

Лео ускорил шаг.

Засыпая, он слышал, как хлынул дождь.

«Надпись... К лучшему...» — подумал Лео, перед тем как провалился в сон.

.

Из-за ночных откровений с Лео я проспала будильник. Собирая детей, со стороны, наверное, я выглядела, как на ускоренной перемотке пленки. Отправила малышню к лифту, бросилась одеваться сама. Уже в дверях вспомнила, что забыла надеть ремень. Только втянула его в первую лямку джинсов, как дети завопили, что лифт уже приехал. Я вылетела из квартиры с ключами и рюкзаком в одной руке и спутанными наушниками и висящим ремнем — в другой. Не учла лишь одного: лифт грузовой, и он будет заполнен соседями сверху… Вид у меня был еще тот!

Сашка отпочковался на ближайшем перекрестке — до школы сын добирается самостоятельно. Дорогу до садика на руках с несчастной, еще полусонной дочкой я даже не запомнила. Кажется, были лужи.

Затем ускоренное прощание с Машкой — пришлось строгим голосом обратить на нас внимание воспитательницы — и вот я уже в трамвае. Хотя осталось ощущение, будто все еще бегу.

Книгу в таком состоянии открыть даже не пыталась.

У металлоискателя я так гневно посмотрела на охранника, что впервые в жизни он не стал проверять мой рюкзак.

В офис я влетела с опозданием на три минуты. Бросила рюкзак под стол и медленно подняла голову. Перед моим монитором стоял пластиковый стаканчик кофе. А рядом — второй стаканчик с миниатюрным букетом полевых цветов.

Когда оторопь прошла, я обвела взглядом офис. Лео болтал с Бастиндой у дальнего столика, да так увлеченно, что пропус­тил мое появление. Но мой взгляд он почувствовал, приветственно мне помахал и завершил разговор, положив руку Бас­тинде на плечо.

Я отвернулась, лихорадочно соображая, как Лео сюда попал. У него был разовый пропуск — это совершенно точно. То­гда как?!

— Доброе утро! — Лео лучезарно улыбнулся. — Валентина Федотовна любезно помогла мне с пропуском, — тотчас же признался он.

Я не сразу сообразила, что эта милая добрая женщина — Бастинда. Что ж, мир полон сюрпризов.

— Спасибо за кофе. И за цветы. Но это слишком, — пробурчала я, хотя бурчать уже не хотелось.

— Пожалуйста. Просто хотел расположить вас к положительному ответу.

Я прищурила глаза.

— На какой вопрос?

— Пойдете сегодня со мной на пикник? С детьми, конечно. Это же не свидание — обучение.

— Пикник тоже будет в моей гостиной? С заставкой зеленой лужайки на экране?

— Нет, пикник будет самый настоящий. Жду вас в половине седьмого у подъезда, — и он ушел, не дожидаясь моего ответа.