А затем Моряна Нево резко ударила острогой по драгоценному полу так, что выбила из него осколки. Песня тут же оборвалась.

— Слушайте меня, дщери, — голос Владычицы был грозен, но лицо оставалось непроницаемым. — Слушайте и исполните мою волю. Гость, пусть я не рада видеть его из-за печати, что он на себе носит, сказал правду. Тьма нам не друг, ибо Тьма всегда все извращает себе на пользу. Но сейчас этот богатырь из Оболенских душой не кривил. Давно мы договорились не вмешиваться, долго терпели соседство с колдунами, что засыпают наши владения песком и пядь за пядью отнимают у нас владения. Но сейчас пришла пора вмешаться.

Я непонимающе глядел на местную королеву.

— Почему вы колдунов… то есть одаренных не любите? Они вам что-то сделали?

— Потому что они не знают, с чем играют, юнец, — раздраженно ответила Владычица. — Но пока нас это не затрагивало, нам до того дела не было.

— А сейчас затронуло… Все из-за Софии?

Да ну. Может у этого народца, конечно, были особые порядки и традиции. Но не верилось мне, что гибель Софии могла вызвать гнев у Владычицы. В конце концов где они тогда были раньше? Почему ей не помогали?

Нет, здесь точно был какой-то личный интерес. Впрочем, так-то Моряна Нево была хозяйкой Ладоги. Насколько я понимал, она была чем-то вроде духа всего озера. На ее месте мне бы, конечно, тоже не пришлось по душе вынужденное соседство с поехавшим Лазарем и вообще всей этой исправительной шарагой. Особенно с учетом концентрации силы на квадратный километр…

— Не хочу я больше терпеть такое под боком, — заявила Владычица. — Бурями своими рыбу пугают, птиц отпугивают. Они это величают укрощением стихии. Ха! Да только с каждым годом им все мало. Не умеют довольствоваться и благодарить, не ценят то, что имеют. Считают, богами стали. И они ошибаются. Нельзя укротить озеро Нево. Потому что ни одну стихию нельзя укротить. Вы получили дары, но даже не понимаете, зачем они вам достались…

И тут мне в голову пришла, пожалуй, самая нелепая идея, которую можно было вообразить.

— Хотите прекратить соседство, почтенная Моряна? — улыбнулся я. — А если я попытаюсь вам помочь так, что вы особо ничем и не будете рисковать? Только и у меня будет к вам одна просьба…

Озерная владычица прищурила глаза и скользнула по мне снисходительным взглядом.

— Предлагаешь обмен? Услугами? И что же ты можешь предложить мне такого, что я не властна сделать?

Я пожал плечами.

— Выгнать колдунов с острова, например.

— Думаешь, мы этого не можем?

— Полагаю, если бы могли, то уже выгнали бы… Либо вас это соседство не так уж и достало, раз вы ничего так и не делали почти за сотню лет.

За моей спиной раздался возмущенный ропот. Не хотелось быть непочтительным, но у меня и правда было мало времени. Я должен был добраться до суши, позвонить, спасти товарищей… И все эти подводные приключения совершенно не вписывались в мои планы.

Так что разговор будет коротким. Либо договариваемся о сотрудничестве, либо расходимся.

— Твою наглость оправдывает лишь юный возраст, маленький богатырь, — процедила владычица, но было заметно, что моя непочтительность была ей поперек шерсти. Или чешуи…

— Если я выйду на сушу, то смогу сделать так, что колдуны на острове перестанут вас беспокоить. Уж не знаю, кто там из вас сильнее, кто кому надоел и какие у вас конфликты. Мне до этого дела нет. Я просто говорю о том, что смогу с этим помочь. Но при условии, что вы вернете меня на берег.

Пальцы Владычицы крепче сжали драгоценную острогу.

— Ты не вправе просить нас о чем бы то ни было, гость, — прозвенел ее голос. — Мы не помогаем тем, кто принадлежит Тьме. Потому что Тьма поглощает все, чего касается, и делает своим. Ты уже забрал дар, который не должен был тебе принадлежать, юный богатырь. И должен быть благодарным за это. У тебя будет шанс отплатить добром. Но не сейчас. Ты поймешь, когда.

Она ударила острогой по полу — да так сильно, что во все стороны посыпались искры и осколки вымощенного самоцветами пола. Водяные девицы вскрикнули и заметались, мельтеша перед глазами, словно маленькие напуганные рыбки. Я инстинктивно зажмурился — и вовремя: искры становились все ярче, белее… Словно съедали пространство вокруг себя…

А затем кто-то отвесил мне крепкую пощечину…

— Тише ты! — проскрипел надо мной чей-то голос. — Убьешь же.

— Ничего, пускай очухается. Василича зови. Он вишь какой холодный — точно проторчал в воде не пойми сколько. И башка разбита — видишь? Кровит… Помощь нужна пацану. Давай, бегом! Одна нога здесь, другая там.

— А рыба…

— В жопу себе эту рыбу засунь хвостом наружу! Человек помирает, не видишь, что ли?

Я застонал и попытался пошевелиться.

— Тихо ты, — чья-то рука легла мне на плечо. — Тихо, пацан. Не шевелись лучше.

— Что… Где я?

— Мы тебя из воды выволокли, — проскрипел голос. — Нахлебался ты изрядно, едва откачали. Хорошо хоть, тебя на банку выбросило — там и подобрали. Все почти кончилось, парень. Просто полежи. Сейчас фельдшер прибежит — и залатает тебя. Надеюсь…

С трудом разлепив один глаз, я увидел склонившегося надо мной косматого мужика со всклокоченной седой бородой. Трудно было определить его возраст: то ли очень хреновые сорок, то ли отличные семьдесят.

Голова была как чугунная. Мои лопатки неудобно упирались во что-то твердое и острое. В ногах скользило и копошилось что-то холодное. Рыболовная сеть… Да и запах был соответствующий.

И, кажется, я лежал в лодке.

Рыбак наклонился чуть ближе и прищурил выцветшие глаза на обветренном лице.

— Говорить можешь? Себя помнишь?

— А… Ага.

— Славно. Башка сильно болит?

Еще как! Затылок ломило так сильно, словно меня огрели по нему увесистым булыжником.

— Весьма, — прохрипел я. — Мне бы аспиринчику.

— Тебе бы не аспиринчику, а в больничку, дурень! Видать, здорово ты ударился. Мы когда тебя в лодку затащили, ты все какую-то чепуху нес. Про владычицу озерную и девок речных. Как будто разговаривал с кем-то, да никого рядом с тобой не было. Мы с Ленькой пытались тебя растолкать — да куда там… Потом увидели, что у тебя башка вся в крови, и погребли к берегу. Только сейчас вот ты очухался. Звать-то как?

Я слушал рассказ рыбака, не зная, что и думать. Нет, реально было похоже на бред или на видение. Может я все-таки смог пробраться под бурей по дну… И тогда меня наверняка отнесло на банку, шарахнуло о камни и…

Черт его знает, как именно проявился дар Софии. Не сдох — и ладно.

— Володя, — прошептал я. — Из Оболенских. Сын княжий.

— Опять бредишь?

— Вот те крест, мужик. С острова я. Сбежал. Там бунт. Я одаренный. Меня отправили потому, что только у меня был шанс перебраться через бурю…

Я молол первое, что пришло в голову, приплетая к этому часть правды. Ну не стану же я растолковывать первому встречному всю эту историю про тайную тюрьму, садистов-надзирателей и солдат-подростков?

Рыбак не сводил с меня бледных, почти рыбьих, и жутковатых глаз.

— То-то я и думаю, чего это тебя купаться в майке да трусах в июне понесло… Ленька-то поначалу подумал, ты спьяну в воду прыгнул — ну и допрыгался. Любит у нас тут молодежь летом с палатками стоять.

— Пожалуйста, — я крепко ухватил рыбака за плечо. — Мне помощь нужна.

— Это я вижу. Ладога тебя изрядно помотала.

— Да не в этом смысле! Сообщить нужно! Связь нужна!

Рыбак с усилием разжал мои пальцы.

— Да погоди ты! Хорош вскакивать! Сперва надо хотя бы голову тебе перемотать. Щас Ленька приведет Василича. Потому как если ты княжий сын, то, уж прости великодушно, если ты в моей лодке коньки отбросишь, то меня со свету сживут. Так что сначала башку тебе замотать надо. Я дядя Жора, кстати. Иллонен. Сейчас Василич тебя посмотрит, проверит, что ты опять не бредишь…

— Да в порядке я!

— Василичу, фельдшеру нашему, виднее будет. Он тут доктор, а ты, раз на острове был, значит, преступник. Но нам до этого дела нет. Озерный закон прост: тонущего всегда вызволи.