— Да понял я, — процедил я сквозь зубы и стиснул кулаки в бессильной ярости.

Вот как я плачу за свой дар, да? Убивая тех, кого хочу спасти? Вот как Тьма плетет свои узоры? Да будь оно все проклято!

София подняла на меня заплывшие глаза.

— Что такое?

Я не смог ей ответить. Понимал — если хочу выбраться, то вот он, ой шанс. София все равно не жилец. Но не мог я оправдать это в собственных глазах. Не мог. Не милосердие это для меня было. Милосердие — это заставить ее заткнуться и потащить к лекарю. Чтоб он мехом внутрь вывернулся, но вытащил ее.

А это… Это не милосердие. Это убийство. Даже не казнь. Потому что казнят виновных.

— Он умеет забирать силу одаренных, — ответил за меня Роман. — Отнимая жизнь, присваивает себе дар.

София улыбнулась своей жуткой кровавой улыбкой и дотронулась обезображенными пальцами до моей щеки.

— Сомневаешься, да? Не хочешь?

— Конечно, нет!

— Надо. Надо, Владимир. Я не смогла, но сможешь ты. Потому что если ты этого не сделаешь, значит, я зря держалась все это время. Зря надеялась.

— София, я…

— Послушай, — она говорила так тихо, что мне пришлось наклониться к самому ее лицу. — Послушай, Оболенский. Я тогда не все тебе сказала. Та авария… Меня вылечили, но не полностью. У меня не будет детей. Меня никто тогда не спрашивал, а выбор был дать мне умереть или оставить жизнь, но вот такую… А я такую никогда не хотела. Я о семье мечтала. О доме за городом, на Смоленщине. Как у старых помещиков. А меня всего этого лишили.

Кровь отхлынула у меня от лица.

— Господи, так это я тебя…

— Не ты. Лекари. Они за меня выбрали. Потому-то я и пошла в надзиратели — хоть так пользу приношу. И детей люблю. Решила, так принесу больше пользы. Стараясь вернуть их в нормальную жизнь… Так что все хорошо, Володя. Все хорошо складывается. Видишь, как все хорошо получилось?

Роман отступил на пару шагов, давая мне возможность все решить. София снова улыбнулась — с какой-то дико неуместной нежностью, от которой защемило в груди.

— Давай, Оболенский. Ты не безнадежен, я в это верю. И ты должен успеть. Давай…

Не сумев сдержать вопль отчаяния, я сомкнул пальцы на ее горле.

Меня рвало на части изнутри, и ни проснувшаяся Тьма, ни горевшая огнем печать не могли этого заглушить. София не сопротивлялась. Наоборот — словно сама подталкивала меня к тому, чтобы все закончить. Ее тело боролось, но она сама — уже нет…

Единственное, что хоть как-то могло утешить — я забирал не только ее силу, но и всю боль. Теперь она будет моей, и я буду нести ее столько, сколько потребуется. Потому что такая жертва не должна быть напрасной.

Если среди нас и был герой, то это она. Маленькая светловолосая надзирательница с вечно печальными глазами. И пока что она сделала для всех больше, чем кто-либо.

Я болезненно поморщился, когда ее дар начал переткать ко мне. По крупице черный дым вытягивал его из слабеющей девушки, пожирал и отдавал мне. Сам процесс доставлял наслаждение — вполне физическое. И сейчас это было дико и отвратительно. Настолько, что я с трудом сдержал тошноту.

И лишь когда темные узоры пропали с моих рук, а София дернулась в последний раз, я рухнул на грязный пол, а Роман навис надо мной — взволнованный, бледный.

— Глупый вопрос, но… Ты как?

— Нормально, — прохрипел я.

— Врешь.

— Не самый подходящий момент для рефлексии, тебе не кажется, — огрызнулся я и попробовал подняться. Охранник подал мне руку и помог выпрямиться.

Я еще раз оглядел последствия нашего визита. Да уж, судя по всему, воспитанников в этот день ждет освобождение от работ. Администрация будет заметать следы в мастерских.

— Просьба есть, — сказал я и взглянул на Софию. — Нужно куда-нибудь ее перенести. Боюсь, как бы в кислоте не утопили, чтобы все скрыть. А я не хочу, чтобы она… Хочу, чтобы ее похоронили по-человечески.

Роман кивнул.

— Сделаю. Ну… Постараюсь. Все равно не смогу пойти с тобой — у меня-то нет никаких способностей.

Я удивленно приподнял бровь.

— Серьезно?

— Я из простых, — печально улыбнулся товарищ. — Проще некуда. Обычный парень. В охрану одаренных не берут. Сам понимаешь… Низковато это для аристократа, на страже стоять. А вот надзиратели все из одаренных, им положено. Но их не так уж и много — по двое на отряд. Зато моя форма сейчас поможет мне протянуть подольше. Скажу, что погнался за вами, вы меня вырубили… Даже особо выдумывать не придется.

Он опустил глаза, и только сейчас я увидел, что он был ранен. Насколько серьезно, предположить было трудно, но я видел, что его левый бок был темным от крови.

— Сам-то как? — спросил я, указав на ранение.

— Терпимо.

— Точно?

— Владимир… Сейчас не до этого, да и справлюсь. Не такое бывало. А вот тебе нужно поскорее сваливать с этого острова. И теперь у меня к тебе будет ответная просьба.

Интересно.

— Слушаю, — хрипло отозвался я.

— Не знаю, какой именно у тебя план… У вас, аристократов, всегда есть подвязки на всякого рода влиятельных людей из вашего сословия. Особенно у тебя — ты же из тех самых Оболенских… Как выберешься, что именно планируешь делать?

Хороший вопрос. Может и правда лучше подумать об этом именно сейчас — вряд ли у меня будет время планировать действия, сражаясь со стихийными защитами острова. К тому же это возможность хоть как-то отвлечься от того, что я только что сделал. Находиться рядом с Софией было невыносимо.

— Доберусь до деревни, там должен быть телефон. Хоть у кого-нибудь, — размышлял я. — Позвоню родителям…

Ага, прекрасно. А ты номер знаешь, Хруст? Не знаешь, черт тебя дери!

У меня был мобильник с забитой телефонной книжкой, но его отобрали при поступлении. И сейчас соваться в главный корпус, чтобы его добыть, идея хреновая.

Первая дыра в плане. Может есть какая-нибудь справочная? Должна же быть! Номер официальной резиденции тоже наверняка есть в открытом доступе. Ладно, что-нибудь придумаю.

Еще бы маякнуть Темной матери Друзилле. Лазарь и Драгана со своей подпольной тюрьмой — это, конечно, важно. Но Тьма никуда не делась. И где-то на этом острове бродил человек, способный убивать. Непонятный человек. Неизвестно, по чьей воле он действовал и чего добивался.

— Я попрошу тебя позвонить кое-куда, — голос Романа заставил меня вернуться в реальность. — Отсюда не могу.

— Почему? — удивился я.

Охранник усмехнулся.

— Тебе разве не говорили? На этом острове личных средств связи нет даже у надзирателей. А общая линия, проводная, как ты понимаешь, прослушивается и даже подвергается цензуре.

Ну, если найду телефон, сделать лишний звонок мне труда не составит.

— Кому нужно позвонить? Твоей родне?

— Я же сирота, — отмахнулся охранник и внезапно стал еще серьезнее. — Это прозвучит очень странно, но я попрошу тебя внимательно запомнить все, что я сейчас скажу, и в точности воспроизвести это, когда окажешься на суше и наберешь номер.

Я с недоверием глядел на Романа. Что этот товарищ задумал? Говорил загадками, конспирировался… Боялся возмездия?

— Говори, что нужно сделать, — кивнул я. — Запомню.

Так-то у меня никогда не было особых проблем с памятью. А вот насчет Оболенского — черт его знает. К тому же башкой он и правда здорово треснулся, а органические повреждения мозга, насколько мне было известно, напрямую влияли не только на эмоциональное состояние, но и на когнитивные способности.

— Просто сделай все так, как я скажу, и не задавай вопросов, хорошо? Потом, когда здесь все устаканится, я все объясню. Но сейчас не до этого.

— Диктуй уже! — Прошипел я и приготовился запоминать.

— Набери номер. Семь, гудок, семнадцать-ноль-три, гудок, сто тринадцать, восемнадцать, ноль, восемь. С любого аппарата набирай через гудок, понял?

— Да.

Номер непривычный. Впрочем, ничего удивительного — здесь-то история уже сто лет как шла другим путем. Наверняка и прогресс, пусть и развивался, но со своими особенностями.