Я помедлил, пытаясь решить, рассказывать ли лекарю о Темном ритуале, который вытащил меня с того света на этот. Да, мать явно сделала это втихую — ни дед, ни отец не знали. Значит, и Темная мать Друзилла наверняка не оставила никаких записей в своих реестрах. Они же там вроде все манипуляции с Тьмой должны записывать…

— Несколько дней назад. После аварии, — наконец ответил я.

Ладно, рискну. Почему-то этот дядька казался мне достойным доверия. Может потому что из всех на этом острове выглядел наиболее человечным. Врачи — они во всех мирах врачи. А этот еще и аристократ. Для него клятва должна многое значить.

— Знаете, при каких обстоятельствах?

— Да. Я умирал, даже лекари были бессильны. Меня вернули к жизни посредством некого темного ритуала. Деталей не знаю. После этого появилась печать.

Лекарь помрачнел.

— Значит, вы обрели связь с Тьмой. Пусть самую слабую, но раз печать проявилась, вы отмечены.

— Это я знаю, — отозвался я. — Лучше послушайте, что было ночью.

Я рассказал ему про странный паралич, про окутанного тьмой убийцу и почти беспробудный сон всего этажа. Упомянул о том, как жгла печать, как удалось сбросить оцепенение. О попытке схватить супостата и том, что было после. И чем больше я говорил, тем мрачнее становилось лицо лекаря.

— Вы знаете, что это было? — спросил я, закончив рассказ. — Понимаю, не ваш профиль, но вы сам хотели знать. Так у вас есть хоть каике-то предположения о том, с чем мне пришлось столкнуться?

Тимофей Викторович кивнул.

— Боюсь, не предположения, — ответил он, убрав очки в кармашек халата. — Утверждения, Владимир Андреевич. Первое — вас прокляли. Судя по тому, как расползалась чернота по вашим органам, случилось это не вчера. Кто-то раньше позаботился.

Миленько…

— Значит, проклятия имеют силу…

— Еще какую! Зависит от силы того, кто проклинал. Ну и сами проклятия тоже бывают разными. Судя по тому, что я обнаружил у вас — это было проклятье на смерть.

Я снова сел на кровати и подтянул ноги к себе.

— Проклятие все еще действует?

— Да. Пока его не снимут. Хорошая новость — это решаемо. В Темном Ордене есть мастера. Так что в какой-то мере можно даже поблагодарить вашего нападавшего. Кабы не он, чернота продолжала бы пожирать вас изнутри, а вы бы ни сном ни духом… На то и расчет: когда проявляются внешние признаки, обычно уже поздно что-либо предпринимать.

Вот оно че, Михалыч… Ну спасибо тебе, добрый человек с заточкой!

— Но это же не все, да? — я поднял глаза на лекаря.

— Увы, нет. Второе утверждение — на острове находится незарегистрированный и очень сильный носитель Темного дара. И вычислить его своими силами будет очень непросто.

Я поежился от неприятного предчувствия. Вообще все это попахивало грандиозным скандалом петербургского масштаба. А то и круче.

Пусть в своей семье Володя Оболенский был паршивой овцой, но дед-князь точно всех мехом внутрь вывернет, если узнает о покушении на внука. Дело даже не столько в том, что он мной дорожил как отпрыском рода — это был вопрос репутации.

Никто, а уж тем более влиятельный род, не станет сидеть сложа руки в таких обстоятельствах и поставит весь этот остров на уши. Бездействие приравняют к слабости. А слабость проявлять нельзя — сожрут.

— Так что, Владимир Андреевич, я оставляю вас в лазарете на ближайшие два-три дня, — сказал лекарь. — До получения уточнений по анализам, до выяснения обстоятельств… Сами понимаете, случай нетривиальный. И с учетом обстоятельств я буду настаивать на охране вашей палаты.

Я криво улыбнулся.

— Вы же понимаете, что если этот незнакомец снова попытается меня убить, охрана его не остановит. Он же умудрился как-то усыпить целый этаж…

— И все же не помешает, — настаивал Тимофей Викторович.

— Ладно, — пожал плечами я. — Если вам так спокойнее.

— В любом случае не вам это решать.

Лекарь поднялся, снова внимательно меня осмотрел, и этот его взгляд был странным. На несколько мгновений его глаза изменили цвет — стали золотистыми, и в радужке словно замелькали небольшие искорки.

— Пожалуйста, дайте мне руку.

Я протянул ему правую ладонь, с любопытством наблюдая за работой одаренного. Общаться с лекарями, будучи в полном сознании, мне еще не доводилось, и было интересно посмотреть на мастера в деле.

К моему удивлению, я не увидел ни ярких сияний, ни спецэффектов, ни прочих красивостей, как показывали в кино. Просто когда Тимофей Викторович дотронулся до моей ладони, она резко потеплела, и это приятное тепло начало медленно разливаться по всему телу.

Это не было компьютерной игрой, здесь магия почти не имела визуальных проявлений — по крайней мере, пока что она выглядела весьма скромно. Даже немного разочаровывало…

И все же от одного этого прикосновения мне стало гораздо лучше.

— Что вы такое сделали, Тимофей Викторович? — удивленно спросил я. — Я словно… Как будто очень хорошо выспался всего за несколько секунд…

Лекарь снисходительно улыбнулся.

— Провел быструю диагностику и немного укрепил ваши ткани для качественной регенерации. Вы принадлежите к роду воинов, Владимир Андреевич. Насколько мне известно, вам по статусу не положены особые способности, но даже те базовые, которыми обладает каждый член вашей семьи, внушают врагам трепет и уважение. Но за все дары нужно платить.

Я улыбнулся.

— Да. В моем случае — зверским аппетитом.

— Это совершенно логично. Сила позволяет вам концентрировать энергию на регенерации, укрепляет ваше тело и дает вам физическую силу и скорость, недоступные обыкновенным людям. Но ничего не появляется само по себе, и энергию нужно откуда-то брать. Вы ведь все еще человек, поэтому и потребности у вас человеческие. Разве что повышенные. К слову, у меня есть гипотеза о взаимосвязи вашего поведения и силы, которой вы располагаете…

Я поудобнее устроился на кровати.

— Будет сильно нагло попросить вас поделиться соображениями?

— Это всего лишь гипотеза, Владимир Андреевич. Чтобы превратить ее в теорию и уж тем более в заявление, требуется провести масштабное исследование. Пока что я основываюсь на своих наблюдениях.

— Так в чем же они заключаются?

— Дело в том, что каста воинов — с вашего позволения, я так назову роды, наделенные воинскими талантами — имеет ряд схожих черт. Каждый род уникален и несет в себе лишь ему доступные особые способности, но вот рядовые члены семей… Что Оболенские, что Кантемировы, что Владыкины… словом, вы похожи. Вы воины, но вы не солдаты.

— Боюсь, я не совсем вас понимаю.

— Характер, Оболенский. Нрав, темперамент. Воины все холерики. Со временем одним удается обуздать кипящие внутри страсти — и тогда они достигают больших высот, а другие так и остаются занозами для своих семей. Заметьте, у вас нрав тот еще. Кантемиров попал сюда из-за безрассудства и вспыльчивости. Среди воспитанников есть и другие выходцы из касты воинов, у кого наблюдается проблемы с самоконтролем, агрессия, склонность к насилию… Причем порой доходит до почти что животных проявлений. Я уже молчу о том, что именно потомки воинов составляют большинство среди воспитанников Академии.

Интересный факт, однако. Это, конечно, никого здесь не оправдывало, но совпадение и правда казалось любопытным.

— Это можно как-то объяснить? — спросил я. — Должна же быть причина такого явления.

Лекарь пожал плечами.

— Она мне неизвестна, Владимир Андреевич. Быть может, в тот момент, когда верные императору роды получили силу, от воинов требовалось бесстрашие и в какой-то мере даже безрассудство. В конце концов, ситуация тогда была тяжелая. Почти безвыходная. Стоило огромных усилий вернуть власть правящему дому. И воины, коих тогда было большинство среди сподвижников Ольги Николаевны и Константина Константиновича, зачастую должны были идти на верную смерть. Не удивлюсь, если это своего рода природный механизм — отсутствие страха и горячность, запрограммированная на уровне крови. Тогда это было актуально, а сейчас… Ну, против наследственности не попрешь. Гены — не аудиокассета. Не перезапишешь.