Я даже зауважал ее еще сильнее. Она меня не любила — и честно призналась в этом с самого начала. Сразу обозначила позицию, пообещала, что легко мне здесь не будет. Но при всем этом пока что София старалась действовать профессионально и своим положением не злоупотребляла. Напротив, пыталась проявить заботу.

— Я очень ценю ваше сочувствие, София Павловна, — чуть мягче сказал я. — Понимаю, у вас протоколы, нормативы и прочее. Но, как я уже говорил, я не стеклянный — не разобьюсь. Скорбь — дело личное, хотя, как по мне, не всегда полезное. Сдается мне, проку будет куда больше, если я попробую найти ответы на свои вопросы. И если вы действительно хотите мне помочь, то у меня будет к вам просьба.

Надзирательница все еще обеспокоенно на меня глядела, словно не верила в мою стойкость. Ну оно и понятно, работа у нее такая — следить за вверенными ей воспитанниками. Так что пусть лучше думает, что я сухарь.

— Что за просьба, Оболенский? И сразу оговорюсь, что ничего не обещаю.

— Я хочу выяснить, за что в Академии оказался Вяземский. Нужно понимать, достаточный ли у него список прегрешений для того, чтобы сюда попасть, или же это была его личная инициатива…

София тряхнула головой.

— Думаете, Вяземский мог напроситься сюда специально… Ради вас?

— Я нанес ему публичное оскорбление. Да, вина кругом моя — и Орлову ангажировал, зная, что дама занята. И на дуэль спровоцировал. А потом еще и вышел из нее победителем на глазах у петербругской золотой молодежи. Это позор, София Павловна. Унижение для Вяземского. Такое амбициозные молодые люди не прощают. Поэтому я не удивлюсь, если Олег пришел сюда за мной.

Надзирательница рассеянно кивнула.

— Соглашусь, какая-то доля логики в ваших словах есть. Но это уж слишком очевидно — после вашего конфликта все будут думать, что это месть Вяземского.

— Я вот что думаю, София Павловна — а может на то и был расчет? Ведь смотрите, как красиво все бы выглядело, удайся незнакомцу план мен убить. Всех на этаже усыпили, никто ничего не видел и не слышал. Меня пырнули обычной заточкой — прямо как в настоящей тюрьме. Такую мог сделать кто угодно. Но в первую очередь подумали бы на Вяземского. Он напрашивается на первого подозреваемого после нашего конфликта. Так может его хотели подставить? Именно поэтому я хочу выяснить, какие за ним числятся нарушения и какая у него репутация. Согласитесь, будет очень странно, если примерный мальчик внезапно начнет вести себя как последний уголовник.

Видимо, мое объяснение убедило надзирательницу.

— Я вас поняла, Оболенский. Отряд не мой, я не видела бумаг на Вяземского… Но достать их будет не так сложно. У меня есть доступ к личным делам. Но как вам это поможет в нынешних обстоятельствах?

— Как минимум, отметем одного подозреваемого, пусть и самого очевидного. Разве вам не хочется узнать, кто и за что решил меня прирезать среди ночи? — фыркнул я. — В вашу же, к слову, смену.

София вздохнула.

— Разумеется, хочется, — она медленно побрела по освещенной маленькими огоньками дорожке, а я шел рядом. — Только вы же понимаете, что раз в инциденте замечены следы Тьмы, то разбираться будут не на моем уровне. А вы хотите самолично все выяснить, хотя у вас возможностей еще меньше, чем у меня.

— Ну это как сказать, — улыбнулся я. — Я нахожусь по другую сторону баррикад. И если мы начнем сотрудничать, то сможем получить больше информации. А это нас, быть может, к чему-нибудь и приведет.

Итак, Хруст, что у тебя есть?

София — которую ты умудрился заинтересовать. Неизвестно, надолго ли хватит ее энтузиазма, так что надо пользоваться моментом, пока она добренькая. Пусть накопает что-нибудь на Вяземского.

Лаптев, он же Доктор — кладезь слухов, циркулирующих в группах и отрядах. Можно его потрясти, наверняка знает, что и у кого спрашивать. Об ответной услуге договоримся.

Лекарь — он сможет прикрыть мне тылы на эти несколько дней. Пока я буду торчать в лазарете, добраться до меня будет сложнее. Значит, нужно действовать оперативно.

И… Рыжая. Странная девчонка с фотографиями из четвертой группы. А ведь она что-то знала, раз зачем-то меня предупредила. Но что она могла знать и откуда? И еще этот крик, от которого я проснулся… Крик, который меня спас. Неужели тоже она?

А я ведь пока что даже имени ее не выяснил… Нет, с ней мне точно нужно поговорить. Прием не под присмотром того надзирателя, который носился с ней как дурак с писаной торбой, а наедине.

— София Павловна, у меня есть еще один вопрос.

— Какой, Оболенский?

Я улыбнулся.

— Что нужно натворить, чтобы попасть в четвертую группу?

София резко остановилась, шаркнув ботинками по гравию, и вытаращилась на меня во все глаза.

— Оболенский! Владимир… Андреевич, вы в своем уме?

— Это лучше уточнить у лекаря, — улыбнулся я. — Но вроде не жалуюсь.

— Зачем вам четвертая группа?

Говорить или нет? София, по идее, могла с этим помочь. По крайней мере, она уж точно знала, как звали ту рыжеволосую девушку. Может смогла бы что-нибудь о ней рассказать… Но тогда я пойду по офигенно тонкому льду. Раскрутив ситуацию, София может узнать о моей печати Тьмы. А тогда черт знает, как она отреагирует…

Поэтому я решил выдавать информацию аккуратно и дозированно.

— В четвертом отряде есть девушка. Очень бледная, с длинными волнистыми рыжими волосами. На ведьму похожа. Она еще как будто не в себе, — затараторил я. — Она предупредила меня о нападении. Сама обратилась в библиотеке. Она что-то знает, София… Павловна. Поэтому я хочу найти ее и расспросить. Но к ней постоянно приставлена охрана, ей не дают общаться с остальными воспитанниками. Я подумал, может, если я окажусь в ее группе, то возможностей будет больше…

София Павловна нахмурилась пуще прежнего.

— Я поняла, о ком ты. Это Катерина Давыдова. И у нее действительно беды с головой. Она может говорить что угодно, постоянно несет околесицу. Она больна, Оболенский. В следующем месяце ее переведут в специализированное учреждение.

Ага. И эта рыжая Катерина, и Лаптев, значит, просто угадали, да? Даже если предположить, что у рыжей помешательство, но как тогда объяснить тот странный крик, от которого я проснулся? Меня ведь аж на кровати от него подкинуло. Мне все меньше казалось, что и это было совпадением. Многовато, блин, совпадений получается.

Если рыжая меня предупредила, то могла она попытаться мне помочь во сне? Вот это и следовало выяснить. Понять, зачем она вообще заговорила со мной и почему попыталась помочь.

И еще надо бы по возможности дернуть Доктора — выяснить, попал ли он пальцем в небо или все же услышал что-то конкретное о готовившемся на меня нападении. Теоретически он мог просто взять меня на страх — с репутацией Оболенского можно было ожидать пакостей, а этот ушлый прощелыга мог просто воспользоваться этим в своих интересах. Но если Доктор и правда что-то случайно узнал, я должен был вытряхнуть из него все и даже больше.

Он у меня соловьем петь будет, когда я до него доберусь…

— Так вы считаете, что эта Давыдова просто угадала? — криво улыбнулся я. — Что-то не верится мне в такие судьбоносные совпадения, уж прошу прощения. Хочу проверить и убедиться.

Надзирательница в отчаянии замотала головой так, что ее длинная светлая коса начала качаться из стороны в сторону, словно маятник.

— Оболенский… Вы не понимаете, во что собираетесь влезть, — она понизила голос, хотя мы были на пустынной дорожке, и нас не могли услышать. — Четвертая группа живет по очень строгому режиму. Вам же наверняка рассказали, что там держат тех, кого мы не смогли убедить исправиться и кто просто ожидает перемещения с острова. Очень редко воспитанники поднимаются из «четверки» в группы выше. Если вы туда попадете, выйти отсюда станет еще сложнее. Только в четвертой группе воспитанникам дается испытательный срок, по истечении которого принимается решение — переводить выше или…