— А на кой они мне?

— Ну все веселее. А вообще, я вам страшно завидую, если бы у меня был такой крепкий сон, то и я не дружила бы с привидениями, — старик довольно усмехнулся, я спрятала улыбку за чашкой душистого чая.

И сколько бы всего со мной благодаря этому не произошло. А вот этого искренне жаль. Конечно, оказаться в ситуации не то же самое, что о ней вспоминать, тем не менее я рада дружбе с привидениями, знакомству с лешаком и даже с ведьмой. Не будь я участницей всех этих событий ни за что не поверила, что на почтовой станции может быть так интересно.

Больше мы ни о чем не говорили, каждый молчал о своем. Я надеялась, что больше орлыкоги не придут к нам и восстановленные лавки со столом останутся служить долгие годы. Закончив с чаем я убрала со стола и, поняв, что сон по-прежнему не идет, достала красные конверты для Великой Матери.

— Что ты удумала, неугомонная? — Асимыч шел из умывальни, увидев конверты, остановился. — Рассвет скоро, спать ложись. А это бросай, девка. Дурь все. От безделья.

— Знаете, Асимыч, я совсем недавно подумала о том, что нет ничего случайного, у всего есть причина. Возможно и это, — я подняла перевязанные лентой конверты. — Не просто так. Не дурь. И совсем не от безделья.

Старик махнул рукой, мол, что с меня возьмешь и полез к себе на печь, а я взяла первое письмо

"Великая Матерь, ты, наверное, очень занята, принимаешь новых умерших, следишь за теми, кто уже у тебя. Тебе повезло, моя мама с тобой, а мы с папой скучаем. Только папа все время на работе, а я одна. Мне скучно. Была бы мама, она мне сказки читала или мы вместе пироги пекли. А ты совсем-совсем не можешь вернуть маму к нам?"

На минуту отложила письмо, будто про себя прочитала. С той разницей, что я мечтала о возвращении папы и мамы. Если бы кто-то мне ответил, то боль потери немного утихла. Но никто письма для Великой не открывает, их выбрасывают или сжигают. А кто-то отчаянно нуждается в ответе.

Я взяла перо чистый лист бумаги и написала

"Моя милая, прости, что долго не отвечала. Ты права — работы очень много. Мне очень жаль, что пришлось забрать твою маму, мне нужна ее помощь, умерших много и для каждого надо найти добрые слова. А кто, как не твоя мама умеет это делать. Твой папа сильный и ответственный человек, он старается сделать твою жизнь лучше и легче, пока вынужден больше времени работать. Но это не навсегда. Ты думаешь, что осталась одна, но это не так, твоя мама следит за тобой, твоими успехами и неудачами. Твое счастье делает маму счастливой. К сожалению, вернуть маму не могу, кто ко мне попал, назад не возвращается, но вы всегда вместе в твоем сердце."

Еще раз пробежалась взглядом по строчкам ответа и запечатала письмо в красный конверт. Сняла с шеи артефакт ведьмы плоский деревянный овал с черными кругами и дыркой в центре, положила сверху конверта. Через полчаса письмо уйдет к адресату. К сожалению, артефакт старенький работает медленно, но лучше так, чем вообще никак.

Я потянулась, посмотрела в окно: светает. Пора за основную работу браться: подготовила письма, которые отнесу сегодня в Постой. Еще раз перепроверила, чтобы не захватить лишнего.

Асимыча будить не стала, пусть после ночных потрясений отдохнет. На скорую руку перекусила пирожками и тихонько вышла на улицу. При свете размах погрома устроенного орлокогами удручал. Кулаки сжались и я от всей души пожелала им никогда не возвращаться, иначе попрошу Казимира оттеснить их к одной из ям для нежити. Жестоко? Возможно, но мне так жаль напрасных трудов. Восстановить можно, но не все, а разбитая дорога? Охохоюшки.

Жадный Асимыч строго-настрого запретил мне брать Рябушку, ну да это, чтобы дурь моя не находила помощников. Никак мне простить разрушенную коновязь не может, а новая ему не такая. Что не так объяснить не может. Я поняла, что она не им сделанная вот и не такая.

Постой маленькая деревенька тропинка к которой идет вдоль болота. Здесь, несмотря на развешанные ленты, нужно идти крайне внимательно, ведь болото может расширять границы и то, что вчера было сушей, сегодня стало топью. Я перезнакомилась практически со всеми и могу точно сказать, подавляющее большинство местных жителей приятные люди. Даже Всемила смотрителя хоть и любопытна с избытком и ревнива не к месту бывает приятной женщиной.

— Дарушка, неужто письма принесла? — дом Всемилы первый, поэтому каждый раз она меня встречает на своем огороде. Женщина вытерла руки о фартук и забрала конверты. — Как тебе у нас, обживаешься?

Что она, что смотритель друг друга стоят: оба гордые, оба делают вид будто все равно. На самом деле Всемила спрашивает об Асимыче, я не сразу это поняла поначалу рассказывала о себе, но женщина лишь губы поджимала и кивнув уходила. Теперь я знаю о ком она.

— По пирожкам вашим скучаю, — счастливая улыбка тут же расцвела на губах женщины превращая ее в мою ровесницу. — А в остальном держусь.

— Назад будешь идти — заходи, пирожками угощу. Вчера с капустой и мясом напекла. Как чувствовала, что ты придешь.

Чувствовать тут особо и нечего в Постой я хожу по средам, но я восхищенно ахаю и обещаю заглянуть. Быстро обхожу дома, в каждом пять минут общаюсь с хозяйкой получаю маленький гостинец: яблоко, пирожок, леденец на палочке. Отказаться нет никакой возможности. Поначалу это смущало, было неловко, а сейчас искренне благодарю и когда бываю в Любяшах в храме оставляю за них ленты.

Дом деда Савватия, которого все звали дед-одинок, стоял на отшибе. В глаза сразу бросалась неухоженность двора, умирающий огородик и кривой дом. Дед тяжело болел, едва ходил, а руки золотые были. Он такие красивые игрушки из дерева вырезал, какие я никогда не видела.

— Дарушка, а смотри-ка какие сегодня птички тебя ждут, — на тонкой веточке сидели две птички-невелички, тянулись друг к дружке маленькими клювиками.

— Какая прелесть, — я осторожно крутила веточку, боясь поломать красоту невероятную. — Какой же вы мастер, дед Савватий.

— Да какой мастер, скажешь тоже. Прошло мое время, дитя, так остатки былого тлеют потихоньку.

Я быстро прибрала в доме, наготовила на два дня, забрала что постирать нужно и попрощавшись поспешила на станцию. Вроде сделала всего ничего, а день к вечеру клонится. Опять Асимыч ворчать будет, а я что? Я не смогла пройти мимо несчастного старика. Деревенские его не сильно любят, за жизнь много он ошибок наделал, одна Всемила и помогает временами несчастному только потому, что когда она маленькая была дед каждую неделю ей игрушку или свистульку дарил. Только к ней он почему-то и был добр.

— По заслугам он получил, Дарушка, — я замерла услышав свое имя, не оглядывалась. — Можешь посмотреть на меня. Не обижу.

Медленно повернулась и мысленно застонала. Злыдня. Огромные черные глаза без белков и зрачков, тонкие бровки домиком, лицо сердечком. Ее можно было бы назвать милой, если бы не длинный нос, на конце которого рос желудь с зеленой шляпкой. Впрочем, злыдня в некотором роде сама была желудем, говорят, душа не нашедшая покоя в объятиях Великой Матери возрождается в желуде. Отсюда оттопыренные ушки-шляпки желудя, на голове будто берет шляпка желудя, из-под которой торчат три спиральки волос. Веточки руки и ноги завершались длинными цыплячьими коготками. В одной руке злыдня держала палку на вершине которой была привязана котомка в выгоревший едва розовый горох. Свободной рукой злыдня то теребила асимметричную из грубого холста юбку в заплатках, то дерганым движением поправляла съезжающую с худенького плеча рубашку, с такими же, как на юбке заплатками.

Что же мне так не везет. Нормальные люди жизнь проживут и ни разу с ними не встретятся, а я еще толком жить не начала и на тебе. Через силу улыбнулась, незачем злить нечисть, которая и так злая и промышляет вредительством.

— Ты не местная потому не знаешь сколько всего он сотворил, — злыдня вкрадчиво говорила и осторожно подходила ближе.