— Че это?

— А того это: сама заблужусь, а лошадь дорогу домой всегда найдет.

Смотритель прожигал меня недовольным взглядом, но я не сдавалась. Нет гарантии, что вновь встречу ведьму и она поможет выбраться. Судя по указателю болота в другой стороне от Куциков, но это не единственная опасность незнакомого леса.

— Я начальник, значит ты идешь!

— Вы начальник, но я леса не знаю. Я и сюда-то добралась благодаря змейке ведьмы вашей, а так бы пропала. Тропинки, которые вообще не тропинки видите только вы. Местные.

Смотритель побелел от злости, но сделать ничего не мог: я права. Отпускать одну в неизвестность нельзя. А лошадь свою жалко. Можно подумать я ее съем.

— К тому же уже вечереет, — я грустно вздохнула, сделала несчастное выражение лица. Если на него доводы разума не действуют, то, может, жалость ему не чужда.

Старик долго смотрел в окно, жевал губу.

— Ладно, но завтра с самого утра пойдешь, — он тяжело поднялся из-за стола, кинул — Прибери все, время ужина.

Я смогла скрыть довольную улыбку, ведь завтра обязательно уговорю его или лошадь дать или со мной пойти, напоминание об ужине отозвалось пустотой в желудке. Мой ужин давно уехал. Ну и ладно, голод иногда полезен для тела: сохраняет стройность и свежий ум.

С этими полезными мыслями я быстро прибрала конверты на полку под окном, перед этим красиво перевязала найденной бечевкой. Чтобы не приведи Великая не опозориться урчащим животом, пошла в зону отдыха. Я и здесь порядок наведу, пока работаю есть не сильно хочется, а потом сразу спать. Утром что-нибудь придумаю.

Я взяла шкуры со всех лавок, кроме той, где спать буду и понесла на улицу. Вдоль дома, на расстоянии метра, тянулся низкий заборчик. Зачем он здесь непонятно, ведь навеса нет, зато на него можно повесить шкуры. За ночь они вберут свежий запах леса, а днем успеют немного прожариться в лучах саны.

— Ну и где тебя носит? — смотритель недовольно заворчал, стоило войти в дом. — Ужин-то стынет.

И вправду на столе стояли две миски с похлебкой и одна с пирожками. Такой щедрости не ждала, тем не менее приятно и на сердце стало чуточку спокойнее. Пусть старик вредный, а с голоду умереть не даст. Это хорошо.

После ужина я все помыла. Взяла пирожок, салфетку и ленту вышла на улицу. Ночь быстро накрывала лес, но даже сейчас он был полон звуков. Будто и не собирается спать. Когда я развешивала шкуры приметила небольшой высокий пень, на него постелила вышитую бело-голубыми цветами салфетку сверху положила пирожок и ленту.

— Хозяин лешак, угостись пирожком, жену лентой порадуй.

— У-у-у-у

Я перевернулась на другой бок, натянула на голову шкуру.

— У-у-у-у

Тяжело вздохнув приподнялась на локтях, посмотрела на старика, но тот лежал на печи и если издавал звуки, то кряхтение и сопение, но не завывания.

— У-у-у-у

Да что ж такое! Вскочила с лавки и подбежала к окну, откуда доносились звуки.

— Великая Матерь, — я осенила себя великим кругом, но видеть не перестала.

Вокруг пня с моими гостинцами лешакам кружили привидения. Именно их протяжные завывания разбудили меня. Но как же так? В нашем лесу не было привидений, сколько раз мы с ребятами ходили ночью в лес и ни разу с ними не встретились. А тут… сборище какое-то. Я насчитала пять штук.

И чего они хотят? Привидениям не нужно ни есть, ни пить. Лента тем более им без надобности, как и салфетка.

— У-у-у-у

Смотритель заворочался на печке, застонал, рукой растирая спину. Не хватало, чтобы они его разбудили, тогда всем плохо будет. Он и так вредный, а тут еще и невыспавшейся.

Я быстро обулась, накинула на плечи платок и только хотела выйти, как услышала странный скрип. Выходить резко перехотела, вновь подбежала к окну. Из тени леса вышел лешак, протяжный скрип сопровождал каждый его шаг. Никогда их не видела. Да и вообще думала, что невидимые они. Ошибалась.

Длинные руки-ветви едва не задевали землю, длинные пальцы постоянно шевелились. Тело лешака будто кора дерева с зеленым отливом практически не двигалось. Длинные ноги, неожиданно для меня, оказались медлительными. Крупная голова с грубыми толстыми отростками-корнями качалась в такт шагам. Широкая улыбка хозяина леса никак не вязалась с образом выдуманном в детстве, так же как и яркие голубые глаза, наполненные добротой.

Да, на улице ночь, но глаза лешака горят словно звезды. И сейчас эти "звезды" смотрели на меня.

— Великая Матерь, — я крепче вцепилась в края платка.

Чем ближе подходил лешак, тем дальше от пенька отлетали привидения. Они его боятся? Неужели мертвым есть что терять? Лешак подошел к пеньку, медленно поднял руку, провел ею над гостинцами и те исчезли. Вновь яркие голубые глаза посмотрели на меня, а длинный палец поманил к себе.

Идти я? Не-е-ет. Но это лишь мысли и страх, а вот ноги вполне резво поспешили на улицу. Предатели.

— Великая Матерь…

Слабая надежда на скрип двери грустно помахала платочком. Не проснется мой ворчливый начальник, так и проспит до утра на теплой печи. Сколько разговоров слышала о лешаках и ни разу не слышала о подчинении человека. Да их никто и не видел, хоть подарки и пропадали.

Ночной воздух холодной лапой пробрался под одежду и даже платок не стал для него преградой. Привидения заволновались, к счастью, они оставались за спиной лешака.

Ноги замерли в метре от хозяина леса. Мы смотрели друг на друга минуты две, прежде чем пронзительно скрипя лешак поднял руку и твердые пальцы-веточки осторожно погладили меня по голове, как ребенка.

— Светлая душа, — тихо прошелестело у меня в голове.

— С-спасибо, — сердце билось быстро-быстро, а мысли метались еще быстрее. Лешак улыбнулся, а я, поняв, что опасности нет, осмелела и спросила: — Скажите, пожалуйста, гости наши с детьми добрались до следующей почтовой станции?

— Добрались. Выпущу, — голос лешака звучал в голове шелестом листвы в пышных кронах.

— Спасибо, хозяин леса, — я поклонилась.

— Добрая. Хорошо лесу, — вновь лешак меня погладил и медленно развернувшись скрылся в тенях ночи.

— Великая Матерь…

Вспомнив о привидениях завертела головой, но они исчезли. Тем лучше. Много впечатлений на меня одну вредно для психики. Я забрала салфетку тихонько прошмыгнула в дом. Смотритель спал, кряхтел и тяжело вздыхал, потирал поясницу. Бедный даже во сне болячка не отпускает, наверное, потому он такой вредный.

Утро наступило резко с окрика смотрителя:

— Стажерка, день проспишь!

— Как день?! — я вскочила на лавке, убрала волосы с лица, посмотрела в окно: день только-только занимался, туман лениво клубился меж деревьев. — Утро еще не настало, а вы? Эх, Лаврей Асимович, стыдно стажерок обманывать.

— Ты давай шевелись, некогда мне тебя за ручку водить места показывать, — от такой новости сон вмиг слетел.

Через пять минут я стояла умытая, причесанная и одетая.

— Я готова, — широко улыбнулась и достала небольшую холщовую сумку через плечо, собственноручно вышитую яркими цветами.

— Ишь, быстрая, — смотритель недовольно посмотрел на мои открытые коленки, простое платьице и осенние ботинки, но промолчал. Фух. Не хотелось бы утро начинать с пикировки. — Садись завтрыкать, время еще есть.

На столе стояли глиняные кружки и два оставшихся пирожка. Надо бы сегодня еще налепить и можно оладушек напечь, с яблоками. Вспомнив о мешочке с монетками, жить сразу же стало легче, не надо будет просить и чувствовать себя дармоедкой. Ужас как не люблю этого.

Тропинка, как я и предполагала, оказалась… да ее вообще не оказалось. Сразу видно, что ходят тут редко, а, может, есть другой путь, который смотритель показывать не хочет.

На мое счастье, Лаврей Асимович шел медленно, временами покряхтывая. И чего самому на своей же Рябушке не поехать? Но я молчала, в конце концов, он взрослый человек и со своей болячкой дольше, чем я с ним. Мне это только на руку.