Что так тошно-то?

— У-у-у, — отчаянное завывание вернуло меня в реальность.

Несчастные привидения жались друг к дружке и тонко выли. Почему не улетели, если страшно? Я растерла лицо ладонями и встала. О себе потом. Надо успокаивать и кормить вымогателей.

— И чего вы испугались? — я не стала слишком близко подходить к привидениям, остановилась в трех шагах от них. — Разбойники получили по заслугам, а вы раз уж просили есть, то…

— А-а-а я не буду это есть! — родственник смотрителя замахал руками и ногами, но будто натыкался на невидимую стену, не мог сдвинуться с места. Купец с Казимиром обнялись и заплакали на плече друг друга. — Хозяин, отпусти-и-и.

Так вот оно что, лешак не отпускает их. Бедные.

— Да не собираюсь я вас травить! — я топнула и уперла руки в боки. — Вы пока ничего дурного для леса и его жителей не сделали. Но теперь еду вы сами себе будете добывать. Вон там, — я махнула рукой на огородик. — Для вас посажены грибы и ягоды и только от вас зависит будут они расти и вас кормить или нет. Понятно?

— А где гарантия, что ты и там все не отравила? У-у-у, душегубка, — родственник смотрителя перестал барахтаться и исподлобья смотрел на меня.

— Вы вообще представляете сколько труда мне стоило перенести все это сюда?! — сказанное настолько возмутило, что едва находила слова. — Ой, да ну вас! Не хотите и не надо, только больше не приходите и на голод не жалуйтесь.

Я махнула рукой, подошла к лешаку, поклонилась и поблагодарила за помощь. Он тепло улыбался, в голубых глазах прятались смешинки, только рукой махнул в нужную мне сторону. Туман под ногами лениво редел, значит, скоро рассвет.

Возмущение и обида бурлили, я даже о боли в спине забыла, так хотелось наговорить всякого этим противным. Но. Не при хозяине и вообще, воспитанные девушки не ругаются.

Я настроилась на долгий путь к станции, но лешак помог мне: открыл проход прямехонько к дому. Хороший у нашего леса хозяин, заботливый и справедливый. Жаль, что такие противные привидения на его территории.

Будить смотрителя не хотелось, а дверь обязательно протяжно скрипнет, стоит ее побеспокоить, и разбудит Лаврея Асимовича. Сделала вокруг дома круг, спать, конечно, хочется, но потерплю до вечера. Не в первый раз такое. Проходя мимо Рябушки, вспомнила о столбе притащенном.

Коновязь!

Вот и работка появилась, а проснется смотритель и порадуется новой и добротной коновязи. Теперь не страшно будет лошадок оставлять. Рябушка недовольно фыркнула, но помогла мне притащить столб ближе к навесу. Старая коновязь от одного удара топора осыпалась трухой к моим ногам.

— Я так и знала, что это старье в любой момент может развалиться, — плюнула на ладони, как это всегда делал муж тетки, и крепко сжав древко лопаты принялась копать яму под новый столб. — Проснется Асимыч, увидит что я сотворила и порадуется новой коновязи. Конечно, он же старый куда ему новую мастерить.

Копала и приговаривала, себя подбадривала, чтобы сон не наваливался и не соблазнял поскорее улечься на лавке и шкурой накрыться с головой, чтобы сана спать не мешала.

Да так увлеклась, что не услышала шагов.

— Ты что наделала, малахольная?!

— Как что? Новую коновязь ставить буду, — я стерла пот со лба. — Старая совсем трухлявая была. Я разочек стукнула она и осыпалась. Представляете что случилось бы, если чужая лошадка сбежала?

— Ой, бедоноша, — смотритель руками накрыл голову. — Да за какие такие грехи ты мне на голову свалилась? Злыдня, как есть злыдня.

— Да что вы о старой так переживаете? Вы посмотрите какой я столб нашла.

— Да чтоб тебе! — старик плюнул под ноги. — Да ты хоть понимаешь что натворила, окаянная?! Это же непросто трухлявое бревно! Оно же зачаровано было! Кто теперь за лошадками ухаживать будет? Кто их подпитает и подлечит? Ты?!

— Ой… Лаврей…

— Уйди с глаза моих и не появляйся! — в злых глазах смотрителя поднималось бешенство. Пришлось спасаться бегством. — Бедоноша окаянная!

Отбежав от станции на добрых двести метров задумалась, что же теперь делать? В дом не вернусь: пока первый гнев не отпустит старика там быть опасно. В лесу подруг нет. Где пещера привидений не знаю, да и вряд ли они сейчас были бы мне рады. Дом лешака не найду, да и неудобно его опять тревожить, он и так на меня всю ночь потратил.

Ведьма!

Ободренная догадкой свернула с дороги на тропку ведущую к дому старухи. Она мне плату должна. Как раз пока до нее и обратно схожу Асимыч и успокоится. А там я придумаю, как новую коновязь зачаровать. В Любяшах маги есть, надо будет смогу с ними о рассрочке договориться.

Так я увлеклась новыми планами, что под ноги не смотрела. Взмахнула руками будто птица крыльями и полетела вниз.

— Ох, — правую сторону тела обожгло болью. Перевернулась на спину и поняла: наказание за сломанную коновязь меня догнало. А, может, это за убийство разбойников?

Упала я знатно и чувствую, ничего хорошего впереди не ждет. Кое-как села, проверила руки-ноги, вроде шевелятся, значит, переломов нет. Хорошо. Встала, в глазах потемнело и тошнить начало. Плохо. Но пока не смертельно. Немного подождала, пока картинка перед глазами ясной станет.

— Дела-а-а, — яма оказалась не только глубокой, но и широкой. Два моих роста вверх и столько же вширь. А хуже всего то, что стены гладкие будто стекло и я по ним никак наверх не выберусь.

— ПО-МО-ГИ-ТЕ! — пришлось закрыть уши, чтобы не оглохнуть от своего крика. Эхо как мячик отбивалось от стен.

Понимаю, что лес глухой и от дороги я далеко отошла. Вряд ли кто услышит. Но не могу не попытаться.

Кричала недолго. Неожиданно голос пропал и даже шепот не прорывался наружу. Великая Матерь что же теперь делать? Села, обняла себя за колени и расплакалась. Вот теперь можно обрыдаться никто не услышит, не увидит. Возможно, это вообще последнее что я могу сделать в своей жизни. Так себя жалко стало, что еще горше заплакала. Не сделать мне ничего великого как отец с матушкой. Не шить одежду красивую. И много разных "не" которых уже не будет в моей жизни.

Через время правая рука немного опухла, становиться на правую ногу стало больно. Я вновь попыталась найти хоть какую-то лазейку в этой идеально гладкой яме. Ничего. Твердая, гладкая поверхность восхищала и одновременно бесила своей идеальностью. Такое чувство, будто кто-то сперва вырыл яму, а потом залил чем-то — не единой трещинки или неровности какой. Как так?

Посмотрела наверх время обеда, может чуть больше, а я есть совсем не хочу. Домой хочу. Уж лучше бы осталась со смотрителем, ну не убил бы он меня в самом деле. Чего я сорвалась? Попробовала лоб — горячий. Плохо. Очень плохо. Прислонилась лбом к стене, но она быстро нагревалась, не приносила никакого облегчения. В конце концов измучившись искать то, чего нет я села, оперлась головой о стену и прикрыла глаза.

Температура поднималась и единственная моя надежда — это скорый вечер и прохлада.

Великая Матерь, сделай так, чтобы сюда не упало ни одно животное. Жить хочется.

Звуки леса убаюкивали. Усталость накатывала тяжелыми волнами жара. Провалилась в темноту без сновидений, а когда глаза открыла на улице была ночь. Я видела, как над ямой клубится туман, его мертвенное голубое свечение окрашивало стены моей ловушки.

Стало страшно.

Из хорошего было только то, что я пока жива и жар спал, а вместе с ним пришел голод и желание сходить в туалет. И если первое перетерпеть можно, опять же изредка голодать полезно для здоровья, то с мочевым пузырем терпение никак не поможет, а, наоборот, сделает хуже.

Никогда бы не подумала, что могу оказаться такой ситуации. Несколько раз я слышала истории отца о практически безвыходных ситуациях, но он всегда находил возможности выбраться из них самому и спасти товарищей. Уверена и у мамы были трудности, но и она справлялась. Как плохо быть без магии. Я оказалась совершенно беззащитной и к тому же без голоса.