На катке, расположенном на изрядно промерзшем городском озере, было на удивление безлюдно. Кроме нас и мамы с маленькой дочкой никого не было видно. Это катание и правда обещало быть похожим на старые добрые времена, когда в декабре мы практически всегда часами молча катались на коньках, а я все время падала и роняла вместе с собой Спайка. То есть чем-то волшебным, веселым и не имеющем отношения к жизни, начавшейся после августа. И разве нужно было еще что-то для того, чтобы немного забыться? Мне — нет. А Спайку — не знаю.

Когда мы приехали, он, как и раньше, помог мне надеть коньки в здании проката, где все обычно и переодевались тоже. Я этого делать никогда не умела: у меня шнурки путались между собой, нога болталась в коньке, и если я шнуровала их сама, то неизменно падала через каждые полметра, утаскивая за собой всех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Не знаю уж почему, но я не ожидала, что он вспомнит об этой моей «особенности», однако он даже не дал мне попытаться сделать это самой, пошутив, что не хочет вернуться с катка весь в синяках.

А потом мы катались, наблюдая, как на улице стремительно темнеет, смеялись, вспоминали какие-то забавные случаи из прошлого и, словно сговорившись, не упоминали ничего, что могло напомнить о Денисе и обо всем, что с ним связано. Равно как и о разговоре в заброшенном школьном кабинете. Наверное, это было неправильно и в изрядной степени лицемерно, но вдруг оказалось, что он, как и я, совсем не против ненадолго повернуть время вспять, даром что это было невозможно.

Спайк даже позволял себе жесты, которые можно было назвать как минимум дружескими. Заправлял мне волосы в шапку, когда они из нее выбивались, отряхивал меня от снега, ловил, когда я в очередной раз падала, удерживая на ногах. Словом, вел себя так, словно ничего и никогда не говорил мне такого, от чего хотелось совершить самоубийство. Не говоря уже о том, что он делал, этого ведь тоже словно не было, если судить по его поведению на катке. Это несоответствие вместо того, чтобы радовать, тяготило меня. Постепенно оно все больше и больше портило мне настроение, в какой-то степени даже злило. Нет, я не стала устраивать ему скандал. Слишком уже бессмысленно это было бы. Я просто нарушила давнюю традицию не разговаривать во время таких катаний, заменяя речь мимикой, жестами и смехом.

— Максим, я замерзла и, наверное, не хочу больше кататься, — произнесла я, стараясь никак не дать ему понять, что меня расстроило. Впрочем, зря. Этот человек по-прежнему понимал меня с полуслова, и стоило мне подать голос, как он пристально на меня посмотрел.

— Каштан, объясни мне, что тебе сейчас-то не нравится, а? — раздраженно поинтересовался Спайк, резко на одном коньке разворачиваясь в мою сторону. — И даже не думай отвечать «ничего», ты полчаса уже мою спину взглядом сверлишь!

— Я… просто… — я замялась, — просто неправильно все это. После того, что ты говорил тогда, в классе. Не говоря уже о том, что делал, — сдалась я, не став пытаться сделать хорошую мину при плохой игре.

— Угу, особенно после того, как я дважды спас тебе жизнь, — язвительно заметил парень, отчего мне стало иррационально стыдно за вполне нормальные чувства. — Я повторяюсь: это было необходимо, так поступить. Или ты еще не поняла, что у меня были свои мотивы, м?

— Я… благодарна тебе за то, что ты не дал мне наложить на себя руки, Максим, и уж тем более благодарна, что ты вытащил меня из этих застенок Инквизиции, которые Денис у себя устроил. Только вот воспоминания не сотрешь. Особенно если учесть, что ты не желаешь говорить, что за «свои мотивы» у тебя были, — на удивление взвешенно и честно ответила я, нервно елозя коньком по льду.

— Не желаю, — устало согласился он. — И даже готов признать, что ты в чем-то права. Пошли, сядем в машину. Трепаться, стоя посреди катка, плохая идея.

Я кивнула, и мы быстро скатались до все того же проката, переобулись там в нормальную обувь, кинули коньки в Спайков багажник и сели в машину. После чего Белоусов продолжил говорить так, словно и не прерывался.

— Только вот что ты предлагаешь, м? Оставить тебя одну я не могу нигде, кроме собственного дома, а у меня дома ты сходишь с ума и спишь по три часа в сутки. Какие альтернативы, Влада? — он серьезно смотрел на меня, явно ожидая ответа.

Я вздохнула. Ненавижу самостоятельно решать подобные дилеммы, за меня это всегда делал кто-то другой. Подумав около минуты под пугающе пристальным взглядом парня, я «вынесла вердикт».

— Знаешь, пока ты… не стал поправлять мне шарф и вообще вести себя как раньше, мне было весело. Так что… наверное… тебе стоит просто держать какую-то дистанцию, а в остальном вести себя так, как ты считаешь нужным, — робко предложила я, заикаясь и ожидая в ответ потока свойственного парню сарказма.

В чем-то он даже оправдал мои ожидания.

— И ты не заявишь мне потом, что я к тебе слишком холоден или еще какую-нибудь чушь в этом духе? — полюбопытствовал он с мнимым сомнением в голосе.

— Нет. Я обещаю, что такого не будет.

— Тогда идет. Хотя если бы каждая девушка писала к себе инструкцию, жить было бы значительно проще.

Я облегченно рассмеялась типичной спайковской шуточке, а парень завел машину. Домой мы вернулись на удивление умиротворенные для людей, которые чуть не поскандалили из-за, на первый взгляд, мелочи.

И снова Максим сдержал свое слово. Он постоянно вытаскивал меня куда-то, но при этом практически не прикасался и не делал ничего такого, что можно было бы истолковать двояко. Я, пожалуй, поражалась его неожиданной последовательности, благодаря которой декабрь прошел с пугающей скоростью, а вспоминать и мучаться кошмарами у меня просто не было времени. Если я не шла куда-то с самим Спайком, то он присылал билеты в театр вместо себя, и я шла туда с Мезенцевым, который вел себя на удивление прилично, и охраной, что терпеливо дожидалась нас на входе. Или на премьеру нового фильма, или на концерт, на который приходилось аж ехать в соседний крупный город. На одном из таких концертов я даже выиграла фанатский конкурс и получила простенький телефон, в который Стас купил мне симку с красивым номером. Что было уж совсем удивительно, ибо того, что и он тоже будет вести себя со мной как со «своей» я не ожидала. И удивленная этим поступком теперь носила этот простенький телефон всегда с собой, во внутреннем кармане куртки или клетчатой жилетки, полюбившейся мне последнее время. Все вокруг словно задались целью заставить меня каждый день получать столько новых впечатлений, чтобы на мерзкие воспоминания просто не оставалось ни времени, ни места в голове.

И у них это получалось. Я все реже просыпалась в холодном поту, все меньше шарахалась от людей, и даже перестала бояться прикосновений противоположного пола. Терапия впечатлениями действовала на меня куда лучше, чем работа с психологом. Я успокаивалась и начинала верить, что все и правда будет хорошо, тем более, что в скором времени наступал Новый Год, а это пора чудес и хорошего настроения, и даже, наверное, какого-то обновления. Начало зимы незаметно перетекло в предновогоднюю суету, и я очень жалела только о том, что никому не смогу подарить подарки. Не у Спайка же просить на них деньги, а все мои «заначки» остались дома, и я не знала, как их вернуть, и не взбесить при этом своим «риском» Белоусова.

Но даже в этом мне помогли. Вернее, я думала, что помогли. Утром двадцать девятого декабря ко мне в комнату зашла Марина, которая после своего отвратительного поведения со Светой из нее переселилась, и с которой я не разговаривала, будучи в обиде за подругу. Она была какая-то подавленная, тихая и пришла, как выяснилось, с извинениями. Сказала, что ей надоело, что я ее избегаю, и признала, что была неправа тогда. Даже попыталась как-то логически обосновать свое недружелюбное, агрессивное поведение, но я махнула рукой, и простила ее.