Мною, наконец, овладели нормальные для таких ситуаций чувства. Паника, страх за свою жизнь, омерзение, желание выбраться и прочий спектр эмоций мыши в мышеловке. Я снова заорала. Результат это дало тот же, что и в первый раз. Я заорала еще раз, молотя ладонями по клетке. Ни единого постороннего звука не раздалось в ответ. Только голова разболелась еще сильнее, а из глаз брызнули слезы. Нестерпимо хотелось домой, хоть меня там никто и не ждал. Или в школу. Или на работу. Или к Спайку, который будет прожигать меня презрительным взглядом. Словом, куда угодно из этого гаража ужасов, мать его!

Впав в панику, я кричала до тех пор, пока не охрипла, и плакала до тех пор, пока не заболели глаза. Денис все не приходил и не приходил, и в голову даже пришла шальная мысль, что он и не придет, оставив меня здесь умирать от голода и жажды, а потом медленно разлагаться среди товарищей по несчастью из братьев наших меньших.

Когда я уже готова была выть от паники и клаустрофобии, гараж открыли. Оказалось, что уже стемнело, и свежий вечерний воздух несколько прояснил мысли в моей голове. Только вот лучше бы я и впрямь умерла в этом гребанном гараже. Это было бы куда как милосерднее того, что случилось потом.

Пришел, само собой разумеется Денис. Проигнорировал очередной вопль о помощи ничего мне не сказал вопреки всем книжным штампам о душевнобольных, и выудил меня из клетки, изрядно покорябав об нее. По идее, на крики из уже открытого гаража должен был бы кто-нибудь прийти, но чуда не произошло. Во дворе было тихо. Агатову было вообще наплевать на то, что я зову на помощь и попытки сопротивления, он только труп кролика отрешенно погладил, второй рукой с силой удерживая меня за запястье. Стало жутко. Это все напоминало какой-то дешевый триллер, и я снова заорала. Получила от Дениса пощечину, такую, по сравнению с которой спайковые были ласковыми поглаживаниями по лицу.

Кричать резко расхотелось, да и парень заклеил мне рот изолентой (черной, а не синей), и тихим, безжизненным голосом пригрозил заклеить и нос тоже и проверить, смогу ли я при этом дышать. Если буду «плохо себя вести». На того парня, что таскал мне шоколадку, это существо не походило вообще. Стало крайне нехорошо оттого что он мог так качественно притворяться. Да и вообще нехорошо. Невыносимо хотелось, чтобы Спайк пришел и спас меня. А еще домой. Ага, размечталась.

Денис вытащил меня из гаража, и, не обращая внимания на попытки отбиться, кинул в багажник чьей-то машины (своей у него не было, это я знала точно) и еще раз повторил свою угрозу насчет залепливания ноздрей. Казалось бы, я должна смеяться, но после гаража мне было панически страшно. Открыть багажник изнутри возможным не представлялось, тем более что, кинув в него меня, Агатов, несмотря на то, что я активно брыкалась, как следует перемотал той же лентой мои руки и ноги. Самое странное, что слез не было. Если из-за несчастной любви я плакала, заливая слезами подушку, то сейчас глаза были настолько сухими, что мне хотелось их расчесать до крови. До меня слишком ясно доходило, что ничем хорошим это все не кончится. А еще в голове билась мысль: «Мне очень повезет, если я вообще выживу».

Я не знаю, сколько времени эта проклятущая машина со мной в багажнике ехала в неизвестном направлении. Знаю только, что биться головой о железо на поворотах было крайне неприятно. Да и не только головой. Правда, боль напоминала о том, что я пока еще жива, а не последовала примеру зверей в Агатовском гараже. Это успокаивало, как ни странно. Еще хотелось есть и пить, поскольку, по моему мироощущению, ела я последний раз часов двенадцать назад, еще в школе. А пила и того позже, утром, перед тем, как в нее прийти.

Забавно: реши я прогулять в школу, и в этот гараж, и соответственно, в багажник потом никогда бы не попала. Так и так меня ожидает много веселого и интересного, так почему бы не посмеяться над ситуацией? Помирать так с музыкой и все такое. Потому что биться связанными руками о внутреннюю поверхность багажного отделения смысла не имело.

А мне ведь конец. Хватятся меня в лучшем случае в понедельник, когда я на работу не приду после школы. А это аж через три дня после моей пропажи. То есть через вечность. За три дня меня успеют и помучить, и убить, и от тела избавиться так хорошо, что и не найдет никто. Единственной моей надеждой было то, что Денис правда хотел добраться через меня до Спайка или его отца. Тогда он попытается как-то донести мысль, что я у него, и мне это совсем не нравится.

И тогда, наверное, Белоусов не сможет оставить все как есть. Он, конечно, обещал, что спасает меня последний раз, когда выудил из воды, но он же не конченый подонок. Он не позволит, чтобы меня замучили до смерти. По крайней мере, это было моей единственной надеждой на спасение. А вот если, например, ему окажется все равно… Или если Дениска просто на голову ударенный и мстить никому не хочет… Тогда моя песенка спета. Но думать об этом совсем не хотелось. Вопреки логике, здравому смыслу и моим предыдущим поступкам, сейчас я отчаянно хотела жить. Настолько сильно, что понимала: если Денис даст мне хоть малейший шанс попытаться удрать, я им воспользуюсь.

Только вот он не даст, скорее всего. Не развяжет же он меня и не скажет: «Каштан, ты пока рядом с машиной посиди, а я решу, что с тобой делать». Вероятнее всего, он даже от изоленты меня не избавит до тех пор, пока не будет уверен, что никуда я не денусь. Ведь какую бы цель он ни преследовал: отомстить Максиму, или же просто избавиться от излишне любопытной Каштанки, ему в любом случае нужно приложить максимум усилий, чтобы я не сбежала. Если он не идиот. А он, к сожалению, хоть и на голову не здоров, но на идиота не похож совершенно.

Неожиданно машина остановилась. Я невольно порадовалась. В горле пересохло, хотелось в уборную и есть, а после выхода из машины был шанс, что я смогу все-таки убежать. Или меня хотя бы покормят. Ну, он же не желает, чтобы я померла раньше времени? По крайней мере, на это очень хочется надеяться. На то, что я нужна ему живой. Впрочем, несмотря на остановку машины, для меня ничего не поменялось. Багажник никто не открыл, только смутно слышные голоса мужчин подсказали мне, что Агатов с кем-то говорил. Кажется, он объяснял этому кому-то, что «девчонку пришлось брать раньше времени». Если слух не подводил меня, то это был несомненный плюс. Значит, его мотив все-таки месть, и я какое-то время поживу. А чем больше я успею прожить, тем выше шанс на спасение. Чистая логика. Бессердечная сука, мать ее.

Спустя какое-то время, по моим ощущениям — минут через пятнадцать, автомобиль снова поехал. А мне стало совсем тяжело терпеть желание обмочить белье. Но я держалась, разумеется, просто это было несколько болезненно, и на глаза навернулись слезы. Гордость… И циничное понимание, что обоссанный багажник мне могут не простить и со зла убить. Окончательно и бесповоротно. А это меня абсолютно не устраивало. В голову снова пришла смешная мысль: кажется, именно так себя чувствуют собаки, которых не очень любят хозяева. Вроде желание вполне естественное, только это не волнует никого. Выполнишь — пожалеешь. Причем всенепременнейше и очень сильно.

Я сдержалась и не стала зло, истерически смеяться, хоть и очень хотелось. Попробовала закрыть глаза. Ничего не изменилось: что так темно, что эдак. Но терпеть отчего-то стало проще. До новой остановки, так сказать, мы доехали быстрее, и на сей раз меня открыли. Поприветствовав прекрасной фразой «дернешься не так — убью» и не снимая с меня порядком стянувшей кожу изоленты. Некстати подумалось, что если ее будут все-таки сдирать, то она послужит эпилятором для лица, рук и ног. Смешно.

Из багажника меня снова поднял на руки Агатов, перекинув через плечо, как мешок картошки. Теперь я наблюдала его тощую задницу и удивлялась тому, с какой легкостью он меня несет. А кроме данной части Дэнчика и земли под его ногами ничего особенно видно не было, так что я понятия не имела, где мы, и куда делись люди, с которыми он говорил во время остановки.