Захожу в кабинет. Большое, просторное помещение, у дальней стены которого стоит стол. За столом сидят трое человек, ещё один почти скрючился в калачик и сидит в кожаном кресле слева. Камера находится чуть правее от двери, за ней тоже стоит человек — местный оператор. В принципе, ничего необычного. Я была на таких просмотрах раз пятьдесят. Шесть из них прошла успешно. Об остальных сорока четырёх предпочитаю не вспоминать.

— Представьтесь, — сухо требует женщина, сидящая в середине коллегии.

— Эвелина Сафронова.

— Иностранка? — интересуется женщина.

Вообще-то, всё должно быть в анкете, — думаю я про себя. Но, если взглянуть на огромную стопку бумаг, что лежат перед мужчиной, который судорожно перебирает их в этот конкретный момент — видимо, пытается найти мою анкету, — становится понятно, что анкета здесь вряд ли поможет. Наверное, именно поэтому женщина утыкается в ноутбук и пытается что-то найти. Спустя несколько секунд она делает жест рукой в сторону своего коллеги и тот прекращает рыться в бумагах. Дамочка поднимает взгляд обратно на меня. Смотрит требовательно. Я вспоминаю, что всё ещё не ответила на вопрос.

— Да, — подтверждаю я.

— Попала в нашу страну так же, как главная героиня книги попала в другой мир? — смеётся мужчина по левую руку от женщины, играясь с ручкой.

— Нет, — спокойно отвечаю я, — это было обдуманное решение, приехала с конкретной целью.

Мужчина, задавший вопрос, кивает.

— В общем-то, как и девяносто процентов всех, кого мы сегодня осмотрели, — опуская взгляд в ноутбук, произносит женщина. Всё ещё не глядя на меня, увлечённая компьютером, она говорит:

— Ну и что вы нам приготовили?

— Приготовила? — непонимающе переспрашиваю я.

— Да, — подтверждает мужчина, продолжающий крутить шариковую ручку между пальцами. — Есть какие-то сценки? Вырезки из ваших предыдущих работ?

— У вас вообще были предыдущие работы? — перебивает женщина, отрываясь от экрана ноутбука.

— Есть, — снова коротко и ясно отвечаю я.

— Боже, — женщина глубоко вздыхает, отодвигается от ноутбука и откидывается на спинку офисного кресла. — Это пустая трата времени. Чем думал этот ваш писатель, когда предлагал найти малоизвестную актрису? — она обращается к мужчине, который никак не может расстаться с ручкой.

Он пожимает плечами.

— Мой клиент любит экспериментировать, — говорит он как ни в чём ни бывало.

— Так пускай экспериментирует дальше в своих книгах. С чего он вообще решил, что знает, как делается большое кино?

— Он так не решал, но, согласитесь, с его видением фильм станет намного лучше. Он, как никто другой, знает, какими должны быть герои.

— Именно поэтому его сейчас нет здесь? — недовольно качает головой женщина.

— Он будет на финальных пробах.

Женщина устало мотает головой, на несколько секунд прикрывает глаза, затем смотрит на меня.

— Спасибо, вы свободны, — говорит она. — Если нам что-то понадобиться, мы с вами свяжемся.

— Но… но… — начинаю запинаться я, понимая, что вот-вот мне грозит полный провал. Я ещё не проходила ни один кастинг так отвратительно.

— Но-но, — кивает женщина, пародируя меня. — Что но? Я говорю вам: можете быть свободны, — она делает взмах кистью, указывая в сторону двери.

— Я ведь даже ничего не показала, — пытаюсь возразить я.

А что я им покажу? Как умею танцевать? Или петь? Передо мной ведь даже никаких условий не поставили. Просто покажите что умеете. Отличный кастинг! Да это издевательство какое-то, а не кастинг!

Внезапно женщина разворачивает ноутбук, на экране которого я вижу стоп-кадр с отправленной в резюме видеозаписи. Ах… вот, значит как…

— К чему тогда весь этот цирк? — не собираюсь отступать я. Раз уж не дали нормально пройти кастинг, то хотя бы высказаться я могу?

— Девушка, я же сказала…

Я перебиваю:

— Слышала я, что вы сказали. И мне ровно так же плевать на это, как вам на меня.

Складываю руки на груди и встаю в защитную позу.

Кисть мужчины, играющегося с ручкой, замирает. Он откладывает письменную принадлежность на стол и заинтересованно смотрит на меня. Поворачивается к женщине и говорит:

— А мне нравится.

— Что? — чуть ли не падает со стула дамочка. — Нравится?

— Характер очень даже соответствует канону.

— Это сумасшествие какое-то.

— Да ещё и такая смелая особа. Ни одна девушка за всё время просмотров не решилась так нагрубить.

— Я бы на вашем месте не воспринимала это как что-то хорошее, — отвечает женщина.

Мужчина оборачивается ко мне. Он щуриться, осматривает. Наконец произносит:

— Вы знакомы с произведением? Изучали?

— Изучала, — спокойно отвечаю я. — Это одна из моих любимых книг.

Он снова хватается за ручку и жестикулируя с её помощью, говорит:

— Может, покажете нам своё видение героини? Что-нибудь… какую-нибудь из сцен?

Я вздыхаю, но всё же опускаю руки. Пытаюсь вспомнить подходящую сцену и вдруг мне в голову приходит гениальная идея — отыграть ту самую сцену, где главная героиня, распрощавшись со своим любимым и отправив того на осаду крепости, узнаёт, что любимый в беде, и отправляется в путешествие по королевству, чтобы собрать новую армию для помощи своему мужчине. Я показываю всё это в таких деталях, о которых, наверное, не догадывается даже сам автор книги. Я разговариваю с воображаемыми слугами, затем вкратце описываю события, не требующие качественного отыгрыша, и наконец… собираю войско и прихожу на помощь любимому, роль которого в моём случае занимает камера. Я смотрю на неё так… как не смотрела ни на одного мужчину в жизни. Оператор, снимающий всё это, спрятавшийся за аппаратом, неожиданно выглядывает из-за него, глядя на то, как идеально я отыгрываю любовь к бездушной технике. Полные надежды глаза, чуть-чуть влаги и сложенные на груди ладони.

— Любимый, — говорю я наконец, после чего резко обрываю сцену, меняю выражение лица на улыбчивое и по-доброму смотрю на шокированных членов комиссии.

Мужчина, позабыв про ручку, начинает хлопать так, что та вылетает у него из рук и отлетает куда-то в стену.

Женщина закатывает глаза, закрывает веки и откидывается на спинку, задрав голову к потолку.

— Просто сумасшествие, — говорит она.

Кристоф.

Я выхожу из грёбаного офиса, натягиваю на голову капюшон толстовки, надеваю очки, чтобы меня не узнали и иду на прогулку. Мне нужно подышать. Раньше я не занимался такой хернёй. Раньше, если меня что-то бесило, я арендовал шикарную загородную виллу, желательно где-нибудь на берегу моря, собирал огромную тусовку — от ста, до трёхсот человек, — и пил. Пил неделю, месяц. Люди менялись. Знакомые лица уходили, приходили незнакомые. На седьмой или пятый день рядом не оставалось ни одного, с кем я начинал свой запой. Но меня это мало волновало. Тогда меня интересовало только одно — девушки. Мясо. Живое мясо для удовлетворения моих потребностей. Идеальные сучки, с модельной фигурой, накачанными задницами… хотя, на седьмой день я уже не смотрел, куда пихаю свой инструмент. Не удивлюсь, если однажды окажется, что я случайно переспал с мужиком. Фу! Мерзость! Думать об этом на трезвую ни хрена не приятно.

И всё же! Жизнь была раем. Идеальным, алкогольным раем. А что теперь? Теперь у меня нет денег даже на сраный ящик сорокалетнего вискаря. Я ничтожество! Я позорище! Я никогда не скажу об этом Майку, не скажу об этом никому, но сам прекрасно понимаю, что моя жизнь катится к чёрту!

Мне срочно нужно расслабиться. Нужно выпить. Смотрю на часы — три часа дня. Если начну сейчас, то к двенадцати ночи дойду до необходимого состояния, а там пойдёт как по маслу.

Продолжаю шагать по тротуару, не обращая внимания на прохожих. Если задеваю кого-то — не моя проблема. Нужно смотреть, куда идёшь. Я не для того решил стать знаменитостью и стал ею, чтобы уступать дорогу обычным плебеям. Людишки, со своими никчёмными проблемами, суетятся на улицах города, даже не зная, что прямо сейчас среди них разгуливает звезда такого масштаба. Да-а… было время. Было время, когда, шагая по улице даже в таком виде, меня всё равно вычисляли какие-нибудь молоденькие девочки и визжали от восторга, умоляя дать им автограф. Глядя на них, я еле сдерживался, чтобы не утащить их всех с собой на тусовку и попробовать каждую по очереди. Проблема была только в том, что им, наверное, и восемнадцати не было. Поэтому приходилось довольствоваться фантазиями. Но за то время, что я рисовал им подписи, успевал глазами раздеть всех до гола. Ох и были же времена!