— Хорошо, — слышу со спины. Останавливаюсь, оборачиваюсь. Он смотрит под ноги. Сокрушается, но одновременно с тем злиться. Он сжимает кулаки. Мышцы шеи напряжены. Видно, как ему не хочется говорить это. — Хорошо, если я пойду к психологу, ты сходишь со мной?

— Я? С чего бы мне идти с тобой?

— Я же уже сказал, — через силу пытается выдавить он. — Мне нужна помощь. Один я не смогу.

— Сходить к психологу? Не сможешь? — Он не отвечает. Я добавляю: — Что, не так уж это и приятно, Ламбер, когда приходится поступиться гордостью?

— Я в дерьме, — говорит он, поднимая взгляд на меня. Взгляд жалобливый. Уж от кого-кого, а от него я точно не ожидала подобного. Мне почему-то становится стыдно. Мне почему-то становится его жалко.

— Ладно, — я опускаю голову и пытаюсь смириться с тем, что вот-вот собираюсь согласиться. Согласиться помочь самому неприятному мне человеку. — Я схожу с тобой.

Он смотрит на меня. Не говорит ничего. Только в глазах я могу прочитать немое, слабое, еле заметное «спасибо». Тут до меня доходит:

— Это будет считаться, что я выполнила свою часть сделки? — Он слабо кивает. — Тогда… хорошо.

Ещё некоторое время мы прогуливаемся по улицам, не решая заговорить. Меня ужасно раздражает эта неловкость.

— А что насчёт фильма? — решаю спросить я.

— Что?

— Съёмки завершены или есть надежда, что всё продолжиться.

— На сколько мне известно, через несколько дней в город пребывают режиссёр и продюсер проекта. Если они будут согласны продолжить работу, тогда, может, и съёмки продолжаться тоже.

— И какова вероятность, что они будут согласны?

— На сколько я знаю, режиссёр серьёзный. Он не оставит всё просто так. К тому же, вроде все разрешения на съёмки в Индонезии получены.

— Ты же понимаешь, что всё из-за тебя… — я запинаюсь на полуслове. — Из-за нас. Из-за наших с тобой скандалов и ссор?

— Раньше я бы сказал, что это не так. Но сейчас… наверное соглашусь с тобой.

— Как великодушно.

— Мы оба в незавидном положении.

— Если продолжим вести себя так дальше, не видать нам карьеры… — говорю я куда-то в сторону.

— Тогда придётся постараться.

Я смотрю на Кристофа, и понимаю, что он не шутит. Неужели до него дошло, что мир не крутиться только вокруг него?

Кристоф.

Через пару дней весь актёрский состав снова собирается на студии, чтобы познакомиться с продюсером и режиссёром проекта. Но все и так прекрасно понимают, что никакое это не знакомство.

— Дамы и господа, рад приветствовать вас всех! — говорит режиссёр. По правую и левую руку от него стоят продюсер и писака. — Полагаю, все и так уже знают моя имя, но ради приличия всё же представлюсь: Кевин Торрино. За последние пятнадцать лет я снял восемь успешных фильмов, каждый из которых окупился, минимум, в два раза. Надеюсь, вы понимаете, что к работе я подхожу серьёзно и требую того же от своих коллег по площадке. До меня дошли слухи, что с недавнего времени в коллективе разлад. Происходят какие-то скандалы, недопонимания и срывы рабочего процесса. В основном, это касается исполнителей главных ролей.

Он оборачивается на меня. Уводит взгляд, продолжая речь.

— Хочу сказать заранее, этот фильм я планирую завершить так же хорошо, как и предыдущие. У меня нет желания разбираться с вашими личными проблемами. Нет желания откладывать съёмки, искать новых актёров и заниматься разгребанием прочих проблем. Если кто-то не заинтересован в продолжении работы, прошу покинуть площадку сейчас же.

Замолкает и внимательно осматривает весь актёрский состав.

— Если же таких нет, — продолжает, — тогда требую соблюдать все условия подписанного вами контракта. В договорах чётко обозначено что вам можно, а чего нельзя. Также там указаны штрафные санкции, которые ожидают вас за неисполнение условий контракта.

Он снова внимательно осматривает всех актёров, как какой-нибудь вояка. Генерал, отчитывающий своих солдат.

— Я не собираюсь штрафовать и увольнять вас за все предыдущие промахи и косяки, меня здесь не было, я не мог повлиять на происходящее. Но скажу сразу, — он чуть повышает голос, — Если определённые персоны продолжат вести себя на площадке непрофессионально, моя реакция не заставит долго ждать. Надеюсь, всем всё ясно.

Пару лет назад я бы с удовольствием послал бы его. Но сейчас, когда чувствую себя второсортным актёром, у меня как будто не хватает на это смелости.

— Понятно, — недовольно говорю я первым. Говорю недовольно, но всё равно соглашаюсь. Это всё, что я могу сейчас сделать.

Эвелина смотрит на меня. Она оборачивается к режиссёру и говорит:

— Понятно.

Дальше начинают соглашаться и остальные актёры.

— Прекрасно, — хлопает в ладоши режиссёр и передаёт слово продюсеру.

Продюсер проводит небольшое знакомство, вводит всех в курс дела, называет точные сроки репетиции и съёмок, после чего просит помощника подойти. Свою речь он завершает словами:

— Всё расписание и все данные по распорядку будут высланы вам на почту. Репетиции начинаются с завтрашнего дня. На сегодня все могут быть свободны. Кроме вас, господин Кристоф, и вас, госпожа Сафронова.

— Вот так сюрприз, — недовольно говорю я стоящей рядом Эвелине. — Все свободны, а мы как будто какие-то прокажённые.

Она тычет локтем мне в бок.

— Нужно было меньше выпендриваться.

— Сама придумала? — усмехаюсь я.

Она презрительно смотрит на меня, после чего отправляется к продюсеру. Приходится идти следом.

— Рад знакомству, — продюсер протягивают нам руку. С обоими обходится простым рукопожатием. — Задержал вас, потому что хотел узнать о ваших отношениях.

— Отношениях? — чуть не закашливается Эвелина. — О каких отношениях?

Продюсер сохраняет каменное спокойствие, не показывая вообще никаких эмоций.

— Господин Карвин жаловался на вас. Я бы с удовольствием убрал вас и провёл новый кастинг, пока не поздно, — сходу рубит он, — но господин Карвин слишком дорожит вами. Уж не знаю, с чем это связано, но я вынужден считаться с его мнением. Никогда не занимался ничем подобным, но ведь всё бывает впервые, — он вопросительно-утвердительно пялиться на нас. — Хочу узнать, что происходит. Почему ваше поведение совсем не сочетается со словом «профессионализм»? Вы двое находитесь на тонкой грани. Оба в незавидном положении. — Играет, козёл, играет доброго, но по лицу видно, что тот ещё мудак. Да и не только по лицу, а вообще по всем его движениям, немного манерным, немного напыщенным. Строит из себя хер пойми что. Мудила… Он смотрит на меня. — И если госпоже Софроновой особо нечего терять, это просто её возможность появиться на больших экранах, то для вас, господин Ламбер, на сколько мне известно, это последний шанс не потерять свою известность. Я ведь прав?

Спрашивает ещё. Точно издевается.

— Да, правы, — говорю я.

— Значит, вы целенаправленно пытаетесь сорвать съёмки?

— Я ничего не срываю, — пытаюсь сдерживаться изо всех сил, чтобы не врезать этому ублюдку.

— Ваши слова совершенно не вяжутся с вашими поступками.

Сжимаю челюсть, мышцы на шее напрягаются. Я понимаю, что ещё чуть-чуть и я сорвусь. Краем глаза вижу, как напрягается Эвелина. Она тоже видит, как я зол. Но мне плевать. Пускай скажет ещё хоть одно слово, пускай ещё хоть попробует унизить меня, напомнить о том, какой я неудачник, тут же получит по своей наглой роже.

— Вам стоит забыть, что вы когда-то были звездой мирового масштаба, господин Ламбер…

Ну всё, козлина, напросился! Я уже поднимаю руку, пальцы сжаты в кулак и готовы отставить свой отпечаток на морде засранца. Как вдруг… чувствую, что руку перехватывают. Оборачиваюсь на девку, опускаю взгляд ниже и вижу, как её пальцы окутали мой кулак. Она пытается разжать его своей тонкой ручкой. Не знаю почему, но я поддаюсь. Не просто рука, а я сам. Я больше не хочу никого бить. Злость постепенно отступает и мне становится как-то… хорошо. Спокойно. Это идиотское прикосновение… одно прикосновение её руки… и я совершенно не могу понять, что со мной происходит. Я просто превращаюсь в другого человека.