Я почти выхожу из комнаты, когда взгляд невольно цепляется за отражение в зеркале. И хотя у меня круги под глазами, которые я даже не удосужилась замазать, из-за недосыпов. Мысли не давали покоя. Чувство вины и сожаления съедало каждую секунду. Теперь же я отношусь к случившемуся иначе. Видимо тот факт, что я проревела в подушку все выходные, устроив голодовку, как-то повлиял на меня. Я отчетливо понимаю, что реальность и отражение друг от друга неотделимы.

Отражение — то, что мы выдаем в действительности. То, как мы принимаем себя. То, как видим и ощущаем. То, что сами преподносим в этот мир. То, как прислушиваемся к своей душе, создавая вокруг себя собственный мир.

Никто не рождается уверенным. Никто не рождается идеальным. Ведь даже у самой красивой девушки в мире найдутся собственные страхи, комплексы и желание всё изменить, совершенствовать себя дальше. Никто не рождается смелым или трусливым. Никто не рождается глупым или умным. Всё это зависит исключительно от нас. От того, как в конечном итоге мы принимаем этот мир. Как чувствуем эту жизнь. Как мечтаем и стремимся к осуществлению заветных желаний. Как верим в собственные силы. Как прислушиваемся к сердцу и следуем его зову. Как любим и благодарим…

Только сейчас я наконец понимаю, что быть собой — значит быть в ладах с собственным «я», со своей душой, независимо от того, кто и что говорит вокруг. Независимо от того, что происходит. Ведь в конечном итоге только наши поступки совершают ход, что определит дальнейший момент, следующие часы, месяц, а может и целую жизнь.

Благодаря нему я поняла — кто я…

Я спускаюсь вниз и не могу сдержать улыбки, когда вижу, как мама порхает у плиты, а папа ей помогает. Затем раздаётся знакомый голос. И я замечаю Кирилла, что мелькает своей белобрысой шевелюрой в камере.

— Привет, лиса! — вдруг произносит он, кажется заметив меня.

Мама с папой тут же оборачиваются, и я мельком замечаю облегчение на лице своего братца. Он редко звонит родителям. Чаще всего мне. Но, если делает это, то попадает под расстрел, в виде множества вопросов, которые чаще всего сходятся к «Ты там хорошо питаешься?» и «Надеюсь за вами хорошо присматривает охрана. Эти толпы фанаток пугают».

— Привет и пока! — с улыбкой на лице говорю я своему семейству и, помахав, спешно следую в коридор, не замечая растерянных взглядов.

Ещё бы. Мой внешний вид порядком…чудаковатый, но…он мой!

Когда я выхожу за ворота, то не успеваю толком прикрыть дверь, меня встречает белозубая улыбка Акимовой.

— Доброе утро!

— Чего надо? — сразу перехожу к делу и отстраняюсь, под этим странным, маньячим взглядом.

— В смысле — чего надо? Лисцова ты вконец офигела? Решила окончательно перестать быть овечкой?

— Решила окончательно сбросить маски.

Она задумчиво смотрит на меня, а затем выдаёт:

— Хм. Мне нравится.

Я усмехаюсь, но тут же становлюсь серьёзной и внимательно её оглядываю.

— Ты что пила?

— Ну-у-у…Если только чуть-чуть. И прежде чем проснётся твоя занудная сторона, — Она выставляет указательный палец вперёд, — это было вчера! Вчера-а-а-а! Поэтому сегодня я тебя очень прошу — будь другом и сядь за руль.

— Вообще-то я думала, что из нас двоих — это у меня депрессия. Ведь по собственной глупости я потеряла дорогого мне человека!

— Прямо-таки уж и потеряла! Боже. Звучит, как в банальной драме. Словно он помер.

— Типун тебе на язык! — ужаснувшись, гневно произношу я, хмурясь.

— Вместо того, чтобы убиваться, лучше найди его и попробуй всё объяснить. В конце то концов, если бы не наш эксперимент, то не факт, что вы бы вообще начали общаться. Да и кто знает, как тогда все сложилось бы.

Я поджимаю губы, задумчиво глядя на неё.

— Что?

— До этого я и не задумывалась об этом в таком ключе…

Ведь она права.

Кто знает, как всё сложилось бы при иных обстоятельствах. Но одно я знаю наверняка — я изменилась. Словно освободилась от тяжёлых оков и теперь вольна взлететь, когда того сама захочу.

— Вот видишь! Я всегда дело говорю! — Она довольно ухмыляется, а затем подбрасывает ключи, которые я тут же ловлю.

Насмешливо мотаю головой и следую на водительское место.

Когда мы заходим в университет — я сразу понимаю: что-то не так.

Акимова инстинктивно напрягается, что заметно по маленькой складочке у неё на лбу. Мы переглядываемся. А затем одновременно ступаем в сторону гардероба.

Оставив одежду и получив заветный номерок, мы направляемся к лестнице. Однако я не могу отделаться от чувства, словно за мной наблюдают. Причём сразу несколько человек.

— Мне кажется или они все на нас пялятся? — недоумевающе произносит Лика, когда мой взгляд цепляется за стенд объявлений. Обычно он пустует или же на нем прикрепляют пару листов с расписанием и местными мероприятиями. Но даже тогда — они отличаются серой и однотонной бумагой. Этот же лист, словно факел, горит желтым цветом.

— Что за бумажки они все держат? — продолжает бесноваться Акимова, не привыкшая быть в стороне от главных сплетен и всех значимых событий.

Мое сердце чует очередной подвох. Ускоряет темп, когда я подхожу ближе и поднимаю голову, чтобы взглянуть на новое объявление. Только вот…

— Какого черта?! — не смущаясь присутствия посторонних, вопит Анжелика, а затем сдирает яркий флаер, на котром красуется моя фотография, где я — Алиса и где я — Вика. А ниже подпись: «ОСТЕРЕГАЙТЕСЬ! Пример для подражания студентов и мисс «Совершенство» оказывается лживой чудачкой, играющей с чувствами людей».

Со стороны начинают доноситься шепотки…

«Неужели это правда?..»

«Я слышала, что она затеяла пари на новенького. Это ужасно!»

«Как такое возможно? Она же…ангел!»

«Что за дрянь?! Разве можно так поступать?»

— Эй, вы! Заткнитесь, пока я всех тут не поубивала!

Лика спешно хватает меня за руку и тащит наверх.

Мы поднимаемся на четвёртый этаж, а затем идём прямо коридору. Однако с каждым разом перед глазами все больше мелькает желтых пятен. Шепотки же превращаются в откровенные тычки и порицания.

В какой-то момент все комментарии, относящиеся к моей персоне, по большому счету нелицеприятного характера, сливаются в сплошной шум некого водопада.

Я пытаюсь абстрагироваться от происходящего, несмотря на то, что мои пальцы подрагивают. А сердце сжимается так сильно, что вот-вот остановится.

— Просто не обращай на них внимания, — с мнимым спокойствием произносит девушка.

Я поднимаю голову, думая о том, что не позволю кому бы то ни было судить себя. Ведь они ничего не знают. Ничего… Поэтому их слова становятся для меня пустым звуком. Однако затем…

Я сталкиваюсь с карими глазами. Они внимательно смотрят на меня. И я замираю на месте, чувствуя, как в груди подпрыгивает сердце.

Он тоже видел.

Он видел эти чертовы флаеры.

Отблеск ненависти и разочарования отчетливо читается в его взгляде. Даже напряженная линия подбородка и строго очерченная линия скул выдаёт его напряженность.

Тогда я сжимаю руки в кулаки и, выпрямившись, разворачиваюсь, покрепче обхватив лямки рюкзака.

— Эй, Лисцова!

Я не обращаю на голос Акимовой никакого внимания, упрямо следуя в сторону туалета. Мне нужна минута. Всего минута, чтобы собраться с силами и понять — это не может сломить меня. Пусть даже если и очень больно. Пусть даже если хочется разреветься в голос. Пусть даже если подкашиваются ноги, желая рухнуть на землю и больше не подниматься. Пусть даже если сердце мучается от обиды.

Это все я.

Я заварила эту кашу.

Я поставила чужие чувства на кон.

Я продолжала лгать, когда было столько возможностей все исправить.

В том, что случилось только моя вина. И, кажется, впервые я готова принять за свои поступки ответственность и не убегать, трусливо поджимая хвост.

Когда в поле зрения появляется знакомая дверь с табличкой женского туалета, я вламываюсь туда, как захватчик. Акимова следует за мной, говоря: «Послушай, Алиса, это…», да так и останавливается, не закончив фразу. Ведь мы нос к носу сталкиваемся с Демидовой и её подружкой. Она довольно скалится.