Я делаю вдох и выдыхаю, обхватив себя руками. Стоит телу расслабиться и голова снова даёт о себе знать — легкое головокружение заставляет меня едва качнуться вправо. Но я тут же закрываю глаза и жмурюсь. Затылок едва отдаёт ноющей болью. Но она отступает на второй план, когда я ощущаю чужое присутствие позади себя.

Спешно оборачиваюсь и оказываюсь нос к носу с Ковалевским.

Он замирает.

— Вот, — в конце концов произносит парень и поднимает вверх небольшой чемоданчик. — Я принёс аптечку.

— О…

Он отходит к кухонному гарнитуру и включает подсветку. Она падает на мебель, которая тут же создаёт едва различные тени. Теперь я могу отчётливо видеть парня. Как и хмурую складку у него на лбу.

Невольно закусываю губу и тут же шиплю, совершенно позабыв о ранке. Ковалевский цокает языком и снова хватает меня за руку, заставляя приблизиться к нему. Спустя же пару секунд я сижу на стуле, когда этот мистер смачивает ватку перекисью водорода, совершенно не жалея антисептика.

— Только пикни, — сурово произносит он, глядя в мои глаза, с застывшей возле моих губ ваткой.

Закатываю глаза и тут же произношу:

— Ни капельки сострадания.

— Не заслужила, — с той же холодностью, сочащейся в голосе, произносит он. Но я так и не успеваю ответить, потому что в этот момент он резко прижимает ватку к моей нижней губе.

Кривлюсь, но помалкиваю, с каждой секундой все больше чувствуя, как пощипывает кожу. При этом не перестаю наблюдать за ним из-под полуопущенных ресниц.

Сейчас его лицо так близко, что я могу разглядеть каждую чёрточку, изгиб и даже линию. Но это мгновение длится всего лишь секунду. А в следующую я снова чувствую относительную свободу, которой тут же пользуюсь. Спрыгиваю с места и беру ватный диск с бутылочкой. После чего кивком головы указываю парню на стул.

Он едва заметно усмехается. Но в конце концов оказывается на том же месте.

Настаёт моя очередь смачивать ватный диск. Однако прежде чем коснуться того места, где виднеется запекшаяся кровь, я говорю:

— Можешь кричать и даже шикать.

Мои губы растягиваются в самой обычной улыбке, без какого-либо подтекста, сарказма или же иронии.

Брови Ковалевского медленно взлетают вверх, когда он продолжает смотреть на меня с толикой удивления и усмешки, скрывающейся в глубине глаз.

Я прикладываю ватный диск к его лицу, смачивая ранку и стирая лишнюю кровь.

— Ну вот. Так-то лучше, — разглядывая небольшой, порез говорю, откладывая перекись с ваткой в сторону.

Он склоняет голову набок, словно под таким углом сможет увидеть то, что не может заметить при обычных обстоятельствах.

— И откуда ты только такая взялась?..

— А это имеет значение? — усмехнувшись, спрашиваю я, с интересом разглядывая его.

Он хмурится и тут же говорит:

— Нет.

Хм. Что и требовалось доказать.

— Что ж… Пожалуй мне пора.

— Что — даже не останешься на ужин? — Усмехается, открыто издеваясь надо мной.

— Думаю, на сегодня с меня достаточно, — не скрывая своей усталости, говорю я. А затем едва слышно добавляю: — Спасибо, что… Спасибо.

Мы сталкиваемся взглядами.

Его — хмурый, местами пугающий, бездонный. И мой — открытый, местами потерянный, сожалеющий.

— С тебя снова должок, крейзи.

Кривлюсь, как от зубной боли, и тут же произношу:

— С чего это?

— Я никогда ничего не делаю просто так. Тем более не подставляю своё лицо под удар.

— Хм. Как будто тебя об этом просили… — бубню себе под нос, так, чтобы парень не расслышал. Затем тяжело вздыхаю и говорю: — Что на этот раз? Куртка? Поход к парикмахеру? Ещё одни кроссовки? Уж прости — нервные клетки, как и мозги, не продают, — саркастично произношу, сложив руки на груди, ожидая дальнейшего вердикта.

— Как остроумно. — Он едва щурится, а затем поднимается.

Теперь наши глаза оказываются на одном уровне.

— Вернёшь должок, когда я того потребую.

— Что? Откуда мне знать, что тебе взбредёт в голову.

— Уж поверь, ничего из того, о чем бы ты сейчас могла подумать, — усмехается и берет стакан, наливая в него воду из стоящего графина.

— Учти. Это долг не на крови. И даже не оформлен юридически. Поэтому чуть что, и я умываю руки. Ясно?

Он смеётся. Затем неожиданно наклоняется вперёд. Я замираю, когда его лицо оказывается в паре сантиметров от моего. Делаю прогиб в спине, склоняясь над мойкой, чтобы хоть как-то увеличить расстояние между нами. И сердце начинает учащённо биться.

— Yes, — растягивая буквы, на чистом английском, насмешливо шепчет он.

Не знай я, что он жил в штатах пару лет, подумала бы — коренной американец.

Ковалевский отстраняется так же быстро, как и оказывается рядом.

Я откидываю прядь волос назад, спешно поправляю, скатившиеся, очки и хмурюсь. Больше не говоря ни слова — спешно удаляюсь из логова этого дьявола. При этом он так и остаётся стоять на месте, едва обернувшись, провожая меня горящим взглядом, который в себе подсветки кажется ещё более мистическим и устрашающим.

Прибавляю шаг, мысленно чертыхаясь, и в конце концов покидаю его квартиру, оказавшись в спасительной прохладе коридора.

Стоило на пару секунд подумать о том, что он не такой уж и придурок, каким кажется на первый взгляд. Как он доказывает обратное, заставляя меня держать прежнюю оборону.

«О чем ты вообще думала, Лисцова?» — думаю я и тут же усмехаюсь.

В памяти как назло всплывают воспоминания сегодняшнего дня и глупая улыбка расплывается на моих губах.

Как не крути, но, кажется, я далеко не одна такая сумасшедшая…

По крайне мере Ковалевский совершенно далёк от образцового парня. Одни его удары и техника боя чего только стоят. Что уж говорить о дьявольском и безрассудном взгляде?..

Но, что же ты выберешь в итоге?..

Прошла неделя с тех пор, как мы с Ковалевским эпично сходили в кинотеатр. Однако за все это время мы ни разу не пересеклись. И под «мы» я подразумеваю — Викторию Сверчкову. Ведь в отличие от неё, Алиса Лисцова видит его все пять дней в неделю, при том что у нас совершенно разные группы! Хотя периодически пары и совпадают. А свободные столкновения в коридорах, столовой и прочих местах, находящихся на территории университета, начинают казаться мне странной закономерностью.

Акимова смеётся, но тактично помалкивает. Единственный раз, когда она высказалась — был тот самый вечер. Трудно было не заметить мою разбитую губу, как и тот факт, что я весь день где-то пропадала.

Очередное застолье. Множество маленьких шоколадных печенек, которые я то и дело цепляла из прозрачной пиалки. И новое признание в собственной неудаче, где я поведала о том, как прошёл мой день.

Честно говоря, рассказывая все это, я то и дело ловила себя на мысли, что в моей жизни становится слишком много Ковалевского. Словно каждый вдох — сопровождается его присутствием. Словно сердце бьется быстрее только когда он рядом. Но затем я поняла глупость собственных рассуждений, хорошенько все проанализировав, и отмела их в сторону. Ведь это же логично. Немудрено, что я то и дело думаю об этом парне, когда он является объектом нашего эксперимента. Именно поэтому все мои мысли сосредоточены вокруг одного человека.

— Главное помни мои слова, лисёнок, — со странной ухмылкой, растянувшейся на губах, произносит Акимова, с глухим стуком поставив кружку на стол.

— Слова? — Я неопределённо хмурюсь и тянусь за последней печенькой. — Какие именно?

Я поднимаю на нее взгляд.

Она тяжело вздыхает, а затем произносит, так, словно пытается предостеречь меня от огромной ошибки:

— Сама не влюбись в него.

На этих словах я закашливаюсь, поскольку откусанная печенька попадает не в то горло. Затем спешно хватаю кружку и делаю глоток остывшего чая. Снова откашливаюсь и втягиваю носом воздух, пытаясь не задохнуться.