Почему?

Без малейшего понятия. Но то, что он ей нравится — понятно, как и видно, наверняка. И одна лишь эта данность приводит меня в тихий ужас.

Думаю, если бы я имела способность испепелять людей и какие-либо предметы взглядом, то сейчас эта самая способность включилась бы совершенно непроизвольно!

«Это называется ревностью» — посмеиваясь, вдруг выдаёт мой внутренний голос, на что я мысленно кричу ему: «Заткнись!»

Спагетти закончились как десять минут назад. Поэтому я подхватываю чайник и наливаю себе ещё кружечку.

«Спокойствие. Только спокойствие» — то и дело повторяю себе, как какую-то чудотворную мантру, заглушая щебетание Демидовой и наводящие вопросы Акимовой, которой непременно надо работать в полиции. Если не в ФБР!

Это просто талант, черт возьми! Непринужденно выуживать информацию и грамотно ей пользоваться она всегда умела. И похоже, что сейчас она решила использовать свои таланты на максимум!

— Итак. Значит вы двое — встречаетесь? — После недолгой молчаливой паузы, за время которой я успеваю встретиться с Демидовой взглядом, произносит Анжелика, совершенно бестактно и при том не скрывая любопытства.

Этот вопрос меня настолько дезориентирует, что я давлюсь чаем. Затем едва не опрокидываю кружку, под всеобщие взгляды. А после и вовсе — случайным образом пинаю Ковалевского под столом по ноге. Однако это замечает лишь он.

Наши взгляды пересекаются. На доли секунд мне кажется, что в его глазах веселятся черти, отплясывая возле ритуального костра и отбивая громкий ритм в огромном бубне. Но затем я сглатываю и спешно отвожу взгляд, едва прикусив губу.

«М-да. Только у меня талант — постоянно выставлять себя в дурном свете! Класс!»

— Думаю, это уже не твоего ума дело, — насмешливо, но не менее холодно, парирует Демидова, а затем пухлые, матовые губы смыкаются на кончике трубочки от коктейля, который она заказала.

Ковалевский же едва заметно усмехается, но молчит. Что меня заметно раздражает. Ведь он хоть и не подтверждает, но и совершенно не опровергает этот факт!

Как так можно?

Что он вообще за человек такой!?

«А ты можно подумать лучше…» — как всегда не вовремя подключается внутренний голос. Поэтому я желаю скорее покончить с этим представлением.

— Что ж. Вечер был и впрямь чудесным. — На последнем слове я едва заметно кривлюсь, не удержавшись. Но нам уже пора.

Я поднимаюсь с места и подхватываю свою сумочку. Акимовой хватает лишь одного взгляда на меня, чтобы все понять и безропотно подняться следом. Однако я совершенно не ожидаю того, что Ковалевский последует нашему примеру.

— Нам тоже. Не так ли, Карина? — Его губы извиваются в странной, замысловатой ухмылке, когда он смотрит на девушку. И она, словно околдованная, уверенно кивает и поднимается следом.

Всю дорогу до выхода, я пытаясь вспомнить различные медитации. Но, когда мы заходим в лифт, все складывается таким образом, что Ковалевский оказывается позади меня. И, черт бы меня побрал, если бы я сказала, что не испытываю притяжения, стоя рядом с ним. Эти чувства настолько необъяснимы и непредсказуемы, что я совершенно теряюсь в них.

Ещё немного и мое сердце достигнет рёбер, сломав их в дребезги!

Поэтому, когда двери лифта наконец открываются — я, не глядя на ребят, спешно выхожу из кабины. После чего двигаюсь в направлении выхода, то и дело огибая прохожих людей.

Мысли в кучу. Хотя в последнее время я даже не помню, когда в моей голове царило спокойствие. Ведь там уже давно полнейшая неразбериха. Не говоря о сердце, что так неожиданно предаёт меня. А ещё эта Демидова!

Как же бесит!

Я несусь вперёд, не разбирая дороги, лишь отчаянно нуждаясь в свежем воздухе, чтобы хоть немного прийти в чувства и потушить пожар, что с каждой минутой разрастается во мне.

Яркие огни, надписи, таблички и блики — проносятся перед глазами, смазываясь в ничего незначащие пятна. Поток машин, городская суета, люди — все смешивается воедино.

Я просто отрешаюсь от мира, как делаю это всегда, когда мне хочется побыть наедине с собственными мыслями, чтобы разложить все по полочкам. Чтобы понять себя и прийти к определённому спокойствию.

Не знаю — идёт ли за мной Акимова. Не знаю — ушёл ли Ковалевский с Демидовой. Не знаю — как выгляжу со стороны в их глазах. Возможно глупо. Поскольку мои поступки временами странные и необъяснимые. Я просто продолжаю идти вперёд, покусывая губы, глядя на то, как под ногами бежит дорога. Правда знакомый голос в какой-то момент кажется настолько ощутимым, что установленный мной купол разбивается в дребезги на маленькие осколки.

Реальность, словно резко выброшенный поток воздуха, накрывает меня волной.

Крик подруги. Яркая вспышка света. Ноги, что прирастают к месту от ужаса, сковавшего мое тело. Рывок — и машина проносится мимо в считанных сантиметрах.

— Какого черта, Лисцова?! — Он с силой трясёт меня за плечи, заставляя прийти в себя. Если это, конечно, вообще возможно. Не скажу, что перед глазами у меня пронеслась кинолента собственной жизни. Однако осознание того, что ты возможно вот-вот покинешь этот мир — прочно встряхнуло внутренности, не забыв при этом вывернуть душу.

Черт. Я едва не погибла.

Наконец поднимаю на него взгляд. Но не сразу понимаю, что именно Ковалевский спас меня. Успел вовремя и буквально оттолкнул в сторону, выдернув с проезжей части, на которую я по собственной неосмотрительности шагнула.

— Ты меня слышишь? Что-то болит? Говорить можешь? — начинает осыпать вопросами, попутно касаясь пальцами моего лица.

Я вздрагиваю, а затем ведомая каким-то внутренним порывом, прижимаюсь к нему, крепко обнимая, чувствуя, как его руки бережно смыкаются на моей талии.

В этот момент я совершенно забываю обо всех посторонних факторах и страхах. Потому что в эту секунду — я — это просто я. Без масок, притворства и прочей атрибутики, помогающей людям выживать в этом мире и частенько скрывать собственные чувства из тех или иных побуждений.

Просто глубоко вдыхаю так полюбившийся запах парня. Что кажется полнейшей чепухой и глупой лирикой. Невозможно привязаться к человеку за такой короткий период. Но похоже эта нечисть действительно сумела перевернуть мой мир с ног на голову, став его значимой частью.

— Алиса… — Мое имя из его уст звучит так мягко и необычно, с англоязычными нотками, что сердце замирает, чтобы вновь трепетно забиться, оповещая о том, что оно живо. Живо, как никогда прежде.

— Я…я в порядке, — выдыхая, пересохшими губами, наконец говорю, чувствуя, как быстро и импульсивно бьется его сердце. А затем слышу негодующий голос Лики:

— Ты, что совсем спятила?!

— Эй, полегче…

— Полегче?! Да ее едва не сбила машина прямо на моих глазах! Лисцова, черт тебя подери, ты хочешь моей смерти? Или, чтобы я поседела раньше времени?! Это ведь даже хуже!

— Седина нынче в моде, — едва слышно усмехаюсь я. После чего осторожно отстраняюсь и перевожу взгляд на подругу.

Акимова, не церемонясь, притягивает меня к себе и заключает в крепкие объятья.

— Дурочка, — шепчет так, что могу услышать лишь я одна.

— Знаю, — так же тихо произношу, понимая, что эксперимент вышел за предполагаемые рамки.

Изначально все кажется, если и не простым, то вполне выполнимым. Однако, если зайти дальше, прямиком в джунгли, можно увериться в том, что изначальная глупость и наивность — частенько играют с нами глупую шутку.

Мы разрываем объятья. Я оборачиваюсь назад. И, как бы мне не хотелось, чтобы Демидова испарилась, телепортировавшись к себе домой, она по-прежнему здесь. Стоит, смотрит на меня странным, удивлённым взглядом. Однако, если приглядеться, то в их глубине мелькает что-то вроде злости.

Хмурюсь и перевожу взгляд на Ковалевского. Сейчас его руки в карманах кожанки. Поза расслабленная. В отличии от взгляда, который, кажется, сканирует меня на всевозможные болезни. Но не это важно. А то, что я вижу недоумение, проскользнувшее во взгляде. Как, если бы на одну секунду он поверил во что-то невозможное и совершенно необъяснимое.