Дни становились длиннее, и все чаще можно было увидеть голубое небо. Яркое весеннее солнце еще не грело, но радостно освещало каждый уголок этого странного неприветливого мира. Весной человеку все дается легче. В дни, когда солнце светило особенно ярко, Лина отстраненно смотрела на орущую Урму и думала о том, что жизнь этой женщины — настоящий ад. Тяжелый труд, грубые мужланы вокруг, Вольг, который ей то ли муж, то ли хозяин… Никаких тебе цветов, шуб или отпуска на море. Самое приятное, что могло ждать кухарку в этой жизни — новый платок, купленный на весенней ярмарке. И несмотря на то, что никто не знал, что ждало чужемирку в будущем, оно у нее было, это самое будущее. Лина уедет, будет искать свое место здесь, свое предназначение. Она увидит другой город, а, может быть, и города. Вполне возможно, будет чьей-то любимой женой, а может и, чем боги не шутят, чьей-то матерью. Будущее Урмы — таверна. И они обе это знали.

Думая обо всем об этом, Лина не злилась на Урму, и ненависть в ее душе уступала место жалости. Она опускала в пол глаза, чтобы не раздражать крикливую кухарку своим неуместным благородством, и думала только о том, что скоро дорога высохнет.

Хотя, если быть до конца честной, она даже приспособилась к этой жизни. Мыть посуду, чистить комнаты наверху и большой зал… Нехитрый список дел быстро стал привычной рутиной, и Лина даже ухитрялась выкраивать себе пару свободных часов. После завтрака, когда посуда уже была перемыта, а зал прибран, она сбегала на берег местной речушки. Ее впечатлял красивый излом скал на противоположном берегу. Река не замерзала на зиму, но спускающийся с долины снег делал ее полноводнее. Сероватые потоки извивались между камнями, скручиваясь в водовороты и разлетаясь грязной пеной. Мощь и сила этой незамерзающей речушки будоражили воображение москвички. Вдыхая сырой холодный воздух, она с замиранием сердца думала о том, каково несчастной щепочке, попавшей вот в такой водоворот. Думала иногда о том, что и ее жизнь такая вот река. То тихая и незаметная, то сумасшедшая, пенящаяся, бурлящая. Но что есть она? Русло ли, которое наполняют события, либо ветка, несомая водой по неведомому ей маршруту.

Придя к неутешительным выводам, Лина поднимала глаза и разглядывала камни на противоположном берегу. Облитые брызгами воды, заледеневшими от ночных морозов, они причудливо блестели и чернели, словно глазированные леденцы или редкого цвета драгоценности. Некоторые из них были покрыты шапками снега. Эти камни стали для Лины своеобразным календарем обратного отсчета: она загадала, что, когда с камней полностью сойдет снег, она отсюда уедет. И вот тогда уж все наладится. Не может не наладиться!

Пересчитав еще вчера заснеженные, а сегодня уже чернеющие своей незыблемой наготой обломки скалы, Лина возвращалась в таверну в приподнятом настроении и бралась за готовку обеда. Да-да, Урма все же пустила ее на кухню. В какой-то день она приболела, и либо надо было всех кормить холодным мясом, либо пускать на кухню чужемирку. Не без окрика Вольга, не желающего остаться без выручки, Урма разожгла очаг и выдала Лине нож. Вышло неплохо. Ну ладно, будем честны, вышло отлично! Мясо так вообще получилось вкуснее, чем у Урмы. Та, к счастью, болела в своей комнате и этого не видела. Но теперь Лина была осчастливлена еще и обязанностями младшей поварихи, то есть должна была чистить и нарезать овощи к обеду.

Как-то Лина как раз возвращалась с реки в таверну, когда увидела на дороге всадников. Несколько мужчин в дорожной одежде привязывали лошадей у крыльца. Путники негромко переговаривались между собой, снимая седельные сумки. Лина улыбнулась. Ей показалось, что это точно хороший знак — люди появляются, значит, дороги высыхают.

Однако резкий окрик Урмы не дал ей насладиться этой мыслью, щедро приправленной весенним солнцем.

— Где тебя носит, ленивая девка?! — платок на волосах Урмы сбился, передник обрел еще парочку ярких пятен, а лоб, несмотря на прохладу, покрылся испариной. — Ты что, не видишь, у нас гости!

Конечно, Лина видела. Только еще не понимала, что для нее это значит. Комнаты-то вроде убраны. Ах! Обед приготовлен лишь на дворовых и воинов кнеста! Подобрав юбку, Лина бросилась на задний двор. Сколько путников? Пятеро? Сейчас овощей наберем, начистим, в похлебку забросим. Да мясо пожарить.

— Урма, давай я овощи начищу! — Лине столкнулась у погреба с кухаркой.

— Без тебя начищу! На, на бульон подготовь, — та впихнула в руки Лине петуха.

— В смысле? — чужемирка опешила.

Живую курицу Лина видели лишь в контактном зоопарке, когда свой класс водила. Это была милая карликовая хохлаточка с пушистыми ножками. Лина долго ее рассматривала. Издалека.

Этот петух не был миниатюрным. И милым тоже не был. Это был матерый рыжий боец, килограмм на семь, который в совершенстве владел несколькими хорошо отработанными приемами с использованием клюва, крыльев и когтей. Он, похоже, догадывался о своей участи и готовился сражаться до последнего пера! Птица без труда вывернулась у Лины в руках и, сильно клюнув ее, попробовала соскочить на землю.

— Ах ты!

Лина громко закричала, схватившись за пострадавшую руку. Но в то же время она понимала, что если упустит петуха, синяк на руке покажется ей незначительной мелочью. Урма ее поедом съест. В лучшем случае. Девушка кинулась за птицей, подготовив в качестве сетки передник.

— Стой, бандит! От супа не уйдешь!

Лина попросту упала сверху на слегка оглушенного петуха, прижимая его материей к земле. И все бы хорошо, но у нее за спиной раздался дружный мужской хохот.

— Вот это зад! — наемники из замка подтягивались к обеду. — Не всякая кобылка таким похвастается!

— А я бы на такой прокатился, — одобрительно высказался кто-то под общий хохот.

От неожиданности Лина ослабила хватку, и злобный монстр, больно саданув ее когтями, снова вырвался на волю. Мужской смех стал громче.

— Ставлю пять монет на петуха! — кнестовые дворовые решили сегодня получить не только хлеба, но и зрелищ.

— Два к одному, что чужемирка его не поймает!

Между тем, мерзкая птица пыталась оббежать Лину. Эта помесь орла и сторожевого барбоса оказалась зажата между забором и неопытной, но решительной москвичкой.

— Рыжий, слева заходи! — подбадривали его болельщики.

Петух, казалось, понял их, и, ровно сложив крылья, сделал вид, что просто прогуливается вдоль забора. Но и Лина была не промах. Сделав обманный шаг в сторону, она засунула руку в карман, и сделал вид, что сыплет зерно на землю:

— Цып-цып-цып.

Петух не реагировал. Лина почмокала губами, посвистела… Как же тут подзывают этих пернатых монстров.

— Ты еще «кыс-кыс» попробуй, — волна смеха сзади поднялась с новой силой. Похоже, дворовые кнеста собрались уже в полном составе.

Лина чувствовала себя клоуном. На глаза наворачивались слезы, раненая рука болела. Осталось только, чтобы Урма вышла и наорала. Петух, между тем, совершил обманный маневр и таки прыгнул! Лина рванула к нему с фартуком, но из-за слез, конечно же, промахнулась.

Хохот было взорвался, но тут же замолк. Громко закудахтал петух. В напряженной тишине его крик показался особенно возмущенным. Лина, вытиравшая слезы грязным фартуком, обернулась. У входа на двор таверны стоял Ледяной. Он держал за ноги только что пойманного беглеца, встряхивая его, чтобы тот не брыкался.

— От тебя сбежал? — мужчина говорил тихо, но Лина хорошо его слышала. Даже птица притихла в его руке.

— От меня. Мне его зарезать надо. Постояльцы приехали, — Лина, всхлипывая, рассказывала о своих переживаниях и не могла остановиться. — А я не умею. Я его даже поймать не могу!