Наемник усмехнулся и отпил из горла. Опять замолчали. Лина прислушивалась к своим ощущениям. Удивительно, но ей стало лучше. Внутри уже ничего не разрывало ее на части. Осталась только глухая горечь.

— Здесь красиво, — теперь разговор начала чужемирка.

— Ты всегда любила смотреть на воду.

— Ты тоже.

Ледяной фыркнул, помолчал, снова отпил своего пойла:

— Из нашей детской комнаты было видно реку. Всегда любил залезть на окно и смотреть. Вода даже зимой не замерзала. Только в очень сильные морозы замедлялась. Горная речка, как в Мельхорме.

— Там красиво?

— Где?

— У вас?

— Я там давно не был.

— Тебя вывезли? Те, кто встретил тебя в лесу? — Лина вспомнила их разговор в предместьях Реаты.

Ледяной зло засмеялся.

— Вывезли. Да, — он сделал большой глоток из бутылки и повторил глухим голосом: — Вывезли.

— Что произошло в ту ночь? — Лину насторожила злость и горечь в его словах.

— Убили мою семью, — ровным голосом ответил Ским.

— А потом?

— Потом? — он снова глотнул из бутылки и замолчал.

— Ты говорил, что встретил кого-то в лесу.

— Это было позже. Через трое суток.

Лина молча смотрела на него. Ждала. Он стал рассказывать.

— У нас были условленные места. У семьи. Места с тайниками. В которых держали запас еды, воды и денег. Нам с малолетства показывали их. В игре, конечно. Егерь забирал нас в лес, учил ориентирам, показывал схроны. Из потайного хода я ушел высоко в горы. Так меня учили. Если есть риск преследования, надо идти по воде и камню, — он снова отпил и замолчал.

— Ты ждал своих?

— Да. Очень надеялся, что отец или хотя бы кто-то из свиты придет. Скажет, что делать. Куда идти. Как дальше жить, — его голос сорвался, перешел почти в шепот.

— Никто не пришел?

— Нет. Я просидел, кажется, трое суток. Вода заканчивалась. Надо было спускаться к реке или в лес, к ручью. Я выбрал лес.

— И там встретил людей.

— Угу. Бродячие циркачи, — снова глоток и молчание.

— Они вывезли тебя?

— Они увидели мальчонку с кошельком и в дорогой одежде. Первым делом обобрали. У меня был с собой короткий меч. Серьезного вреда я им, конечно, нанести не мог, но позабавил знатно. Кажется, они даже думали сделать меня цирковым фехтовальщиком. Отвели к своему главному.

— А что он?

— А он сразу понял, кто я такой. Не дурак был. Не знаю, почему сразу не убил. Испугался, наверное. Одно дело, когда внука Величайшего убивает зять Величайшего. И другое дело, когда принца убивает простой циркач.

— Понял, кто ты, и пощадил?

— Угу.

— Оставил у себя?

— Нет, — глоток, молчание, еще один глоток. — Продал в рабство. Довез как раз до Берьяты, — Ледяной приподнял в торжественном тосте бутылку, усмехнулся, — и продал за море. Недорого взял, но поставил условие, чтобы я никогда больше не появлялся на этом берегу.

— Черт!

Лина выругалась, подвинулась ближе к наемнику, взяла бутылку из его рук и сделал большой глоток. Что-то огненное обожгло ее желудок, легкие да и вообще все внутренности. Она согнулась, закашлялась. Из глаз потекли слезы. Ским усмехнулся, забрал у нее бутылку, похлопал по спине. Она глубоко вдохнула.

— Это что, отличительная черта вашего мира? Всех, кто в сложную ситуацию попал, рабами делать?

— Да ладно. Жизнь как жизнь. Мне еще повезло. Могли бы мальчиком для утех сделать. Чистенький, светленький, — наемник презрительно сплюнул в сторону, — видно было, что не деревенский ребенок. Но им понравилось, как я оружию обучен. Оставили в воинах.

Лина уткнулась в его плечо. Слезы, то ли от слишком крепкого спиртного, то ли от услышанного, стояли в ее глазах. Ским подвинулся к ней ближе, приобнял. Все ее обиды в этот момент растаяли. Она залезла ему под мышку, уткнулась носом в грудь. А он зарылся в ее волосы. Перебирал их пальцами, целовал пряди:

— Лина… Моя чужемирка, — шептал он. — Хорошая моя Лина. Прости меня. Я не знал, что все будет так.

— Да? Думал убьешь и все?

— Да… — он ответил так, как будто это было что-то само собой разумеющееся. — Я наемник, Лина. Я даже вспоминать не хочу, сколько человек от моего меча погибло. Большинство из них были полными скотами. Но… в какой-то момент совершенно перестаешь ценить жизнь. И свою, и чужую. Ребенка на алтарь не смог бы. А взрослого… — наемник презрительно фыркнул. — Но где ж его взять-то, взрослого с чистой душой? А тут ты подвернулась. Так удачно. Чужемирка, которая никогда никого не убивала, да еще и сама жить не хочет, — Ледяной замолчал и снова отпил из бутылки.

— А когда передумал? Или не передумал? — Лина отстранилась и с вызовом посмотрела на Скима.

— Сразу же в Реате и передумал. Когда посмотрел, как ты Синта защищаешь, — он допил свое пойло и отшвырнул пустую бутылку в кучу ей подобных. — Совершенно чужой тебе мальчишка, а ты из-за него под плеть подставляешься, со мной ругаться начала, чтобы я в седле его вез. Я вдруг понял, что ты первый человек на моем пути, который ценит жизнь. Жизнь саму по себе. Жизнь как факт, как что-то прекрасное, дарованное нам Богами.

— А разве это не само собой разумеется?

— Предыдущим человеком, который так считал, была моя мать. Больше мне таких не встречалось, — он вдруг встал на колени перед Линой и заговорил неожиданно страстно: — Понимаешь, меня всю жизнь окружала смерть. Мне говорили, что во мне самом живет смерть. И демоны меня разорви, бывали дни, когда я в это даже верил. А ты… Ты ценишь жизнь и борешься. Борешься за все живое, безо всякой выгоды для себя. Ну разве я мог…

Он замолчал, чуть отстранился, в темноте было плохо видно его лицо, но Лина чувствовала на себе его взгляд. Ждущий, надеющийся.

— Какой же ты дурак! — только и смогла сказать она и притянула его к себе.

Он сжимал ее в объятьях и целовал. Целовал волосы, глаза, щеки. Просто куда попадал, туда и прижимался губами.

— Лина, милая моя Лина. Не уходи от меня, пожалуйста, не оставляй меня, Лина.

— Как я могу от тебя уйти, — Лина со вздохом хохотнула, — я ж у тебя в рабстве.

— Глупая, — он нашел губами ее губы, впился, страстно. У Лины кружилась голова, сбивалось дыхание. Теплая волна, поднимавшаяся из низа живота, разлилась по всему телу, скрутилась в тугой жгут. Лина вспомнила слова Синта, чуть отстранилась.

— А ты сейчас чувствуешь то же самое? Да? — с каким-то даже вызовом спросила она.

— Они тебе рассказали, — Ским удовлетворено усмехнулся.

— То есть, обмануть меня не сможешь!

— Обмануть? Лина, что ты сейчас чувствуешь? — он снова придвинулся к ней вплотную.

— Жутко хочу тебя, — прошептала чужемирка.

— И что это значит? — он навалился на нее, прижимая своим телом к земле.

— Что ты жутко меня хочешь? — игриво ответила чужемирка.

— Правильно, моя хорошая, — его руки уже расстегивали лиф ее платья.

— Это платье долго снимать, — Лина ерзала, помогая ему растягивать шнуровку.

— Это же дорожное платье, — он уже запустил руки под лиф, его колено настойчиво втиснулось между ее ног. — Его же можно и не снимать.

Лину как ушатом холодной воды обдало:

— Что?! — она резко вывернулась из-под Ледяного. — Каков знаток женской одежды!

— Лина, — ему явно не понравилось, то, что она вдруг оказалась не под ним.

— Нет, слушай, я понимаю, что я у тебя не первая. Ты у меня, кстати, тоже. Но можно же вот как-то… Не так!

Он замер, глядя на нее. Лина попробовала прислушаться к своим чувствам. Где-то в глубине еще жило возбуждение, но его уже накрывало недоумение и раздражение.

— Как не так?

— Ну, вот так. На земле, платья не снимая. Будто я придорожная девка, — Лина уперлась в землю пятками и отползла от наемника еще дальше.

Ским отвернулся, шумно выдохнул, выругался. Поднялся на ноги. Лина так и сидела перед ним, уперевшись руками в землю. Он протянул ей руку.

— Пойдем.

— Куда?