— Гостям всегда рады, — Урма выглянула из-за плеча кнестового слуги, чтобы рассмотреть Лину. Улыбка медленно сползла с ее лица. — А откуда она такая странная?

— Чужемирка она, — объяснил мужчина, двигая плечом Урму и проходя в зал таверны. — К Дарне вчера свалилась.

— Так ей в храм, — на лице Урмы не осталось и следа приветливости.

— Распутица.

— А что не у Дарны оставить?

— Урма, у нее три рта на попечении. Младшие мальчишки едва стали сами со стадом выходить! Куда ей нахлебницу?

— А нам куда?

— А вам она по кухне поможет. Она умеет, — мужчина обернулся на Лину. — Ну, говорит, что умеет.

— При замке ее бы на кухне оставили!

— Сама знаешь, кнесса в замке молодых девок не держит, — провожатый Лины уже раздражался.

Молодым девушкам действительно отказывали в месте при замке, по тем же причинам, по которым женщину на корабле считали плохой приметой — кнесса полагала их возможной причиной раздора среди дворовых. Да и по молодости за кнестом водилась весьма недвусмысленная слава.

— Ну повеселились бы мужики, хуже б не было, — Урма уже откровенно ворчала.

— Урма! Приказ кнеста! — раздраженный мужик резко развернулся на пороге и вышел.

Лина осталась стоять, недоуменно глядя на… на кого? Повариха? Хозяйка здешняя? Кто перед ней? Что же это за мир такой неприветливый? Где ее родная, теплая и шумная Москва? Девушка еле сдерживала слезы. В своем мире она умерла, а в этом ей явно были не рады.

Было бы неправильно сказать, что дни потекли своим чередом. Они просто слились в один непрекращающийся кошмар. Вольг, хозяин таверны, был крайне недоволен, что в низкий сезон ему навязали нахлебницу, и всячески отыгрывался на Лине.

— Что ж ты не сдохла-то у себя, раз такая немощная, — неслось ей в спину, стоило ей споткнуться и разлить грязную воду из ведра. Окостеневшими пальцами Лина хватала тряпку и старательно собирала ледяную лужу.

Руки ее, не привыкшие к такой тяжелой работе, болели. Кожа на кистях покраснела, кое-где появились непроходящие язвы. Жесткое платье, выданное Урмой взамен ее одежды, было мало и натирало подмышками. Про обувь она уже молчала. Рослая Лина была слишком большой для этого мира. Повариха была ниже нее на голову. Ничего из женской обуви Лине не подошло. Заказывать новые башмаки у сапожника было слишком накладно, в храме чужемирку должны были всем обеспечить. В общем, в качестве временной обуви Лине отдали какие-то мужские ботинки. Выглядела бывшая москвичка как пугало — грубое коротковатое платье с передником, чепец на волосах и мужские ботинки, — и чувствовала себя также. Для улицы ей отдали старый тулуп Вольга. Выходить туда ей приходилось часто: то по воду, то в сарай.

На кухню ее не пускали. Лина никак не могла совладать со здешней бытовой магией и разжечь огонь. Урма, довольная поводом отделаться от чужемирки, свалила на нее всю грязную работу. Лине приходилось мыть полы холодной водой в полутьме. Конечно же, воду можно было подогреть. Как и зажечь огонь в печи и засветить кристаллы в красивых стаканах, все это делалось с помощью амулетов и артефактов. Хороший хозяин запасался ими в городе на полгода, а то и на год. Стоили они недорого, все местные к ним были привыкшие.

Для Лины же даже простой поход в туалет превратился в пытку. Она никак не могла договориться с этими странными заклятиями исчезновения.

К слову, для уборки использовали похожие заклятия, но Вольг решил, что экономией уборочных артефактов Лина хоть как-то отработает свой кусок хлеба. Вот так и получилось, что Лина стала поломойкой, посудомойкой и немного официанткой.

Последнее, к слову, давалось ей труднее всего. Отношение к женщинам в этом мире, застрявшем в Средневековье, оставляло желать лучшего. Немного спасало ситуацию то, что одна из главных богинь их разношерстного пантеона была женщиной. Да и среди магической братии колдуний было много. Говорили, что иногда дар открывается уже у взрослых. Потому нельзя сказать, чтобы над местными дамами издевались. Вовсе нет. Они были зависимы от мужчин, но в общем и целом право голоса все же имели.

Чужемирок это, похоже, не касалось. Никаких способностей от них не ждали, заступиться было некому, вот и получилось, что любой мог позволить себе вольности по отношению к пришедшим в этот мир таким странным путем. От шлепков пониже спины Лина, в основном, уворачивалась, но от скабрезных шуток и раздевающих взглядов деться никуда не могла. Только и оставалось, что тайком утирать слезы. «Вот тебе, дорогуша, непройдённый жизненный путь, — говорила сама себе москвичка, склонившись над тряпкой. — Людям хотела помогать. Вот, помогаешь. Как тебе? Нравится?»

Впрочем, чаще к гостям таверны выходила все-таки Урма. Ее взглядами не раздевали, да и шуточки посетителей поварихе скорее нравились.

Только одного посетителя Урма не любила обслуживать. Это был один из наёмников кнеста по прозвищу Ледяной. Он приходил исключительно поесть. Всегда один. Чаще в обед, иногда утром.

У него были пепельно-белые волосы, светлая кожа и голубые глаза. Только этого бы хватило, чтобы выделяться среди этих коренастых черноволосых мужчин и женщин. Но вдобавок он был на полголовы выше и на локоть шире в плечах любого местного воина. Считался лучшим наемником кнеста и во всех походах был при нем. Тот его ценил. Говорят, даже за стол с собой часто приглашал. А остальные воины его боялись. При нем гул голосов обычно стихал, и даже самые буйные вели себя смирно.

Лина не понимала, в чем причина этих страхов. Спросила Урму, но та, как всегда, обругала ее, назвав тупицей.

— Ты что, глаз его не видишь? Смерть в них! Только глянь, блаженная.

Лина так и сделала, когда Урма сунула ей в руки тарелку жаркого и отправила к Ледяному.

— Ваше жаркое! — Лина не знала, что ей положено говорить, подавая еду. Просто с этим человеком, рядом с которым в ее адрес не сыпались гадости и не летели щипки и шлепки, ей хотелось быть приветливой, и она импровизировала. — Подать еще эля?

Ледяной медленно поднял на нее взгляд. Долгий, молчаливый, изучающий. А Лина, ничего не стесняясь, рассматривала те самые глаза, которые ей так зло отрекомендовала Урма. Нет в них никакой смерти. Удивление разве что.

— Не хотите эля, могу взвар принести. Теплый еще. Варили недавно. Вкусный, с ягодами.

Лина улыбнулась. В таверне стояла полная тишина. Ей показалось, что на кухне икнула Урма. Да что ж происходит-то, почему его так боятся?!

— На ягодах? — а голос у него приятный. Тихий, вкрадчивый, но приятный. Аж мурашки по коже.

— Да, на этих, красных, сушеных… Как их там. Кисленькие такие, — Лина отчаялась вспомнить название, всплеснула руками. — Ну, вкусно!

На кухне что-то со звоном упало. Лина обернулась от резкого звука и не успела разглядеть, улыбнулся он, что ли?! Когда снова посмотрела на посетителя, лицо его вновь было серьезным.

— Ну так что?

— Неси, раз вкусно, — точно улыбнулся.

— Ага, я мигом.

На кухне опять что-то рухнуло. В этот раз тяжелое. Уж не Урма ли?

Лина почти вбежала на кухню. Не то чтобы ей настолько хотелось побыстрее обслужить этого странного посетителя, просто находиться в гнетущей тишине, воцарившейся вдруг в зале, было физически невыносимо.

В кухне висела тонкая белесая дымка, сквозь которую проглядывала ошарашенная кухарка. Это все же не она упала. Всего лишь куль муки, который она вздумала именно в этот момент поднять. Урма хватала воздух ртом и яростно таращила глаза, но молчала. Лина, воспользовавшись этим, подхватила кувшин со взваром, стакан и выскользнула назад в зал. Да что ж такое, вроде ничего плохого не сделала, отчего ж такая ярость? Замученная москвичка была почти уверена, что после ухода наемника ей на голову снова посыплются все возможные шишки. Быстро поставила взвар на стол Ледяному и, уже не пытаясь ничего разглядеть в его глазах, подхватила ведро с щеткой и убежала наверх. Дороги подсыхали, и Вольг готовился к первым постояльцам.