— Тёмная магия, как ты описала, вызвала бы рябь; мы бы почувствовали её, Магдалена, — прошептала бабушка, встретившись ос мной взглядом голубых глаз.

— Уверена? — спросила я. — Ты не почувствовала Бенджамина, а он тёмный. Он находился у поместья после пожара; кто-нибудь из старейшин, прибывших во время и после пожара, почувствовал его?

— Да, мы его не чувствовали, — ответила бабушка, тревожно заламывая руки. — Но если ты говоришь правду, значит, кто-то очень сильный мешает нам почувствовать их присутствие. Мы должны немедленно начать Вознесение. Мы сильнее во время праздника и с полным потенциалом.

— Это шокирует, однако не думаю, что мы должны принимать поспешные решения. Если начнём Вознесение рано, можем создать эффект ряби в будущих поколениях. Время неспроста выбрано — магия всегда течёт сильнее всего во время Белтейна и Самайна, и послушники получат больше силы во время церемонии в один из этих дней. Предпочтительно Самайн, так как завесу между мирами легче пересечь. Требуется меньше магии, чтобы призвать предков, а значит у нас больше тех, кто получает их силы.

— Мы должны сказать Хелен, — предложил другой старейшина, останавливая седовласую женщину, прежде чем она смогла бы рассказать больше о потенциальном влиянии на будущие поколения.

— На нас нападают, мы должны начать приготовления. Так дальше продолжаться не может, и ты знаешь почему, Нэнси. Это может быть связано с прошлым, и по той же причине записи о том, что случилось с поколениями, которые жили до нас, настолько размытые, — возразила бабушка, на мгновение, закрыв глаза, прежде чем посмотреть на остальных.

— О чем ты говоришь? — уточнила я, чувствуя, как по спине пробежал холодок.

— Тебе не следует так открыто обсуждать дела ковена! — прошипел один из старейшин, осторожно оглядывая комнату.

Бабушка кивнула и заговорила.

— Созывай собрание, Нэнси. Мы должны немедленно сообщить новую информацию верховной жрице. Необходимо гарантировать защиту детей от того, что охотится на них, и быстро.

Кендру не интересовали старейшины; вместо этого она рассматривала каждый видимый синяк, и вздрагивала, переживая мою боль. Я закрыла эмоции, зная, что она почувствует, как я отключу её. Округлив глаза от удивления, она уставилась на меня. Прежде я полностью закрывалась от неё всего несколько раз. Я повернулась на пятках и вышла из комнаты, направляясь в коттедж, желая убедиться, что Луна в безопасности, так как я не закрыла дверь, услышав крики Тодда прошлой ночью.

— Магдалена, ты должна присутствовать на собрании. Твои раны продемонстрируют остальным необходимость поторопиться, — сказала бабушка, останавливая меня.

— Хочешь показать мои синяки? — спросила я, не веря, что она вообще это предложила. — Чтобы все женщины были в ужасе от того, что могут стать следующими, или потому что ты думаешь, что другие старейшины откажутся от идеи начать Вознесение раньше? — не думая о том, что говорю, бросила я.

— Потому что ты — доказательство необходимости ускорить Вознесение и порвать с традицией, — объяснила Нэнси, словно я глупый ребёнок.

— Нет, спасибо, — прошептала я. — Я бы не хотела стоять перед ковеном в качестве сломанного примера. Я избита, но не сломлена. Вы и без меня разберётесь.

Я не стала ждать их согласия и ушла, едва сдерживая эмоции. Мне нужно тихое место побыть одной, без любопытных глаз Кендры, следящих за каждым моим шагом. Она заступалась за меня на собрании, поэтому меня и отпустили. Она знала каждую грязную деталь.

Я знала, что мама беспокоилась, будто я могу взорваться или сломаться, когда реальность того, что произошло, обрушиться на меня. Кендра боялась тишины, которую она чувствовала, ненавидя, что я отказываюсь говорить о случившемся. Лукьян дал мне время подумать, будто считал, что я действительно это сделаю. Кендра неумолима, поэтому я посылала её на бессмысленные задания, и каждый раз, когда она заканчивала, возвращалась обратно ко мне в комнату.

— Тебе нужно поговорить со мной, — тихо потребовала она, когда поняла, что я нарочно посылаю её с ненужными поручениями.

— Нет.

— И что, Лена? Что за грёбаный план, отключиться и ничего не чувствовать, как ты сделала, когда умер Джошуа? Ведь это закончилось так чертовски хорошо. Тебе нужно открыться и поговорить; я уже всё знаю, так что просто поговори со мной! — сказала Кендра, расхаживая по комнате.

— Мне не нужен психотерапевт, Кендра, — пробормотала я, хватая подушку и ложась на бок, наблюдая за её бесконечными шагами.

— Ты отняла жизнь, тебе нужно плакать или кричать, или, чёрт возьми, Лена… Сделать что-нибудь, а не сидеть и притворяться, что с тобой ничего не случилось! — приказала она.

— Мне не нужно кричать, или плакать, или ещё что-нибудь, Кендра. Я очень устала, и мне нужно немного поспать.

— Отлично! — прорычала она, сбросила туфли, забралась в постель, и растянулась рядом со мной, обнимая. Мы часто так делали в детстве, иногда в подростковом возрасте, но никогда взрослыми.

Это было приятно, и, в конце концов, я закрыла глаза.

— Он изнасиловал тебя, — прошептала она. — С этим трудно смириться.

Я открыла глаза и почувствовала, как внутри нарастает паника.

— Да, но это был не Тодд. Я не виню его, а обвиняю того, кто заставил его это сделать, — пробормотала я, поворачиваясь к ней лицом. — Я чувствую твой разум, Кендра, — призналась я, ненавидя то, как её мозг зудел от желания обвинить себя. — Он любил нас обоих и никогда по своей воле не отнял бы у меня выбор и не навязался бы мне. Ты должна это знать. Тодд делал много глупостей, но никогда не был злым. Он спас меня; видел, как я схватила пистолет, и сказал мне стрелять. Не позволяй тому, что кто-то заставил его сделать, изменить ваши чувства к нему.

— Как ты можешь так спокойно принимать факт, что тебя изнасиловали?

— Потому что крики и слёзы не изменят факта, что это произошло, Кендра. Чёрт, послушай себя. Ты хочешь, чтобы я кричала? — спросила я, уже повышая голос. — Хочешь, чтобы я плакала? Что, чёрт возьми, это изменит? Всё станет иначе? Забуду ли я, что кто-то заставил Тодда изнасиловать меня? Что, чёрт возьми, он собирался делать? Я стану лучше!? — Я плакала, кричала и чувствовала себя хуже. — Ничего не станет иначе! Ничто не может этого изменить, и я справляюсь! Я не разваливаюсь на части. Кто-то хотел причинить мне боль, но я не позволю им всё контролировать! Я никогда не позволю иметь надо мной такую власть!

Дверь открылась, и Лукьян, моя мать и Осса, парень, который был прошлой ночью, ворвались в спальню, заслышав мой крик.

— Лена, я не хотела… не хотела тебя расстраивать, — прошептала Кендра, когда я натянула одеяло на голову и закрылась от мира. — Я просто хочу, чтобы ты справилась, с тобой жестоко обошлись. Ты не можешь просто забить и забыть, это будет грызть тебя изнутри, пока ты не развалишься.

— Убирайся, — прошептал я. — Я — не ты. Перестань пытаться заставить меня чувствовать или вести себя несвойственно мне, — я подчеркнула слова жёстким тоном. — Просто оставь меня в покое на некоторое время, хорошо?

Я не винила сестру, но ненавидела, что она заставила меня снова всё вспомнить. Я увидела Тодда, который лежал на мне, толкаясь внутрь; как он с силой вдавливал мою голову в землю. Всё вновь нахлынуло, в мгновенном воспроизведении картинок. Потрясённый взгляд Тодда, когда пуля вонзилась в его тело, и кровь, разбрызгивающаяся повсюду, и тело, падающее на меня, и я, вынужденная оттолкнуть вес мёртвого тела с себя.

Я задрожала, но услышала шарканье ног, когда все выходили из комнаты, а затем лёгкое давление на кровать. Мне не нужно было откидывать одеяло, чтобы посмотреть, кто это, я чувствовала его запах и шипение силы. Он даже не пытался сдвинуть одеяло. Вместо этого молча сидел на кровати, пока я позволяла эмоциям захлестнуть меня, прежде чем загнать их обратно в тёмный ящик, который задвинула за стену в голове. И этот ящик я ещё не скоро открою.