Именно.
— Ты — это я, — сказала я тьме и протянула руки. — Ты… меня слышишь?
Слышишь, слышишь… эхо пошло дрожью по воде, и вихрь замер. Не бывает такого. Я знаю, что не бывает. Движение — залог существования вихрей. А еще потоки воздуха. Но он взял и… и наклонился. На раскрытые ладони упали капли, черные-черные.
Густые.
Горячие.
Я вздрогнула, вдруг да… но нет, капли прошли сквозь кожу, чтобы разлиться внутри теплом. Как будто… как будто я с мороза пришла, и теперь вот домой.
Точно.
Я закрыла глаза и покачнулась, раскинула руки, позволив себе упасть туда, вниз. И откуда-то издалека донесся крик некроманта. А потом этот глупец за мной прыгнул.
Как он до лет-то своих дожил?
Тьма рассмеялась.
И подхватила обоих. Верно. Разве можно не верить себе? Никак нельзя. И ему тоже. И теперь уже я сама велела поднять нас. И крутанулась, засмеялась, подхватив потоки ожившей тьмы. Так! А теперь еще быстрее, и еще… и…
Наверное, так и сходят с ума.
Пускай.
Глава 49 Где добро оказывается в несколько затруднительном положении
Любовь делает человека чище. Во всяком случае заставляет мыться, бриться и иногда менять носки.
Наблюдение, сделанное одной ведьмой в несколько подзатянувшемся поиске личного счастья
Оленька добрела-таки до конца коридора, чтобы упереться в стену. От злости она и ногой топнула. Потом спохватилась: вдруг да это топанье услышат? Но нет, там, на той стороне, было тихо.
Относительно.
Кто-то стонал.
Кто-то возился, но разглядеть, кто именно, не получалось. Вот если бы залу обойти… если подумать, то почему бы и нет? Кто бы ни обустроил храм, он вряд ли ограничился б одним коридором, а значит…
Она решительно развернулась и, закинув секиру на плечо, зашагала к началу. А выбравшись в главный коридор — Оленька решила называть его именно так, — огляделась. Так и есть, вон еще один ход виднеется, левее первого. И к нему она устремилась.
Не зря.
Здесь было темно.
Нет, свет пробивался сквозь знакомые уже дыры, но слабо, ибо источник его находился на другом краю пещеры. Однако…
Кто-то сопел.
Ворочался.
Ворчал.
Кто?
— Тихо, — рявкнул кто-то и так, что Оленька отшатнулась от отверстия. Ну и замерла. На всякий случай. — Ишь…
— Не ори, — ответили ему.
— Господин…
— Господин велел, чтобы был порядок. А тут он и есть. Не видишь, спят все. А от твоего ора, глядишь, просыпаться начнут. Тогда-то господин и спросит, какого тебе не молчалось.
И снова воцарилась тишина.
Значит… значит, Синюхин с Потемкиным здесь не одни. И логично ведь. Синюхин вряд ли сумел бы с кем-то справиться, стало быть… сколько их?
И оружие наверняка есть.
Огнестрельное.
А у неё древний доспех и еще секира.
— Верещагина, — вдруг раздалось из дыры. — Ты тут?
— Тут, — ответила Оленька, чувствуя, как сердце падает куда-то в желудок. Или это просто от голода? Нет, раньше ей случалось разгрузочные дни устраивать, но этот как-то подзатянулся. — Важен?
— Узнала.
— Да… и… что?
— Синюхин… — Важен добавил пару слов, наглядно демонстрируя, что именно думает о Синюхине. — Позвал… говорит, сбой какой-то… я пошел. И вот.
— И вот.
— А ты…
— Я в лесу заблудилась, — призналась Оленька. — А тут…
— Люди. Не сказать, чтобы много. Не понимаю, что делать с ними собираются.
Вот тут Оленька уже могла помочь:
— В жертву принесут.
Сказала и испугалась: вдруг да Важен от такой новости распереживается? Внимание привлечет. Или вовсе расскажет, что…
— Тише, — спокойно ответил Важен. — Не дергайся.
— Я…
— Запах у тебя изменился.
Запах?! Боги, о нем Оленька и не подумала. А если кто-то…
— Оборотни все здесь. Под зельем каким-то. Мне его тоже дали, но на меня оно не особо действует, — Важен завозился. — Ты… можешь освободить?
— Как?
— Ты ж ведьма! Сплети разрыв-чары, чтоб цепи снять… или хотя бы их ото сна? Тут много… по ходу весь молодняк попал. Вот ведь…
И опять добавил пару слов, которые нельзя произносить.
— Я… я попробую! — признаваться в том, что она не ведьма, а одно недоразумение, Оленьке не хотелось категорически.
Но и врать нехорошо.
Не в такой ситуации.
— Попробуй. Погоди… сейчас пройдут.
Шаги Оленька услышала, что называется, кожей. И замерла. Дышать-то перестала, опасаясь, что и дыхание её, само её присутствие тоже будет заметно. А эти… эти прошли. Остановились. Развернулись…
…надо вспоминать.
Они ведь проходили заклятья. Разные. В том числе и те, которые способны разрушать материю… неорганическую. Или органическую? Если руки скованы металлом, тогда понятно, но… какой металл? Там ведь надо на стандартном заклятье учитывать валентность. Или не валентность, а исходную степень окисления? В лабораторных им таблицы давали.
А тут откуда таблицу взять?
И телефон не тянет, в гугле не посмотришь.
Оленька подавила всхлип. Вот… а ведь лабораторную она на отлично сделала. И… и что теперь с этим «отлично»?
…а если не металл, но веревки? Они ведь тоже могут быть разные, органика или синтетика. А органика, та… надо бы анализ предварительный провести. Но что-то подсказывало, что времени на это нет.
— Успокойся, — велела себе Оленька и губу прикусила. — Если… если так не получается, то, может, иначе?
Она ведь ведьма, а значит… ей бы дотянуться до той веревки или металла.
Ей бы…
— Верещагина?
— Тут я.
— Ушли.
— А… ты можешь подняться? — тихо спросила она. — Мне бы коснуться…
— Через стену?
— Тут дырка, но маленькая… палец пролезет. У тебя веревка?
— Железо.
Железо? Это… это и плохо, и хорошо. Железо, оно почти всегда одинаковое, если ты, конечно, не из подгорного народа. С веревками сложнее пришлось бы. На синтетическое волокно чары почти не действуют.
— Тогда… тогда сиди. Я попробую.
Оленька зажмурилась, что было силы. Почему-то зажмуренной думалось легче. Что там из заговоров? На разрыв. Нет, еще разорвет с грохотом, неудобно выйдет.
Она осторожно поставила секиру, которая категорически не желала расставаться с Оленькиными руками.
— Ненадолго. Мне просто освободить надо. Для битвы. А то какая героическая битва без воинов?
Аргумент секира поняла и приняла. Оленька же пошевелила пальцами…
…надо успокоить сердце.
И сосредоточиться.
Выбросить из головы сомнения. И тот факт, что маменька полагает наговоры пустым занятием. Что нужны они лишь тем, кто не способен напрямую оперировать собственной силой.
Оленька не способна.
Пускай.
— Мать сыра земля, ты мать всякому железу… — слова вновь же потекли легко, сами всплывая в памяти, и пальцы зашевелились, выпрядая пряжу из тонких нитей силы. — А ты, железо, поди в мать сыру-землю…
Нити лились.
Нити вились. Нити потянулись к секире.
— Нет, — Оленька остановила их и, смяв в клубок, поднесла его к отверстию в стене. — Туда иди… как рожь на полях зреет, так ржа железо точит…
Она отпустила заклятье и то упало, оплело железные путы, а потом вдруг потянулось, поползло, выпуская гибкие плети, словно побеги.
Мамочки…
— Ну ты… Верещагина, — Важен поднялся и тряхнул гривой. — Даешь… а разбудить их сумеешь?
— Н-не знаю, — Оленька дрожала. Она… она видела сотворенное заговором заклятье, которое никуда-то не делось, не рассыпалось, сожрав Важеновы оковы. Напротив, оно окрепло и… и теперь питалось иным железом, которого в пещере, кажется, имелось изрядно.
И…
И она ошиблась?
Выходит, что так… как остановить? Да и надо ли останавливать?
Олег очнулся, когда его потянули.
Куда?
Зачем?
Он хотел было выругаться, но вовремя себя одернул, заставил расслабиться, даже всхрапнул, что, правда, получилось совершенно случайно.
