Так что… просто усталость.

Воспоминания эти.

В доме их точно так же громко тикали часы. Раздражали несказанно. А тут вот он лежит и слушает. И в голове пусто. Сердце в груди ворочается. И тяжело, и хорошо, и не хочется шевелиться. Но телефон пиликнул, и Олег дотянулся до трубки.

Мало ли…

Дела, они всегда внимания требуют. Впрочем, письма он просматривал одним глазом, а просмотрев, убедившись, что пока не случилось катастрофы, зачем-то заглянул на тот проклятый портал.

В общем, статья и появилась.

И главное…

Харя треклятого некроманта вызвала глухой всплеск ярости, которую Олег выплеснул бы, если бы было на кого. Но не было. На кровать запрыгнула трехцветная лохматая кошка, которая уставилась на Олега разноцветными глазами. Левый был желтым, правый — голубым.

— Ложись уже, — сказал Олег и одеяло приподнял. — Тепло тут.

Странно, но к кошкам он относился куда лучше, чем к людям. Может, в силу их кажущейся независимости и еще ввиду отсутствия обычной для людей подлости.

Кошка осторожно обнюхала одеяло, Олега и после свернулась клубочком, позволив себя прикрыть. А Олег… он снова телефон поднял.

Посмотрел.

Хмыкнул.

Молоденький.

Вот… ему, Олегу, уже почти сороковник… юбилей. Тоже отмечать придется и, желательно, с размахом, чтобы не подумали, будто у него финансовые проблемы. А стало быть, артисты, еда… нужных людей пригласить заранее следует.

От мыслей этих накатила дурнота и головная боль.

В детстве он мечтал, что однажды его день рождения справят так, что об этом все узнают. Вот, сбылось, а радости нет.

Он некоторое время разглядывал фотографию, с неудовольствием отмечая, что парень этот куда как собою хорош. Чувствуется та, иная, кровь. Благородное происхождение прямо на роже написано, в этом вот горбатом носу, который сломать бы. И Олег даже кулак сжал, но кошка заворчала, и он разжал.

В самом-то деле… глупо это.

Паренек… интересно, он Калину любит или так, играется?

С ней-то понятно. Решила, будто с Олежком дальше перспективы нет. Небось, донесли добрые люди про грядущую помолвку, вот и поняла, что отставку дадут. Сама ушла. Красиво. Так, чтоб упрекнуть после не вышло бы, ни жадностью, ни чем иным.

Украшения оставила.

Вот что за баба! Другая бы втрое больше вытянула б, а еще потребовала бы квартирку, обеспечение какое, эта же… не по-людски. Будто с него, с Олега, и взять-то нечего.

— Все они одним миром мазаны, — сказал он кошке, и та заурчала, успокаивая. — Я бы что, обидел бы? А она… вот так узнавать, что тебя променяли на кого-то помоложе, посмазливей — это неприятно.

Где-то в другой комнате заскрипели половицы. И Олег примолк. Но тишина давила, пробуждая воспоминания, от которых он, как казалось, отделался.

— Нет, я понимаю, что и сам хорош… надо было сказать, да только… как-то оно вышло так… — Олег попытался зацепиться за мысль и щелкнул пальцами. — Неожиданно. Нет, Ингин папаша — мужик конкретный. Толковый. И дела я с ним давно вел, но вот чтобы капиталы объединить, так такого не было. А тут… предложил. И я подумал, что мысль-то изрядная. Ему уже под семьдесят. Нет, это, может, и не сказать, чтоб много… хотя… кому вру. Много. Мне вот сорок только-только будет, а порой себя старой развалиной ощущаю. Бывает, проснешься поутру, и сил нет даже встать, не говоря уже о большем. Ему еще муторней. От дел бы отошел, да только кому их передашь? Инга, может, и толковая, а все одно баба… бабу всерьез просто не примут. Вот… а я посторонний. Но если женюсь, своим стану. И дети опять же. Мне пора о детях думать.

Мурчание стало громким, рокочущим.

— Я бы объяснил. Только… неудобно было. Получается, что обманываю. Я же никого и никогда… слово — кремень. Первый раз в жизни такое… я ж всерьез думал на Линке жениться, да как-то недосуг было. А тут Инга… нехорошо получилось. Думаешь, простит?

Он протянул руку, и кошка не стала дичиться, ткнулась в пальцы.

— Упрямая она. Другие вона, готовы были прогибаться, лишь бы не терять местечко, а она упрямая… и оттого обидно. Этот вон, не для неё… небось, Бестужевы поиграться позволят, но не больше. У него тоже невеста имеется, даже если он сам иначе думает. Там, подруга, все куда как серьезнее…

Кошка зевнула.

Человеческие проблемы волновали её постольку-поскольку. То есть, совершенно не волновали.

— Вот слушай… тут не интересно… ага… «кто он, таинственный некромант, завоевавший сердце первой красавицы Москвы»… мягко стелют. Хотя она и вправду красавица редкостная. Мне за неё знаешь, сколько предлагали? Твари! Да я сам кому хочешь заплачу и куплю… я так и сказал… вот, что там? «Пусть не вводит вас в заблуждение кажущаяся простота фамилии. Николаевы — род старый, пусть и никогда-то не обладавший ни властью, ни особым состоянием». Ага… а все одно гонору у них… вот почему у этих родовитых гонору столько? Наделили тебя боги силой? Так не твоя в том заслуга! Уродился ты таким. Повезло. А они… смотрят сверху вниз и еще посмеиваются. Надо мной! Я же все сам, своим горбом, кровью… жизнью порой оплатил. А они посмеиваются.

Кошка уставилась на Олега разноцветными глазами, в которых виделся упрек: мол, опять ты с глупостями.

— Не глупости это… просто… почему одним все с самого маленства, а другие, сколько ни кочевряжатся, а выше головы прыгнуть не могут? Вот… тебе хорошо, тебя это не волнует.

Кошка выпустила коготки, но аккуратно, воздерживаясь от порчи хозяйского добра.

— Так… ага… «вместе с тем нынешний Николаев приходится родным внуком Бестужева. И внуком единственным. Более того, как стало известно из достоверного источника, сам Бестужев неоднократно предлагал внуку принять родовую фамилию, а с ней — и право называться наследником. Однако столь же неоднократно получал отказ». Вот как… упрямый мальчишка, — Олег произнес это с некоторым удивлением. Все-таки отказываться от подобного… Бестужевы — это не просто так. Род старый. Могучий. И прочно вошедший корнями в императорское окружение.

А этот отказывается.

Да спросили бы Олега, он бы… но его не спрашивали.

Кошка вон вытянулась.

— И я вот говорю. Нечего ей ловить. Да, может, за Николаева ей бы замуж и позволили выйти. В конце концов, кто они такие? Я вот про них и не слышал. А Бестужевы — дело иное… тут уж… найдут способ избавиться от докуки. Потому и предупредить надо.

Эта мысль окончательно успокоила.

— Поговорить и предупредить, — Олег Красноцветов прикрыл глаза. Всего на мгновенье. Но сам не заметил, как уснул, под громкое тиканье часов да кошачье мурчание. Сон его был крепок и впервые за многие годы спокоен. Настолько, что, когда в комнату заглянули, Олег и не пошевелился.

Ирина Владимировна подошла к постели, поглядела на кошку, которая стала немного больше, а косматая шерсть её вовсе разгладилась, заблестела.

— Смотри у меня, — старая ведьма погрозила пальцем. — Не переусердствуй… видишь, совсем бедолагу заплутало. Но если человеком остался, то выплутается. А мы поглядим.

Кошка поднялась, потянулась, отставивши пушистый хвост, а после легким прыжком взлетела на грудь спящему. Тот замер на мгновенье, руку поднял, да и уронил, не имея сил. Кошка же растянулась на человеке и, пристроив голову на лапах, вновь заурчала.

Нежно.

С переливами.

— А Васеньке я скажу, чтоб не спешила, чтоб пригляделась… хороший же парнишка, пусть и бестолковенький… и сила вон дареная, но не принятая, видать, и знать не знает, и пользоваться не умеет, — сказала ведьма, проведя ладонью по кошачьему хребту. — Да, пусть приглядится. Чаю, в жертву принести всегда успеют.

Хоровод…

Стоило ступить на влажную траву, как меня повело, закрутило, обняло душистым ветром, силой… опомнилась я лишь тогда, когда, совершенно обессиленная, на траву упала.